Сперва Сперва наступающие рассыпались цепью. Но через пару десятков шагов уткнулись в заранее вырытые траншеи и увидели, что они непреодолимы: невидимые прежде, траншеи защищали спирали Бруно, уложенные в два ряда.
Атакующие скучились.
И лишь теперь, когда до блокпоста оставалось не более пятидесяти метров, оборона взорвалась огнем.
В боевиков полетели гранаты. Ударили автоматы. Словно наткнувшись на невидимую стену, чеченцы остановились. Несколько человек упало. Другие, не выдержав огня, кинулись назад, к трейлеру и укрылись за ним…
Сержант Тараненко откладывал автомат, брался за рацию и звал помощь.
— «Степь!», «Степь!», я «Курган». Ведем бой. Нужна подмога!"Степь!" «Степь!» Нужна подмога! — А чтоб было еще понятнее, бросал в эфир стандартный армейский призыв беды: «Три! Три! Три!»
В райотделе милиции у работавшей рации стоял капитан Лукин, оставшийся за начальника. Дежурный лейтенант Максимов сидел за столом, положив перед собой журнал учета происшествий и старательно записывал время, когда блокпост «Курган» сообщил о нападении.
Лукин остановил его злым окриком:
— Не разводи бюрократию, Максимов!
— «Степь! Нужна подмога!» — взывала между тем рация.
И не отчаянье звучало в голосе Тараненко, а надежда. Не могло же быть чтобы товарищи по службе, услышав его тревожный призыв, не откликнулись и не пришли на помощь!…
Но дело в том, что на блокпосту не знали, что ночью, подняв резервную оперативную группу, подполковник Сурмило умчался в степь. Там на полевую базу совхоза «Камышинский» напала неизвестная банда, отбила у сторожей две сотни голов овец и погнала их в сторону Калмыкии. А пятерых милиционеров, оставшихся в распоряжении капитана Лукина, тот недавно отправил на Пушкинскую улицу, где были убиты две женщины.
— Иван Ильич! — совсем уже растерялся лейтенант Максимов. — Что же делать? Надо им помочь.
— А как? — разъярился Лукин.
— Людей послать.
— А где я их возьму? Нет у меня никого! Я что, сам побегу собирать народ по станице?! — И вдруг взорвался с новой силой: — Да выключи ты свою бандуру! Заткни ее к чертовой матери!
Щелкнул тумблер. Рация умолкла. Максимов встал, одернул китель и посмотрел на капитана, как на пустое место.
— Ты чего? — оторопел капитан.
— Все, Иван Ильич, я сам туда еду.
— Максимов! — Лицо Лукина побагровело.
— Да пошел ты! — И продолжая говорить, куда должен отправиться капитан, Максимов прошел к оружейному шкафу, открыл его, вытащил два автомата. Один кинул за плечо.
Лукин попытался перегородить ему дорогу.
— Уйди! — Максимов передернул затвор второго «Калашникова», и Лукин покорно убрался в сторону.
Лейтенант выскочил к дежурной машине. Сунул один автомат водителю.
— Бегом, Рыбалко! Гони на блокпост!…
20
Немало потребовалось времени, чтобы Салах Мадуев наконец убедился окончательно, что все без исключения подчиненные Казбека никакие не воины Аллаха, а обыкновенные бандиты. Хитрые в засаде, меткие при стрельбе из хорошего укрытия, ловкие в нападении из-за угла, случалось, даже отчаянно-смелые под пулями. Но эти люди не были обученными солдатами. Боевики не умели взаимодействовать.
Вывалившись из трейлера, они бросились на блокпост всем скопом.
И хотя Казбек, надо отдать ему должное, предпринял попытку растянуть их в цепь, сделать атакующих управляемой силой ему не удалось. Тренировки на подобный случай не проводились.
Отряд ринулся на милицию, отчаянно полосуя из автоматов и врезая из подствольников в домик блокпоста. Это конечно создавало неимоверный грохот, который мог бы напугать кого угодно. Мог бы… Но…
С первой же минуты Салах оценил ситуацию: милиционеры, которые перекрыли им путь, не были обычными гаишниками, привыкшими получать на лапу желанные купюры, а затем поднимать шлагбаум: «Проезжай!»
И командовал обороной здесь явно не новичок и не участковый милиционер, а человек знакомый с военной наукой. Твердую руку командира русских Салах почувствовал сразу.
Казбек не умел принимать решения по ходу меняющейся обстановки. Засады на путях передвижения российских войсковых колонн, он устраивал по отработанной схеме. Заранее искал и запоминал удобные места. Поэтому, когда от его агентуры поступали сообщения о выходе федеральных войск на маршрут, — а уши и глаза у Казбека были в каждом ауле, на каждом хуторе, на летовках и полевых станах скотоводов, — его диверсионная группа спокойно выходила на заранее подготовленные позиции. Оттого и серьезных проколов у Казбека пока не случалось.
Группа Казбека, совершив внезапный налет, не старалась добиться полного уничтожения попавших в засаду подразделений. Главным для нее было выйти из района боя без поражения, не обрекая себя на ненужные потери. И раньше это чаще всего удавалось.
Не сбросишь со счетов и то обстоятельство, что российскими войсками в Чечне, особенно на первом этапе войны руководили командиры, выскочившие в полковники и генералы на волне «демократизации» армии. Они хорошо умели яростно отрицать прошлого и угождать новым «шефам». А вот воевать еще не научились. Такие «командиры» не умели грамотно организовать боевое обеспечение войск, проводить операции в горах и лесу. Всякий раз, вступая в бой, они тем самым уже заранее обрекали себя на потери…
С обычной своей меркой подошел Казбек и к диверсионному рейду в Ковыльную. И теперь, когда стало ясно, что придуманный им заранее план рухнул, Казбек растерялся. И повел себя как солдат-новобранец, решивший всех поразить личной храбростью.
Он то и дело выскакивал из-за трейлера, лупил из автомата в белый свет не целясь. Кому нужна такая храбрость…
Или вот такой же «заводной», как Казбек, Дошлука Илезов. Он казалось утрачивал все чувства, кроме злости, с первого выстрела. А теперь, подбадриваемый командиром, решил с пулеметом в руках рывком преодолеть расстояние от трейлера до кучи грунта, выброшенного из траншеи, где можно было удобно залечь.
Со злым криком «И-йа-а!» строча из пулемета, он ринулся вперед. И ведь никто из боевиков, кроме Салаха, не жлшажадся поикоывб ешл лшгем. А что толку? В тот миг, когда стало казаться, что Дошлука уже достиг своей цели, кто-то с той стороны, словно в тире по мишени «бегущий кабан» прицелился и нажал на спуск.
Выстрела Салахне не слышал. Он утонул в громком треске пулемета Дошлуки. Но пуле ведь не важно, слышит ли кто, как она покинула ствол. Кусок металла прошил горло Дошлуке.
Уже мертвый, тот по инерции пролетел еще метра два и рухнул на ту кучу, к которой стремился…
Полуян, внимательно наблюдавший за действиями боевиков, обратил внимание на одного из них, всклокоченного и крайне возбужденного, который то и дело выскакивал из-за трейлера, удобного своего укрытия, выбегал на открытое место, вжимал приклад в живот и полосовал очередями, не целясь.
Полуяну показалось, что это, вероятно, командир группы. Он что, смелый до безрассудства? Но почему действует так шаблонно. Этот странный чеченец выскакивал то с одной стороны трейлера, то с другой, не догадываясь хотя бы раз сменить направление.
СВД — Винтовки Драгунова, которой вооружаются снайперы федеральных войск и чеченских боевиков, милиции не полагалось. Полуяну с большим трудом удалось выпросить у подполковника Сурмило его собственное двуствольное нарезное охотничье ружье «Байкал 251». Из него можно вести огонь мощными пулевыми зарядами, принятыми на вооружение даже в НАТО. Два ружья такого типа были конфискованы у «дельцов», пытавшихся провезти их с Урала на Кавказ.
У тех же перевозчиков изъяли и патроны «308 винчестер». Это огневое средство в середине пятидесятых годов создали в США и отдали армии под индексом Т 65. Позже патрон приняли в НАТО, где ему присвоили шифр «7,62х51 НАТО».
Патроны по заряду считались «уменьшенными», хотя это нисколько не снижало их боевых качеств. Сила выстрела и отдачи была достаточно велика.
Это ружье, выпускаемое Ижевским механическим заводом, фактически было боевой винтовкой с оптическим прицелом и двумя вертикально расположенными пулевыми стволами.
Несколько выстрелов, которые Полуян произвел для пристрелки, удовлетворили его — надежное оружие. Снайперская драгуновская винтовка была бы, конечно, лучше, но коли ее нет, «Байкал» мог хорошо поработать в бою.
Полуян не считал себя снайпером, но стрелял отлично и в тире, и на стрельбище, да и под огнем в бою.
И вот теперь Полуян зарядил оба ствола, поудобнее уложил цевье на ладони и стал терпеливо ждать. Боевик снова выпрыгнул из-за машины на открытое место, на ходу прилаживая автомат. Полуян дернул спусковой крючок. Он не следовал советам знатоков, рекомендовавших делать это как можно более плавно. Винтовка резко толкнула в плечо. Даже заныла ключица.
Но пуля нашла цель. Боевик еще успел нажать на спуск, однако пули веером рассыпались по земле, подняв серую завесу пыли, в которую тот и ткнулся лицом…
Салаха бесила дурацкая демонстрация храбрости. Танцевать «Наурскую» на глазах противника можно было разве что в эпоху ружей, заряжавшихся с дула. Появление оптических прицелов грозило даже самым ловким танцорам неизбежной гибелью. Что и произошло.
— Все ко мне! — подал команду Салах, едва Казбека скрыла завеса пыли. Он понимал: спасти положение уже нельзя. Надо — спасать людей, уводить живых от неминуемой гибели.
Прислушиваясь к огню, который велся со стороны блокпоста, Салах определил пять огневых точек. Но чтобы им противостоять, нужны бойцы, объединенные общим замыслом действия. Нужны солдаты, умеющие действовать с умом и по приказу. А где они?
Отряд, собранный из разных мест для проведения операции в Ковыльной, Салах мысленно уже называл не взводом, а кодлой-сборищем головорезов, сделавших грязную войну делом своей жизни. Большинство боевиков не имели ни образования, ни профессии. Прекращение войны в Чечне стало бы для них полнейшим жизненным крушением.
Таковыми были и тридцатипятилетний Ирез Кациев, или Длинный, и шестнадцатилетний Геримхан Гирмаев, прозванный Мухой.
Ирез — плотный, громоздкий, заросший черной шерстью от глаз до горла. На голове — зеленая повязка с изречением из Корана, вышиты мастерицами из Саудовской Аравии.
Ирез никогда не скрывал, что ненавидит всех, кто хотел бы мира, — будь то чеченец или русский.
К Салаху он относился скептически и часто выказывал это: подумаешь — начальник! Служил в российской армии и теперь думает, что умеет воевать и командовать. Да бил уже он, Ирез, и без Салаха Мадуева эту самую российскую армию с ее недоносками командирами, бьет сейчас и будет бить всегда, пока жив.
Салах знал, что Ирез хорошо научился стрелять, умеет скрытно перебегать среди городских развалин Грозного и вообще чего-то стоит в бою.
У шестнадцатилетнего же Геримхана, не имевшего ни опыта, ни образования, в избытке было лишь самонадеянности. Сверстникам он любил рассказывать, как застрелил русскую бабу-врачиху в Серноводске. Жаль, что одну: пусть знают эти русские, что в Чечне они — не люди.
Прежние попытки Салаха привнести в действия отряда элементарную дисциплину и слаженность боевики откровенно саботировали. Привыкшие действовать в руинах зданий и горных ущельях, где успех решает смелость одиночек, они не желали понимать, что в предстоявшей им операции главное — умение точно выполнять распоряжения командира.
И тем не менее, надо быть предпринимать жесткие и решительные шаги, иначе гибель грозила всем.
— Длинный! Ты рванешь вправо к той куче, где убили Дошлуку. Муха — влево к телеграфному столбу. Пять шагов пробежал — упал. И сразу перекатился. Прижался к земле — стреляй. Пока вы бежите, мы вас прикроем. Когда заляжете, где сказано за вами побегут другие. Нужно зайти к русским с боков. — Сказать с «флангов» Салах не рискнул, поскольку знал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54