Данилов решил не звонить, а зайти, благо кабинеты их были на одном этаже.
— Привет, — улыбнулся Муштаков, — привет героям сыска. Чего в наши Палестины? Никак, сняли тебя, Ваня, и бросили на новый ответственный участок.
— Пока не сняли. Но кто знает, все может быть, особенно если ты мне не поможешь. Послушай, говорят, что у тебя память хорошая.
— Пока не жалуюсь.
— Володю Гомельского помнишь?
— Ну как же, самый яркий из моих клиентов. Образование, эрудиция, умение одеться — все при нем.
— Так вот, он у меня по одному делу бочком проходит.
— Повезло тебе. А у меня он прямиком идет, эдаким паровозом.
— А где он?
— Я думаю, твои его уже повязали.
— В том-то и дело, что нет.
— Вот слушай, — Муштаков достал из стола бумагу, — этот деятель с какими-то орлами устроил самочинно два обыска.
— Он же вроде этим не занимался.
— Так это, Ваня, как говорят наши враги, плюсквамперфект, что значит давно прошедшее. Теперь он фальшивыми продовольственными карточками, конечно, промышляет.
— Что брали при обысках?
— Камни, золото.
— У кого?
— Тоже у сволочей. У тех, кто в прошлом году на людском горе наживался.
Данилов вкратце изложил Муштакову суть дела. Тот слушал внимательно, что-то помечал карандашом на листе бумаги. Когда Иван Александрович замолчал, Муштаков, подумав немного, сказал:
— Все дело в том, что Володя Гомельский родом из Харькова и Шантрель твой оттуда же. Сам понимаешь, что справки навести почти невозможно. Но все-таки надо попробовать; запроси наркомат, вдруг здесь их архивы, или кто-то из ребят эвакуировался, вполне реальное дело. Как ты считаешь? Там замечательный парень начальник угрозыска, Боря Пономарев, я у него в гостях был, он своих клиентов наизусть знает.
— Я человек невезучий, — Данилов встал.
— Кстати, Ваня, — Муштаков подошел к Данилову, — ты мне фотографии убитых дай. Я их своим лишенцам покажу, чем черт не шутит, может быть опознают они их.
— А зачем тебе фотографии? Твои лишенцы где?
— Один в Таганке, а другой у нас, во внутренней тюрьме.
— Ты им, так сказать, живую натуру покажи. Я к тебе Полесова пришлю, он и проведет опознание.
На том они и разошлись. Придя к себе, Иван Александрович отдал распоряжения Степану, а сам стал составлять письмо в наркомат по делу Шантреля.
Муравьев
С утра Игорь изучал личное дело Шантреля. С фотографии, приклеенной в левом верхнем углу анкеты, глядел на него большелобый человек с тонкими губами и крепким носом. По словесному портрету Муравьев знал, что волосы у Шантреля рыжеватые, вьющиеся, сзади круглая плешь, что роста он 176 сантиметров, лицо белое, без особых примет, телосложения упитанного. В день убийства Ивановского Шантрель находился на работе все время. Сменился он только в восемь часов утра. Из дома, по словам Спиридоновой, не выходил. Видимо, она просто не заметила, как Шантрель преспокойно вылез в окно.
В анкете и биографии изложен весь его жизненный путь. Что и говорить, анкета у него была безупречная. Однако обращал на себя внимание один факт. В личном деле Шантреля записана благодарность Союзювелирторга за доставку ценного груза. Когда Игорь посмотрел реестр привезенных ценностей, он своим глазам не поверил. Мимо таких денег не мог бы пройти ни один уголовник. Впрочем, возможно, инкассатор минского Ювелирторга Шантрель стал преступником позже, кто знает. Судя же по личному делу, разыскиваемый был человеком передовым.
Правда, оставалось еще одно обстоятельство. Хотя все, кто сталкивался с Шантрелем по работе, говорили о нем, как о человеке замкнутом, малоразговорчивом, однако стрелок охраны Казакова рассказывала, что видела Шантреля несколько раз с молодой художницей Валей Поповой и что Григорий Яковлевич с ней подолгу разговаривал. Это уже было важно. С такими данными можно идти к Данилову. Но прежде Игорь решил кое-куда позвонить.
Начальника отделения Муравьев застал за странным занятием. Данилов чинил настольную лампу.
— Ты чего? — буркнул он, не поднимая головы.
— Вот, Иван Александрович, — Игорь положил на стол бланк протокола допроса. — Я тут красным карандашом отчеркнул.
— Так, — начальник пробежал глазами протокол, — любопытно. Я тебя понял. Адрес установлен?
— Да. Скатертный два, квартира сорок один. Есть телефон. Живет с матерью, муж на фронте, детей нет. В райотделе никакими сведениями о ней не располагают.
— Ну и как думаешь действовать?
— Хочу сейчас к ней поехать домой.
— А откуда ты знаешь, что Попова дома?
— Звонил.
— Как представился?
— Другом Григория Яковлевича.
— Что она?
— Сказала, мол, что этому трепачу от нее надо.
— Да, на устойчивые отношения это мало похоже. Как ты считаешь?
— Думаю, что да. Но вдруг, Иван Александрович, она даст нам хоть какую-нибудь связь Шантреля. Хоть самую маленькую.
— Конечно, в нашем положении ничем не стоит пренебрегать. Поезжай. Только смотри в оба. Возьми людей из дежурной группы, мало ли что.
— Хорошо. Я лучше Белова возьму.
Вернувшись к себе в комнату, Игорь многозначительно поглядел на Сергея, который аккуратно писал какую-то бумагу.
— Сережа, хочешь со мной съездить?
— Куда?
— Есть дело, в цвет вышли, — Муравьев намеренно употребил жаргонные слова, зная по себе, как они действуют на новичков.
— Кого наколол? — серьезно спросил Белов.
— Маруху этого золотишника. Сейчас поедем повяжем ее. Ну, едешь?
— Конечно.
На ходу Игорь выпросил у дежурного автобус, разъяснив ему, что они едут брать важного фигуранта по делу об убийстве в Грохольском переулке. Дежурный помялся, но дал. Дело было свежим, и все управление только о нем и говорило.
Когда в Скатертном Игорь отпустил машину, Сергей понял, что его разыграли.
— Ну зачем же так, — сказал он с обидой, — я бы все равно поехал.
— Ты не сердись, — Муравьев внимательно разглядывал дом два, — я не знаю, что у нее в квартире творится. Может быть, там спокойно сидит наш друг Шантрель и пьет чай. Так что одному, понимаешь, ехать никак нельзя. Ну, пошли.
Лифт не работал, и они поднимались пешком. Дом был большой, старый, из тех, в которых любила раньше селиться профессура. Почти на каждой площадке обязательно попадалась дверь с медной табличкой, на ней была написана фамилия жильца.
— Эх, найти бы такую дверь с надписью: «Г. Я. Шантрель», — вдруг произнес Муравьев, — вот тогда…
Что тогда, он так и не договорил — они подошли к сорок первой квартире. Игорь поправил фуражку, расстегнул кобуру и переложил пистолет в карман галифе.
— Ты свой наган тоже в карман сунь. Мало ли что. Да кобуру застегни вот так. Помни, Сережа, — голос Игоря стал строгим, — чуть что… В общем, хорошо стреляет тот, кто стреляет первым.
— Ясно, — отпарировал Белов, — я Казачинского читал.
— Приятно иметь дело с интеллигентным человеком.
Игорь нажал на кнопку звонка. Дверь открылась сразу, будто их давно ждали. В проеме стояла женщина лет двадцати восьми в легком синем платье, облегающем ладную фигуру.
— Нам нужна гражданка Попова Валентина Сергеевна, — сказал Муравьев.
— Это я, как вы правильно заметили, гражданка Попова В. С.
— Вы разрешите к вам зайти?
— Пожалуйста. Судя по голосу, это вы звонили мне час назад?
— Совершенно верно.
Муравьев улыбнулся, а глаза уже обшаривали прихожую, фиксируя в ней каждую мелочь, каждый предмет.
— Проходите, — хозяйка рукой указала на полуоткрытую дверь в глубине прихожей. — Я одна.
— Если вы не возражаете, то я своего товарища здесь оставлю. У меня к вам, Валентина Сергеевна, дело деликатное.
— Ах, так. А я действительно подумала, что вы из милиции, товарищ майор.
Игорь никогда не был в таком звании. Он именовался оперуполномоченным МУРа и, как работник центрального аппарата, носил две шпалы в милицейских петлицах, то есть то же самое, что и майор РККА. Но ему нравилось, когда его называли воинским званием.
Они вошли в комнату, и Игорь, продолжая начатую игру, улыбаясь самой обворожительной из всех своих улыбок, спросил:
— А вы когда видели Григория Яковлевича?
— Вот что, дорогой товарищ, покажите-ка документы.
Игры не получилось. Муравьев вздохнул и достал удостоверение. Попова прочитала его внимательно, опустилась на диван, показала рукой на кресло, приглашая гостя сесть.
— Непонятно, — в голосе ее Игорь уловил нотки раздражения, — совсем непонятно, такая серьезная организация и такие… мальчишеские шутки. Как понимать прикажете?
— Действительно, нехорошо получилось, — сознался Игорь, — но, я думаю, Валентина Сергеевна, вы меня поймете. Нам очень нужно знать, где Шантрель.
Говоря столь откровенно, Игорь очень рисковал; если Попова действительно связана с Шантрелем, то она немедленно поняла бы, что в угрозыске ничего не знают, и попыталась еще больше запутать следы. Но почему-то Игорь поверил ей. Поверил этой комнате, обставленной просто, но со вкусом, поверил веселым натюрмортам на стенах, а главное — большой фотографии на стене. С портрета смотрел мужчина в форме лейтенанта, серьезно сдвинув густые брови, словно взглядом этим полностью отрицал, что в его доме может произойти что-то нечестное, противозаконное.
— Я видела Шантреля неделю назад, ну дней пять. Я точно не помню, — хозяйка удобнее устроилась на диване. — Он у меня вызывал странное чувство…
— Какое?
— Брезгливости, что ли, и жалости одновременно. Он был какой-то неестественный. Мне говорили, что у него горе, семья пропала без вести, а я этому не верила. У него глаза масленые, всегда противные очень. Я к нему как-то подошла и спрашиваю: вы, мол, в Минском комбинате не знали мою подругу художницу Стасю Шкляревскую? Он говорит: конечно, знал. Я начала с ним о Минске говорить, я там работала, а он ни одной улицы не знает. Потом все за виски хватался: мол, извините, контузия, помню плохо.
— Это очень интересно, то, что вы о Минске рассказываете, — Игорь весь подался вперед. — Ну, а еще что-нибудь?
— Он действительно оказался сволочью?
— Вроде бы. Кончим следствие, точно скажу.
— Так вы скажите, в чем его подозревают, или это нельзя говорить?
— Вам, я думаю, можно. Подозреваем в грязных махинациях с ценностями и продовольствием.
— Это очень похоже. Очень. Он мне несколько раз продукты предлагал. Говорил, что ему, мол, их родственники привозят. А один раз в компанию звал. В апреле. Пойдемте, говорит, пасху праздновать.
— А куда звал, адрес, может быть, помните?
— Говорил, что к друзьям, где-то в районе станции метро «Кировская».
— Да, не слишком точный адрес.
— Знала бы — спросила.
— Я понимаю.
— А вы, кстати, товарища вашего позовите, что ему в коридоре-то сидеть. Я чай сейчас поставлю.
— В другой раз, Валентина Сергеевна. Как-нибудь потом, обязательно, — Игорь встал, надел фуражку. — Ну, извините нас за беспокойство: как говорится, служба.
— Жаль, что не могла толком помочь вам.
— Нет, вы нам с Минском оказали услугу.
— Тогда очень рада.
На улице Белов спросил Игоря:
— Ну как?
— Глухо. Правда, кое-что интересно. Вот, например: Шантрель приехал из Минска, жил там, работал, ценности из Ювелирторга привез, а города не знает. Как ты думаешь, что это означает? Вот и я не знаю.
Они шли по Тверскому бульвару, который, кажется, был таким же, как и до войны. Это было удивительно. Так же на лавочках сидели старики с газетами, старушки что-то вязали, дети играли в траве.
— Я из университета домой по этому бульвару каждый день ходил, — внезапно прервал молчание Белов. — Здесь было все так же, как сейчас. Будто войны и в помине нет.
— К сожалению, есть, — Игорь посмотрел по сторонам. — Вон она, видишь?
Между деревьями, словно глубокий шрам, изгибалась траншея-щель, слегка прикрытая дерном. Чуть подальше была вторая. Да, война добралась и сюда, до этих мирных уголков, до этой тишины, запаха липы, яркой майской листвы.
Данилов
Когда-то давно он читал о том, что человеческая жизнь похожа на полосатый матрас:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29