нелюдимый, но не пьет, не курит, никого к себе не водит, не безобразничает. Иногда по несколько дней не выходит из дома, иногда исчезает на всю ночь, уезжает на своем автомобиле "Жигули" (ВАЗ-2106, цвет темный беж, год выпуска 1990-й) и возвращается только под утро.
Участковый также установил, что окно его комнаты выходит на северную сторону, внизу небольшой сквер, а через дорогу - здание из желтого кирпича, опоясанное просторными лоджиями, то самое, в котором жили старые и новые хозяева жизни. Расстояние между домами было не более трехсот метров.
Собрав предварительную информацию, участковый провел личную встречу с Калмыковым под предлогом проверки режима регистрации. Обстановка комнаты выдавала в жильце человека, совершенно равнодушного к удобствам. Мебель была старая, сборная, какую не жалко. На окне не было штор, только ветхие тюлевые занавески, да и те раздвинутые. Это сразу заинтересовало участкового, так как косвенным образом подтверждало сообщение телефонного анонима о том, что он видел в этом окне высокого худого человека. Во всяком случае, он мог его видеть. И этим человеком вполне мог оказаться Калмыков, так как он был выше среднего роста и худощавого телосложения.
Сам Калмыков произвел на участкового впечатление человека неразговорчивого, но вполне уравновешенного. Документы у него оказались в полном порядке. На все вопросы ответы давал немногословные, но исчерпывающие. Служил в армии, был майором, воевал в Афгане, комиссован после ранения.
Ранение получил не в Афгане, а много позже, во время учений. Семьи нет, был женат, давно. До этого жил в подмосковном военном госпитале. Там сначала лечился, а после выписки был санитаром в реабилитационном центре при госпитале. Эту комнату снял, потому что ему обещали работу в Москве, в фирме, но пока не складывается, нет вакансии.
Участковый не сразу понял, что ему кажется необычным в небогатом, неухоженном, но в общем-то нормальном холостяцком жилье. Потом понял: в комнате не было телевизора. Что же хозяин этой комнаты делает по вечерам? Читает? Но книг не было. Даже газет не было.
Спрашивать об этом участковый не стал, а попросил у Калмыкова стакан воды и, пока тот ходил на кухню, заглянул в старый гардероб, занимавший всю торцевую стену комнаты. И там увидел то, чего увидеть в общем-то не хотел, так как Калмыков ему понравился и даже вызвал сочувствие несложившейся своей судьбой. Сорок два года, ни кола ни двора. Но закрыть дверцу и заставить себя забыть об увиденном участковый не мог. Потому что в шкафу стоял штатив с укрепленной на нем стереотрубой. В сочетании с видом из окна комнаты на элитный дом на Больших Каменщиках и подъездные площадки, к которым подкатывали дорогие машины, это говорило о многом. Это говорило о том, что телефонному анониму, возможно, и не почудился силуэт высокого худого человека со снайперской винтовкой в ярко освещенном окне.
Свои наблюдения участковый изложил в рапорте. После недолгих размышлений следователь районной прокуратуры вынес постановление о проведении обыска, рассудив, что в наше неспокойное время лучше перестраховаться. Если обыск не даст результатов, что ж, придется извиниться. Ничего страшного.
...Обыск дал результаты. На самодельных антресолях над гардеробом, где были сложены картонные коробки со старой обувью и тряпьем, оперативники обнаружили на дне одной из коробок перевязанный шпагатом пакет в крафт-бумаге. В пакете находился черный пластмассовый чемодан размером тридцать семь на двадцать семь сантиметров и толщиной четыре с половиной сантиметра. В специальных углублениях в нем были уложены ствол с глушителем, ствольная коробка и приклад бесшумной автоматической снайперской винтовки ВСС "винторез" с полностью снаряженным магазином на десять патронов. В этом же чемодане находились оптический прицел ПСО-1 и ночной прицел НСПУМ-3.
Калмыкова арестовали и доставили в СИЗО "Лефортово". Через полгода следствие было закончено и дело направлено в суд. Председательствовать на процессе было поручено заслуженному юристу РФ, заместителю председателя Таганского межмуниципального суда Алексею Николаевичу Сорокину.
II
Из всех новшеств, привнесенных в судебную систему России в постсоветские времена, судье Сорокину больше всего нравились два. Первое: запрещение устанавливать телефон в совещательной комнате для судей. Это символизировало, что наконец-то покончено с "телефонным правом". Как будто только по телефону и только в совещательной комнате судьи получали ценные указания. Второе новшество касалось судейских мантий, в коих господа судьи обязаны были присутствовать в заседании. Эту новацию он тоже поначалу воспринял не без иронии, но очень быстро ее оценил. Оценили ее и коллеги. Шуточки насчет того, что для полноты картины не мешало бы ввести и парики, прекратились.
Всякий раз, надевая перед началом судебного заседания мантию, поправляя наплечники и расправляя широкие полы, Сорокин чувствовал, что он как бы воздвигает между собой и жизнью преграду. Мантия защищала его от грязи и крови, которые всегда незримо присутствуют в зале судебных заседаний, предохраняла от злобы, ненависти, жалости, сострадания. Она не давала вырваться и его гневу, ненависти, жалости и состраданию, помогала оставаться бесстрастным.
Мантия была как маска. Как панцирь. Он входил в радиационную зону защищенным. И, сбрасывая ее, оставлял на ней все налипшие страсти. В конце рабочего дня он разоблачался и вешал мантию в шкаф так, как врач снимает с плеч пропахший лекарствами халат или как строитель - заскорузлую от бетона спецовку.
Иногда он даже удивлялся, как это раньше судьи заседали без мантий, в обычных костюмах. Как голые. Правда, и тогда он неосознанно" даже слегка стыдясь своего суеверия, надевал на процессы один и тот же темный костюм, в нем заседал, а больше не надевал его никуда. И часто отдавал в химчистку. Гораздо чаще, чем другую одежду. Жена сначала сердилась, потом привыкла.
И лишь однажды за годы своего служения российской Фемиде судья Сорокин почувствовал, что мантия ему мешает. Это было во время суда над Калмыковым.
Знакомство с обвинительным заключением и материалами следствия не вызвало у судьи Сорокина сомнений в правомерности предъявленных Калмыкову обвинений. Кроме снайперской винтовки, обнаруженной при обыске, у него была изъята тетрадь, записи в которой неопровержимо свидетельствовали, что примерно в течение трех месяцев он следил за всеми передвижениями проживающего в элитном доме по улице Большие Каменщики крупного бизнесмена, генерального директора компании "Интертраст" и хозяина банка "ЕвроАз" Мамаева Владимира Петровича. И это обстоятельство придавало делу особую значимость.
Мамаев был заметной фигурой в финансовом мире России. При этом фигурой, тесно связанной с МВД. Как и многие воротилы российского бизнеса, начинал он еще в брежневские времена - цеховиком. Даже сколько-то отсидел: был директором небольшой швейной фабрики, принадлежащей артели инвалидов, гнали "неучтенку" какой-то дефицитный ширпотреб. Дело обычное по тем временам. Потом стал кооператором. Но по-настоящему развернулся в девяностые годы, когда исчез госзаказ и вся огромная система Главного управления исполнения наказаний оказалась в катастрофическом положении.
Лагерные предприятия, за счет которых жили тысячи исправительно-трудовых колоний, остались без работы. Никто не хотел покупать брезентовые робы и рукавицы, которые зеки шили, никому не нужны были алюминиевые ложки и вилки, которые штамповали в промзонах, полностью исчез спрос на бесхитростную и довольно топорную мебель лагерных столярок. Еще держались лагерные леспромхозы, но и на их продукцию спрос упал, потому что во много раз возросла стоимость вторичной переработки, превращения хлыстов в обрезную доску.
Тут-то и появился Мамаев с крупномасштабной, тщательно проработанной программой реорганизации производственной базы ГУИНа. Коллегия МВД, в ведении которого в то время находились лагеря, одобрила программу Мамаева. Она требовала серьезных капиталовложений. Таких денег не было в бюджете, но правительство пошло на отмену налогов, выделяло кредиты под минимальные проценты, гарантировало компании "Интертраст" и банку "ЕвроАз" займы в коммерческих банках, наших и западных - только бы избавиться еще и от этой головной боли.
Производство начали перепрофилировать. Из алюминия стали штамповать не вилки и ложки, а металлический шифер, пользующийся огромным спросом, белая жесть вместо терок и подойников пошла на дефицитнейшие крышки для консервирования, из брезента шили чехлы для автомобилей и палатки для мелких уличных торговцев, наводнивших все города и веси России. При леспромхозах строились пилорамы, сушилки и деревообрабатывающие цеха, на рынок шли не бревна, а деловая древесина. Вся продукция реализовывалась через компанию "Интертраст".
Судья Сорокин очень сомневался, что все это улучшило положение заключенных, но положение многих чиновников из МВД и ГУИНа и самого Мамаева улучшило. Мамаев был очень влиятельным человеком. Поговаривали (и судья Сорокин склонен был этим разговорам верить), что за "банным" скандалом министра юстиции, его отставкой, а затем и арестом стоял Мамаев. Чего-то, видно, не поделили.
Понятно, что у такого деятеля, как Мамаев, хватало врагов. Не было ничего удивительного в том, что его заказали. Исполнителем заказа стал Калмыков. Знакомясь с материалами дела, судья Сорокин вынужден был признать, что заказчик сделал хороший выбор.
Основательность, с которой Калмыков готовил преступление, производила впечатление.
Маршруты поездок Мамаева из дома в офис компании "Интертраст" на Варварке, в банк "ЕвроАз" на Новом Арбате, в рестораны, где он обедал и проводил неофициальные встречи с партнерами, в ночные клубы, где он иногда развлекался, фиксировались Калмыковым с бухгалтерской тщательностью, с указанием времени и частоты маршрутов. На схемах отмечались места, наиболее удобные для организации покушения, были проработаны маршруты подхода к месту покушения и пути отхода, с точностью до минуты просчитано время операции. Было много отметок типа dir и var, что означало направление стрельбы (директриса) и оценку перспективности операции (вариативность).
Наиболее перспективными, как явствовало из пометок, были три варианта покушения. Первый: когда Мамаев утром выходит из своего дома к машине (var 95%) или когда вечером приезжает домой (var 85%). Разница в оценке объяснялась тем, что дальность эффективного прицельного огня из "винтореза" с прицелом ПСО-1 составляет четыреста метров, а с ночным прицелом НСПУМ-3 - триста метров.
Цифрой "95" были оценены варианты покушения на Мамаева во время его поездок на дачу в подмосковном поселке Кратово и в те дни, когда он посещал любовницу: выходил из офиса через заднюю дверь и на такси ехал в Кунцево, где снимал для нее
квартиру.
Цифрой "100" не был помечен ни один из вариантов, так как стопроцентной гарантии в таких делах не существует.
Все эти пояснения к схемам следователю дал сам Калмыков. Но он категорически отрицал, что готовил убийство. Напротив, слежку за Мамаевым он вел с совершенно противоположной целью: чтобы предотвратить возможное покушение. Калмыков утверждал, что человек, представившийся сотрудником Мамаева, нанял его для того, чтобы он провел аудит безопасности; проанализировал ситуацию во всех вариантах и выявил моменты, при которых жизнь Мамаева подвергается наибольшей угрозе. За эту работу Калмыкову заплатили три тысячи долларов аванса, сняли для него комнату, купили "Жигули" и обещали еще три тысячи, когда полный отчет будет представлен.
По утверждению Калмыкова, заказчик потребовал, чтобы эта работа велась в обстановке абсолютной секретности, о ней не должен знать никто, в том числе и сам Мамаев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Участковый также установил, что окно его комнаты выходит на северную сторону, внизу небольшой сквер, а через дорогу - здание из желтого кирпича, опоясанное просторными лоджиями, то самое, в котором жили старые и новые хозяева жизни. Расстояние между домами было не более трехсот метров.
Собрав предварительную информацию, участковый провел личную встречу с Калмыковым под предлогом проверки режима регистрации. Обстановка комнаты выдавала в жильце человека, совершенно равнодушного к удобствам. Мебель была старая, сборная, какую не жалко. На окне не было штор, только ветхие тюлевые занавески, да и те раздвинутые. Это сразу заинтересовало участкового, так как косвенным образом подтверждало сообщение телефонного анонима о том, что он видел в этом окне высокого худого человека. Во всяком случае, он мог его видеть. И этим человеком вполне мог оказаться Калмыков, так как он был выше среднего роста и худощавого телосложения.
Сам Калмыков произвел на участкового впечатление человека неразговорчивого, но вполне уравновешенного. Документы у него оказались в полном порядке. На все вопросы ответы давал немногословные, но исчерпывающие. Служил в армии, был майором, воевал в Афгане, комиссован после ранения.
Ранение получил не в Афгане, а много позже, во время учений. Семьи нет, был женат, давно. До этого жил в подмосковном военном госпитале. Там сначала лечился, а после выписки был санитаром в реабилитационном центре при госпитале. Эту комнату снял, потому что ему обещали работу в Москве, в фирме, но пока не складывается, нет вакансии.
Участковый не сразу понял, что ему кажется необычным в небогатом, неухоженном, но в общем-то нормальном холостяцком жилье. Потом понял: в комнате не было телевизора. Что же хозяин этой комнаты делает по вечерам? Читает? Но книг не было. Даже газет не было.
Спрашивать об этом участковый не стал, а попросил у Калмыкова стакан воды и, пока тот ходил на кухню, заглянул в старый гардероб, занимавший всю торцевую стену комнаты. И там увидел то, чего увидеть в общем-то не хотел, так как Калмыков ему понравился и даже вызвал сочувствие несложившейся своей судьбой. Сорок два года, ни кола ни двора. Но закрыть дверцу и заставить себя забыть об увиденном участковый не мог. Потому что в шкафу стоял штатив с укрепленной на нем стереотрубой. В сочетании с видом из окна комнаты на элитный дом на Больших Каменщиках и подъездные площадки, к которым подкатывали дорогие машины, это говорило о многом. Это говорило о том, что телефонному анониму, возможно, и не почудился силуэт высокого худого человека со снайперской винтовкой в ярко освещенном окне.
Свои наблюдения участковый изложил в рапорте. После недолгих размышлений следователь районной прокуратуры вынес постановление о проведении обыска, рассудив, что в наше неспокойное время лучше перестраховаться. Если обыск не даст результатов, что ж, придется извиниться. Ничего страшного.
...Обыск дал результаты. На самодельных антресолях над гардеробом, где были сложены картонные коробки со старой обувью и тряпьем, оперативники обнаружили на дне одной из коробок перевязанный шпагатом пакет в крафт-бумаге. В пакете находился черный пластмассовый чемодан размером тридцать семь на двадцать семь сантиметров и толщиной четыре с половиной сантиметра. В специальных углублениях в нем были уложены ствол с глушителем, ствольная коробка и приклад бесшумной автоматической снайперской винтовки ВСС "винторез" с полностью снаряженным магазином на десять патронов. В этом же чемодане находились оптический прицел ПСО-1 и ночной прицел НСПУМ-3.
Калмыкова арестовали и доставили в СИЗО "Лефортово". Через полгода следствие было закончено и дело направлено в суд. Председательствовать на процессе было поручено заслуженному юристу РФ, заместителю председателя Таганского межмуниципального суда Алексею Николаевичу Сорокину.
II
Из всех новшеств, привнесенных в судебную систему России в постсоветские времена, судье Сорокину больше всего нравились два. Первое: запрещение устанавливать телефон в совещательной комнате для судей. Это символизировало, что наконец-то покончено с "телефонным правом". Как будто только по телефону и только в совещательной комнате судьи получали ценные указания. Второе новшество касалось судейских мантий, в коих господа судьи обязаны были присутствовать в заседании. Эту новацию он тоже поначалу воспринял не без иронии, но очень быстро ее оценил. Оценили ее и коллеги. Шуточки насчет того, что для полноты картины не мешало бы ввести и парики, прекратились.
Всякий раз, надевая перед началом судебного заседания мантию, поправляя наплечники и расправляя широкие полы, Сорокин чувствовал, что он как бы воздвигает между собой и жизнью преграду. Мантия защищала его от грязи и крови, которые всегда незримо присутствуют в зале судебных заседаний, предохраняла от злобы, ненависти, жалости, сострадания. Она не давала вырваться и его гневу, ненависти, жалости и состраданию, помогала оставаться бесстрастным.
Мантия была как маска. Как панцирь. Он входил в радиационную зону защищенным. И, сбрасывая ее, оставлял на ней все налипшие страсти. В конце рабочего дня он разоблачался и вешал мантию в шкаф так, как врач снимает с плеч пропахший лекарствами халат или как строитель - заскорузлую от бетона спецовку.
Иногда он даже удивлялся, как это раньше судьи заседали без мантий, в обычных костюмах. Как голые. Правда, и тогда он неосознанно" даже слегка стыдясь своего суеверия, надевал на процессы один и тот же темный костюм, в нем заседал, а больше не надевал его никуда. И часто отдавал в химчистку. Гораздо чаще, чем другую одежду. Жена сначала сердилась, потом привыкла.
И лишь однажды за годы своего служения российской Фемиде судья Сорокин почувствовал, что мантия ему мешает. Это было во время суда над Калмыковым.
Знакомство с обвинительным заключением и материалами следствия не вызвало у судьи Сорокина сомнений в правомерности предъявленных Калмыкову обвинений. Кроме снайперской винтовки, обнаруженной при обыске, у него была изъята тетрадь, записи в которой неопровержимо свидетельствовали, что примерно в течение трех месяцев он следил за всеми передвижениями проживающего в элитном доме по улице Большие Каменщики крупного бизнесмена, генерального директора компании "Интертраст" и хозяина банка "ЕвроАз" Мамаева Владимира Петровича. И это обстоятельство придавало делу особую значимость.
Мамаев был заметной фигурой в финансовом мире России. При этом фигурой, тесно связанной с МВД. Как и многие воротилы российского бизнеса, начинал он еще в брежневские времена - цеховиком. Даже сколько-то отсидел: был директором небольшой швейной фабрики, принадлежащей артели инвалидов, гнали "неучтенку" какой-то дефицитный ширпотреб. Дело обычное по тем временам. Потом стал кооператором. Но по-настоящему развернулся в девяностые годы, когда исчез госзаказ и вся огромная система Главного управления исполнения наказаний оказалась в катастрофическом положении.
Лагерные предприятия, за счет которых жили тысячи исправительно-трудовых колоний, остались без работы. Никто не хотел покупать брезентовые робы и рукавицы, которые зеки шили, никому не нужны были алюминиевые ложки и вилки, которые штамповали в промзонах, полностью исчез спрос на бесхитростную и довольно топорную мебель лагерных столярок. Еще держались лагерные леспромхозы, но и на их продукцию спрос упал, потому что во много раз возросла стоимость вторичной переработки, превращения хлыстов в обрезную доску.
Тут-то и появился Мамаев с крупномасштабной, тщательно проработанной программой реорганизации производственной базы ГУИНа. Коллегия МВД, в ведении которого в то время находились лагеря, одобрила программу Мамаева. Она требовала серьезных капиталовложений. Таких денег не было в бюджете, но правительство пошло на отмену налогов, выделяло кредиты под минимальные проценты, гарантировало компании "Интертраст" и банку "ЕвроАз" займы в коммерческих банках, наших и западных - только бы избавиться еще и от этой головной боли.
Производство начали перепрофилировать. Из алюминия стали штамповать не вилки и ложки, а металлический шифер, пользующийся огромным спросом, белая жесть вместо терок и подойников пошла на дефицитнейшие крышки для консервирования, из брезента шили чехлы для автомобилей и палатки для мелких уличных торговцев, наводнивших все города и веси России. При леспромхозах строились пилорамы, сушилки и деревообрабатывающие цеха, на рынок шли не бревна, а деловая древесина. Вся продукция реализовывалась через компанию "Интертраст".
Судья Сорокин очень сомневался, что все это улучшило положение заключенных, но положение многих чиновников из МВД и ГУИНа и самого Мамаева улучшило. Мамаев был очень влиятельным человеком. Поговаривали (и судья Сорокин склонен был этим разговорам верить), что за "банным" скандалом министра юстиции, его отставкой, а затем и арестом стоял Мамаев. Чего-то, видно, не поделили.
Понятно, что у такого деятеля, как Мамаев, хватало врагов. Не было ничего удивительного в том, что его заказали. Исполнителем заказа стал Калмыков. Знакомясь с материалами дела, судья Сорокин вынужден был признать, что заказчик сделал хороший выбор.
Основательность, с которой Калмыков готовил преступление, производила впечатление.
Маршруты поездок Мамаева из дома в офис компании "Интертраст" на Варварке, в банк "ЕвроАз" на Новом Арбате, в рестораны, где он обедал и проводил неофициальные встречи с партнерами, в ночные клубы, где он иногда развлекался, фиксировались Калмыковым с бухгалтерской тщательностью, с указанием времени и частоты маршрутов. На схемах отмечались места, наиболее удобные для организации покушения, были проработаны маршруты подхода к месту покушения и пути отхода, с точностью до минуты просчитано время операции. Было много отметок типа dir и var, что означало направление стрельбы (директриса) и оценку перспективности операции (вариативность).
Наиболее перспективными, как явствовало из пометок, были три варианта покушения. Первый: когда Мамаев утром выходит из своего дома к машине (var 95%) или когда вечером приезжает домой (var 85%). Разница в оценке объяснялась тем, что дальность эффективного прицельного огня из "винтореза" с прицелом ПСО-1 составляет четыреста метров, а с ночным прицелом НСПУМ-3 - триста метров.
Цифрой "95" были оценены варианты покушения на Мамаева во время его поездок на дачу в подмосковном поселке Кратово и в те дни, когда он посещал любовницу: выходил из офиса через заднюю дверь и на такси ехал в Кунцево, где снимал для нее
квартиру.
Цифрой "100" не был помечен ни один из вариантов, так как стопроцентной гарантии в таких делах не существует.
Все эти пояснения к схемам следователю дал сам Калмыков. Но он категорически отрицал, что готовил убийство. Напротив, слежку за Мамаевым он вел с совершенно противоположной целью: чтобы предотвратить возможное покушение. Калмыков утверждал, что человек, представившийся сотрудником Мамаева, нанял его для того, чтобы он провел аудит безопасности; проанализировал ситуацию во всех вариантах и выявил моменты, при которых жизнь Мамаева подвергается наибольшей угрозе. За эту работу Калмыкову заплатили три тысячи долларов аванса, сняли для него комнату, купили "Жигули" и обещали еще три тысячи, когда полный отчет будет представлен.
По утверждению Калмыкова, заказчик потребовал, чтобы эта работа велась в обстановке абсолютной секретности, о ней не должен знать никто, в том числе и сам Мамаев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39