Мусса же владел искусством быть незаметным. Змеей жалить и скрываться в расселинах. Вот искусство настоящего воина.
Все, на месте. Теперь надо позаботиться о ночлеге — тут проблем нет, денег полно. А завтра установить через «Почтовый ящик» контакт с Муссой и готовиться к делу. Он не знал точно, что за дело впереди. Но те, кто предлагал ему работу, обещали, что вреда России будет не меньше, чем от Кавказской войны. А главное — обещали деньги. Деньги большие. За такие деньги он был готов лезть хоть в жерло вулкана…
Черный «Линкольн» мчался в скоростном ряду. Рядом мелькали желтые такси, символ Нью-Йорка. Огромные тяжелые грузовики — тоже символ Америки.
У сидящего на заднем сиденье человека на душе лежал тяжелый камень. В последнее время он вообще не мог похвастаться хорошим расположением духа. С каждым годом он становился все более мрачным и циничным. И тому виной были разные причины. Ведь из окон гигантского небоскреба, где располагается Организация Объединенных Наций, мир выглядел как на ладони — все четко, наглядно и страшно. А из кабинета представителя России в Совете Безопасности как нельзя лучше видна кровоточащая и пылающая Родина.
Константин Витальевич Смирнов был потомственным дипломатом с тридцатипятилетним стажем. Повидал он на своем веку немало. Но никогда не думал, что доживет до такого позора! Несколько лет он боролся с желанием плюнуть в лицо старому министру иностранных дел, взаимоотношения которого с Западом можно было описать словами «Чего изволите»? Такое же желание он испытывал и по отношению к Шеварднадзе, который со своим плешивым соучастником лихо раздавал российские шельфы, продавал национальные интересы СССР. Такого количества проколов, такого позора русская дипломатия, пожалуй, не знала с тех времен, когда подписывала с немцами после революции Брестский мир. Смирнов с ужасом смотрел, как Россия утрачивает одну позицию за другой, как с радостью идиота, поджигающего родной дом, русские политики отваживают от себя бывших союзников и нарушают все возможные обязательства. Когда Горбачев разъезжал по миру, выпрашивая похвалу и кредиты, Смирнов думал, что хуже некуда. Оказалось — есть куда. Теперь Россия «виляла хвостом», продавая славянских братьев, прочно уселась на западный продпаек, и все время шарила по пустым карманам, думая, как бы пожалобнее выпросить еще порцию кредитов и отсрочить выплату долгов. Россия пилила сук, на котором сидела, перебиралась на другой сук и со злорадством самоубийцы-олигофрена пилила и его.
Время от времени Смирнову по долгу службы приходилось разражаться грозными заявлениями типа «не потерплю». Приходилось сурово хмурить брови и выдавать неясные угрозы по поводу подступающего к границам Смоленска НАТО. Все делали вид, что принимают заявления во внимание и реагируют на них. России подыгрывали, как подыгрывают впавшему в маразм отставному генералу, который до сих пор считает себя на поле брани — чтобы лишний раз не раздражать и не расстраивать.
Иногда Смирнову хотелось заснуть и не проснуться. Или выкинуть какой-нибудь фокус, что даже чертям тошно станет. Потом подать в отставку, купить дом где-нибудь в Тверской губернии, плюнуть на все и не вылезать оттуда, пускай хоть ядерная война начинается. Но он прекрасно знал, что за поколение идет за ним следом. «Новые дипломаты» — образца девяносто первого года вскормлены на диссидентских тусовках, готовые лизать немецкий сапог и тугую от баксов американскую задницу, обожающие порассуждать о том, что Россия — страна рабов. Сюда же входили и ловко перестроившиеся старые работники, поменявшие унылые речи о роли КПСС на не менее унылое зудение о рыночных реформах и об изменении ситуации в мире с противостояния на сотрудничество. Смирнов считал, что по сравнению с этой одетой в смокинги бандой самые отпетые разбойники являются образцами порядочности.
В последнее время своим обостренным чутьем Смирнов ощущал, что надвигаются какие-то перемены. Затевается какая-то очередная мерзость. Притом мерзость масштабная.
Он поерзал на кожаном сиденье, вытащил из «дипломата» последние российские газеты и углубился в чтение. По Руси катилась новая волна насилия. И она тоже укладывалась в схему, которую выстроил Смирнов. И все же ему не хотелось верить в это. Но пока все указывало именно на такой вариант развития событий. Он перешел к американским газетам. Они были пронизаны иной тональностью. Каждая статья, посвященная России, вопила: зверь ранен, но он еще может оскалиться и впиться в Америку клыками ядерных ракет.
— Раненый медведь, — произнес он.
— Что, Константин Витальевич? — спросил шофер.
— Не обращай внимания, Слава, я о своем, — отмахнулся Смирнов.
Он вздохнул. Свернул толстую газету в трубочку и бросил рядом с собой на сиденье.
Краем глаза он уловил надвигающегося справа огромного грузовика, который будто потерял управление и неожиданно вильнул в бок. Он приближался, как айсберг к «Титанику».
— Ах ты, е… — в сердцах крикнул шофер, выворачивая руль и нажимая на тормоз, пытаясь избежать столкновения.
Это были его последние слова.
Многотонный грузовик, как консервную банку, смял мощную машину представителя России в Совете Безопасности ООН. Смирнов и его шофер погибли.
Полиция предприняла срочные меры по поимке скрывшегося с места происшествия шофера. Но они никаких результатов не дали.
На другом конце земного шара, на окраине Москвы, в просторном, плохо обставленном кабинете в самом чреве «Аквариума», майор Голубев обвел красной ручкой очередной пункт «Модели номер четыре». Там было черным по белому написано: «Представитель России в СБ ООН освобождает свою должность. Возможные способы: переход на другую работу, повышение. Но наиболее вероятны — тяжелая болезнь или смерть от несчастного случая, внезапно возникшего заболевания».
— Как по-писаному действуют, — сказал Алексеев.
— Да, теперь место свободно, — произнес Голубев, отодвигая листок от себя. — Назначат или Мамлеева, или Левинсона.
— Один другого краше… Поглядим.
На следующий день представителем России в Совете Безопасности был назначен Владимир Иосифович Левинсон.
Жаров чувствовал себя не в своей тарелке. В Москве его группу разбили на три части, расселили по квартирам. Старшим групп вручили по радиотелефону, а каждому офицеру — по рации, умещающейся в нагрудном кармане. Так же на каждые два человека выделили по автомашине. Предоставленный арсенал порадовал. Здесь было все, начиная от «винтореза» и кончая пистолетами-пулеметами «клин» и «кедр» с глушителями и лазерными прицелами.
Разработана система контактов, паролей. Просчитаны и скоординированы методы обнаружения наружного наблюдения противника — на всякий случай. Каждый боец получил координаты «скорой помощи» — людей, которые в крайней ситуации придут на помощь. Все как положено в лучших шпионских традициях. Теоретически Жаров всем этим владел. Кое-какими методами приходилось пользоваться и раньше. Он отлично себя чувствовал в чистом поле, в лесу, в разрушенных городах, где свистели пули и рвались артиллерийские снаряды. Он накрывал вражеские колонны и базы, ходил на караваны в Афгане, освобождал пленных. Но работать в Москве, ходить по столичным улицам, как по вражеской территории, ожидая выстрела в спину — к такому он не привык. Но спецназовец привыкнет и к этому. Такая служба, иначе какой ты спец?
На окраине города на конспиративной квартире Алексеев собрал всю группу. Проверил готовность каждого. А потом ввел в курс дела — рассказал, чем придется заниматься.
— Вот материалы на ознакомление, — сказал он, кладя на стол пачку. — Прошу очень внимательно ознакомиться. Если будут вопросы, неясности — спрашивайте. Будут соображения — я выслушаю. Не должно быть никаких недоговоренностей.
Бойцы внимательно изучили документы.
— Есть вопрос, — подал голос капитан Сорокин. — И еще какой.
— Что за вопрос? — спросил Алексеев.
— Вот, — Сорокин припечатал ладонью одну из фотографий, извлеченных из папки.
Жара начала спадать. Но адское пламя все так же лизало страну. Оно легким летним ветром разносило частички радиоактивных изотопов из оставленного контейнера в жилом районе Нижнего Новгорода. Оно хлестнуло осколками и искореженным металлом пассажиров двенадцатого автобуса в Санкт-Петербурге. Оно слепило глаза бутонами взрывов, когда из гранатометов боевики лупили по блокпосту внутренних войск на границе Чечни и Дагестана. Это же адское пламя превращалось в яд, мягко льющийся из динамиков телевизоров и радио в мозги сограждан, неторопливо, вкрадчиво пожирая человеческие души.
Снова привычно задержали зарплату. Шахтеры уныло и безнадежно требовали отдать деньги, обещая перекрыть поставки угля. Ядерщики с атомных станций грозили бросить пульты управления — будь что будет. Сидящие на нищенском пайке ученые тоже что-то требовали, но у них выбор средств был куда меньше — они сами находились на грани вымирания и предсказывали смерть российской науки, но эти угрозы, уж конечно, никого не могли испугать. Учителя предупреждали, что без денег на образование вырастет поколение неучей, что страна скатится в третий мир, но и это не страшило тех, от кого все зависит. Главное, раздувались банковские сейфы, навалившаяся на Россию коммерческо-комсомольско-партийно-уголовная воровская братва жрала и пила всласть, их змееныши продолжали разъезжать по Оксфордам и Гарвардам — а оттуда Россия видится забавной, никчемной и уж никак не своей.
Все обстояло очень плохо. Страна еще функционировала, люди копошились, пытались урвать свой кусок, кто-то пристраивался на инофирмы, кто-то чем-то торговал, кто-то что-то воровал. Кто-то маялся, не в силах найти себя, мечтая о лучших временах и с тоской вспоминая о прошлом. В стране была еще сила. В стране еще теплилась жизнь. Еще оставалось что-то — нерушимая частичка святой русской души. Казалось, брось клич, и она, стряхнув с себя могильную землю, которой ее забрасывали в последнее время «доброжелатели» всех мастей, соскребет грязь, распрямит плечи. И люди скинут охватившее их оцепенение, оглядятся, вынырнут из телевизионно-сериального болота, прослезятся, а потом начнут восстанавливать то, что было порушено.
"Продолжаются переговоры первого вице-премьера правительства России Александра Чумаченко с представителями международного валютного фонда», — бубнила дикторша с экрана телевизора.
"С двухдневным визитом Президент России прибыл в Японию. Любители поспекулировать на здоровье Президента оказались не у дел. По оценкам японских политиков и прессы российский лидер находится в прекрасной физической форме. Переговоры прошли успешно и были достигнуты многие позитивные сдвиги».
Верно. Все верно, вице-премьер клянчит валюту, надеясь хоть немного свести в бюджете концы с концами и совершенно не задумываясь, чем придется расплачиваться. Президент лобызается с японцами, которые в привычной самурайской манере не собираются уступать даже малость в вопросе о Курилах. Переговоры так и закончатся ничем. Новейший самолет «Ил-96300», оборудованный на предприятии в Бадене в Швейцарии, отделанный в стиле восточных шейхов, в котором имеется все, включая совершеннейшую реанимационную камеру, взлетит над Японией, а потом приземлится в правительственном аэропорту Внуково-2. Президент сойдет с трапа, глядя на страну, где все его усилия обращаются в прах, где не за что уцепиться, где ничего не получается. А часы будут продолжать неумолимо отсчитывать время, оставшееся до начала основной акции операции «Местный контроль».
На телеэкране возникли взмывающие со взлетной полосы американского авианосца машины. Замелькали толстые жвачные морды американских вояк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Все, на месте. Теперь надо позаботиться о ночлеге — тут проблем нет, денег полно. А завтра установить через «Почтовый ящик» контакт с Муссой и готовиться к делу. Он не знал точно, что за дело впереди. Но те, кто предлагал ему работу, обещали, что вреда России будет не меньше, чем от Кавказской войны. А главное — обещали деньги. Деньги большие. За такие деньги он был готов лезть хоть в жерло вулкана…
Черный «Линкольн» мчался в скоростном ряду. Рядом мелькали желтые такси, символ Нью-Йорка. Огромные тяжелые грузовики — тоже символ Америки.
У сидящего на заднем сиденье человека на душе лежал тяжелый камень. В последнее время он вообще не мог похвастаться хорошим расположением духа. С каждым годом он становился все более мрачным и циничным. И тому виной были разные причины. Ведь из окон гигантского небоскреба, где располагается Организация Объединенных Наций, мир выглядел как на ладони — все четко, наглядно и страшно. А из кабинета представителя России в Совете Безопасности как нельзя лучше видна кровоточащая и пылающая Родина.
Константин Витальевич Смирнов был потомственным дипломатом с тридцатипятилетним стажем. Повидал он на своем веку немало. Но никогда не думал, что доживет до такого позора! Несколько лет он боролся с желанием плюнуть в лицо старому министру иностранных дел, взаимоотношения которого с Западом можно было описать словами «Чего изволите»? Такое же желание он испытывал и по отношению к Шеварднадзе, который со своим плешивым соучастником лихо раздавал российские шельфы, продавал национальные интересы СССР. Такого количества проколов, такого позора русская дипломатия, пожалуй, не знала с тех времен, когда подписывала с немцами после революции Брестский мир. Смирнов с ужасом смотрел, как Россия утрачивает одну позицию за другой, как с радостью идиота, поджигающего родной дом, русские политики отваживают от себя бывших союзников и нарушают все возможные обязательства. Когда Горбачев разъезжал по миру, выпрашивая похвалу и кредиты, Смирнов думал, что хуже некуда. Оказалось — есть куда. Теперь Россия «виляла хвостом», продавая славянских братьев, прочно уселась на западный продпаек, и все время шарила по пустым карманам, думая, как бы пожалобнее выпросить еще порцию кредитов и отсрочить выплату долгов. Россия пилила сук, на котором сидела, перебиралась на другой сук и со злорадством самоубийцы-олигофрена пилила и его.
Время от времени Смирнову по долгу службы приходилось разражаться грозными заявлениями типа «не потерплю». Приходилось сурово хмурить брови и выдавать неясные угрозы по поводу подступающего к границам Смоленска НАТО. Все делали вид, что принимают заявления во внимание и реагируют на них. России подыгрывали, как подыгрывают впавшему в маразм отставному генералу, который до сих пор считает себя на поле брани — чтобы лишний раз не раздражать и не расстраивать.
Иногда Смирнову хотелось заснуть и не проснуться. Или выкинуть какой-нибудь фокус, что даже чертям тошно станет. Потом подать в отставку, купить дом где-нибудь в Тверской губернии, плюнуть на все и не вылезать оттуда, пускай хоть ядерная война начинается. Но он прекрасно знал, что за поколение идет за ним следом. «Новые дипломаты» — образца девяносто первого года вскормлены на диссидентских тусовках, готовые лизать немецкий сапог и тугую от баксов американскую задницу, обожающие порассуждать о том, что Россия — страна рабов. Сюда же входили и ловко перестроившиеся старые работники, поменявшие унылые речи о роли КПСС на не менее унылое зудение о рыночных реформах и об изменении ситуации в мире с противостояния на сотрудничество. Смирнов считал, что по сравнению с этой одетой в смокинги бандой самые отпетые разбойники являются образцами порядочности.
В последнее время своим обостренным чутьем Смирнов ощущал, что надвигаются какие-то перемены. Затевается какая-то очередная мерзость. Притом мерзость масштабная.
Он поерзал на кожаном сиденье, вытащил из «дипломата» последние российские газеты и углубился в чтение. По Руси катилась новая волна насилия. И она тоже укладывалась в схему, которую выстроил Смирнов. И все же ему не хотелось верить в это. Но пока все указывало именно на такой вариант развития событий. Он перешел к американским газетам. Они были пронизаны иной тональностью. Каждая статья, посвященная России, вопила: зверь ранен, но он еще может оскалиться и впиться в Америку клыками ядерных ракет.
— Раненый медведь, — произнес он.
— Что, Константин Витальевич? — спросил шофер.
— Не обращай внимания, Слава, я о своем, — отмахнулся Смирнов.
Он вздохнул. Свернул толстую газету в трубочку и бросил рядом с собой на сиденье.
Краем глаза он уловил надвигающегося справа огромного грузовика, который будто потерял управление и неожиданно вильнул в бок. Он приближался, как айсберг к «Титанику».
— Ах ты, е… — в сердцах крикнул шофер, выворачивая руль и нажимая на тормоз, пытаясь избежать столкновения.
Это были его последние слова.
Многотонный грузовик, как консервную банку, смял мощную машину представителя России в Совете Безопасности ООН. Смирнов и его шофер погибли.
Полиция предприняла срочные меры по поимке скрывшегося с места происшествия шофера. Но они никаких результатов не дали.
На другом конце земного шара, на окраине Москвы, в просторном, плохо обставленном кабинете в самом чреве «Аквариума», майор Голубев обвел красной ручкой очередной пункт «Модели номер четыре». Там было черным по белому написано: «Представитель России в СБ ООН освобождает свою должность. Возможные способы: переход на другую работу, повышение. Но наиболее вероятны — тяжелая болезнь или смерть от несчастного случая, внезапно возникшего заболевания».
— Как по-писаному действуют, — сказал Алексеев.
— Да, теперь место свободно, — произнес Голубев, отодвигая листок от себя. — Назначат или Мамлеева, или Левинсона.
— Один другого краше… Поглядим.
На следующий день представителем России в Совете Безопасности был назначен Владимир Иосифович Левинсон.
Жаров чувствовал себя не в своей тарелке. В Москве его группу разбили на три части, расселили по квартирам. Старшим групп вручили по радиотелефону, а каждому офицеру — по рации, умещающейся в нагрудном кармане. Так же на каждые два человека выделили по автомашине. Предоставленный арсенал порадовал. Здесь было все, начиная от «винтореза» и кончая пистолетами-пулеметами «клин» и «кедр» с глушителями и лазерными прицелами.
Разработана система контактов, паролей. Просчитаны и скоординированы методы обнаружения наружного наблюдения противника — на всякий случай. Каждый боец получил координаты «скорой помощи» — людей, которые в крайней ситуации придут на помощь. Все как положено в лучших шпионских традициях. Теоретически Жаров всем этим владел. Кое-какими методами приходилось пользоваться и раньше. Он отлично себя чувствовал в чистом поле, в лесу, в разрушенных городах, где свистели пули и рвались артиллерийские снаряды. Он накрывал вражеские колонны и базы, ходил на караваны в Афгане, освобождал пленных. Но работать в Москве, ходить по столичным улицам, как по вражеской территории, ожидая выстрела в спину — к такому он не привык. Но спецназовец привыкнет и к этому. Такая служба, иначе какой ты спец?
На окраине города на конспиративной квартире Алексеев собрал всю группу. Проверил готовность каждого. А потом ввел в курс дела — рассказал, чем придется заниматься.
— Вот материалы на ознакомление, — сказал он, кладя на стол пачку. — Прошу очень внимательно ознакомиться. Если будут вопросы, неясности — спрашивайте. Будут соображения — я выслушаю. Не должно быть никаких недоговоренностей.
Бойцы внимательно изучили документы.
— Есть вопрос, — подал голос капитан Сорокин. — И еще какой.
— Что за вопрос? — спросил Алексеев.
— Вот, — Сорокин припечатал ладонью одну из фотографий, извлеченных из папки.
Жара начала спадать. Но адское пламя все так же лизало страну. Оно легким летним ветром разносило частички радиоактивных изотопов из оставленного контейнера в жилом районе Нижнего Новгорода. Оно хлестнуло осколками и искореженным металлом пассажиров двенадцатого автобуса в Санкт-Петербурге. Оно слепило глаза бутонами взрывов, когда из гранатометов боевики лупили по блокпосту внутренних войск на границе Чечни и Дагестана. Это же адское пламя превращалось в яд, мягко льющийся из динамиков телевизоров и радио в мозги сограждан, неторопливо, вкрадчиво пожирая человеческие души.
Снова привычно задержали зарплату. Шахтеры уныло и безнадежно требовали отдать деньги, обещая перекрыть поставки угля. Ядерщики с атомных станций грозили бросить пульты управления — будь что будет. Сидящие на нищенском пайке ученые тоже что-то требовали, но у них выбор средств был куда меньше — они сами находились на грани вымирания и предсказывали смерть российской науки, но эти угрозы, уж конечно, никого не могли испугать. Учителя предупреждали, что без денег на образование вырастет поколение неучей, что страна скатится в третий мир, но и это не страшило тех, от кого все зависит. Главное, раздувались банковские сейфы, навалившаяся на Россию коммерческо-комсомольско-партийно-уголовная воровская братва жрала и пила всласть, их змееныши продолжали разъезжать по Оксфордам и Гарвардам — а оттуда Россия видится забавной, никчемной и уж никак не своей.
Все обстояло очень плохо. Страна еще функционировала, люди копошились, пытались урвать свой кусок, кто-то пристраивался на инофирмы, кто-то чем-то торговал, кто-то что-то воровал. Кто-то маялся, не в силах найти себя, мечтая о лучших временах и с тоской вспоминая о прошлом. В стране была еще сила. В стране еще теплилась жизнь. Еще оставалось что-то — нерушимая частичка святой русской души. Казалось, брось клич, и она, стряхнув с себя могильную землю, которой ее забрасывали в последнее время «доброжелатели» всех мастей, соскребет грязь, распрямит плечи. И люди скинут охватившее их оцепенение, оглядятся, вынырнут из телевизионно-сериального болота, прослезятся, а потом начнут восстанавливать то, что было порушено.
"Продолжаются переговоры первого вице-премьера правительства России Александра Чумаченко с представителями международного валютного фонда», — бубнила дикторша с экрана телевизора.
"С двухдневным визитом Президент России прибыл в Японию. Любители поспекулировать на здоровье Президента оказались не у дел. По оценкам японских политиков и прессы российский лидер находится в прекрасной физической форме. Переговоры прошли успешно и были достигнуты многие позитивные сдвиги».
Верно. Все верно, вице-премьер клянчит валюту, надеясь хоть немного свести в бюджете концы с концами и совершенно не задумываясь, чем придется расплачиваться. Президент лобызается с японцами, которые в привычной самурайской манере не собираются уступать даже малость в вопросе о Курилах. Переговоры так и закончатся ничем. Новейший самолет «Ил-96300», оборудованный на предприятии в Бадене в Швейцарии, отделанный в стиле восточных шейхов, в котором имеется все, включая совершеннейшую реанимационную камеру, взлетит над Японией, а потом приземлится в правительственном аэропорту Внуково-2. Президент сойдет с трапа, глядя на страну, где все его усилия обращаются в прах, где не за что уцепиться, где ничего не получается. А часы будут продолжать неумолимо отсчитывать время, оставшееся до начала основной акции операции «Местный контроль».
На телеэкране возникли взмывающие со взлетной полосы американского авианосца машины. Замелькали толстые жвачные морды американских вояк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22