— Я всегда рекомендую Брайтон. Побольше движений и никаких миазмов — вот мой совет. Уезжайте из Лондона, сэр, если есть такая возможность. Можно поинтересоваться, откуда вы родом?
— Из Багдада.
— Да? Это, наверное, далеко.
После его ухода братья сидели в темной комнате. Даниил возле окна, придвинув к нему стул. На западе и юго-западе Лондона Даниил видел дороги и освещенные площади. По Темзе двигались огоньки паромов. Город лежал, распростершись на много миль, словно ограненный камень на столе ювелира.
Залман поднялся и подошел к лампе. В темноте его забинтованные плечи выглядели призрачно-белыми. Когда фитиль загорелся, он отступил назад. Даниил наблюдал за игрой пламени на его лице. Теперь он выглядел спокойным. Из коридора донесся звук шагов, затем по ступеням лестницы. Даниил негромко произнес:
— У тебя не было причины убивать собаку.
Залман повернулся, лицо его было в тени.
— Она бы убила меня, если б смогла, причина достаточна.
Даниил подумал о толпе у калитки. О владельце пивной и мусорщике. Стоявших не слишком далеко и не слишком близко.
— Нам придется съехать.
— Это она сказала?
— Ты что, не слышал?
Залман покачал головой. Отвернулся и сел возле колеса гранильного станка, готовый к работе.
— Значит, придется.
— Заберем отсюда все, что можно, материал и оборудование. Подыщем другое место, где можно жить и работать.
— Да. — Залман вздохнул, потер рукой лоб. — Хорошо. А теперь я должен что-нибудь сказать Джейн. Хоть что-то.
Вставая, он задел колесо. Даниил видел, как брат протянул руку и удержал его, не дав упасть, быстрый в неровном свете, неуклюжий от смущения. Даниил опустил голову и слышал, как Залман вышел в коридор. Его шаги по лестнице, зовущий шепот: «Джейн… Джейн…»
Даниил поднялся, взял табак и трубку с каминной полки. Зажег спичку от лампы, раскурил трубку и вышел. На ступенях крыльца прислонился спиной к двери.
Дым попадал в глаза, и он закрыл их. Из Ротерхайта долетал стук топоров со стройки, плотники продолжали работать при искусственном освещении. Из Лаймхауза доносилось тарахтенье портовых кранов. Поближе раздавался шум толпы возле пивной Этчера. Из дома за его спиной не слышалось почти ничего.
Трубка погасла. Даниил достал из жилетного кармана серебряную спичечную коробку. Пламя вспыхнувшей серы осветило его спокойное лицо. Он дождался полной тишины, докурил трубку и вошел внутрь.
Проснулся Даниил поздно, один в комнате, с таким вкусом во рту, словно бежал. Вчерашний день вспоминался ему лишь частями, пока он одевался.
Даниил подошел к окну. Цепь Дружка валялась в его углу, следов крови не было. Взяв ключи от мастерской, он подумал, не подметала ли Джейн двор ночью, уничтожая следы вчерашней схватки. Вошел босиком в мастерскую, оставив дверь открытой, чтобы проходил свет. Шторы были задернуты; зевнув, он направился к окнам.
Ощутив под ногой что-то холодное, Даниил инстинктивно отступил назад. На полу валялось битое стекло. Осколок величиной с игральную карту и такой же формы треснул у него под пяткой, не поранив кожу. Шторы перед ним колыхались от легкого ветерка. Даниил дотянулся и раздернул их. Дверь мастерской была приоткрыта, клин осколка не позволял ей широко распахнуться. Два оконных стекла были выбиты внутрь, верхний и нижний шпингалеты выдвинуты из гнезд. От выбитых стекол до шпингалетов расстояние было большое, Даниил подумал об этом уже потом.
Он подошел к конторке, обогнул ее и опустился на колени. Ящики были взломаны и опустошены, словно воры сами не знали, что искали — бухгалтерские книги или сургуч. Железный ящик с украшениями исчез.
Даниил застонал и, пошатнувшись, поднялся. Спеша обратно в жилую часть дома, спотыкаясь, он вспомнил судно Ост-Индской компании. Воспоминание пришло ни с того ни с сего, как иногда являются сновидения. Скрип подвесной койки; ощущение, что у него все украдено.
Он стал торопливо подниматься по лестнице, окликая брата по имени. На лестничную площадку выходило две двери, узкая винтовая лестница вела наверх, стены были покрыты сырыми пятнами. Даниил обогнул выступ перил и поднялся выше. Там была одна дверь. Он сильно заколотил в нее, подождав, постучал снова. Не услышав ответа, распахнул и вошел.
Богатство убранства комнаты его поразило. Свет из окна падал на дубовый комод и шкаф, кувшин и раковину из делфтского фаянса, часы из позолоченной бронзы, отсчитывающие время на каминной полке. От ночного горшка шел легкий запах мочи. Залман спал, сжавшись в комок. Джейн уже сидела возле него, устремив взгляд на дверь, совершенно раздетая. И не подумала прикрыться.
Она была красавицей. Нагота ее остановила Даниила. Смутила его, словно он увидел то, чего не полагалось — женщину своего брата. Груди ее над легкой округлостью живота были твердыми. Окружья сосков — темными, большими, словно от родов. Он поднял взгляд и осознал, что Лимпус улыбается ему! Только глазами. Губы ее были сжаты и лукаво изогнуты. Он посмотрел в ее глаза и вспомнил о шпингалетах.
Подойдя к кровати, Даниил встряхнул и разбудил брата.
— Тигр, вставай. — Он говорил быстро, по еврейско-арабски. — Нас ограбили.
Залман перевернулся и уставился на него. Даниил шагнул назад, и брат вылез из-под одеяла. Там, где раны ночью кровоточили, бинты на плечах покрылись ржавыми пятнами. За его согнутой спиной Джейн Лимпус расправляла простыни, разглаживая их ладонью.
— Ограбили! Ограбили, английские сучьи дети. Кто? Ты видел их? Что они взяли?
— Украшения и выручку. Я ничего не видел.
— А камни, Фрат? Что с камнями?
Даниил, не понимая, покачал головой. Залман, даже не набросив на себя одежду, приблизился к нему.
— О Господи! Камни из кувшина.
— Я спал там же, где всегда…
— И не посмотрел?..
Залман уже выходил из комнаты на лестницу. Они вместе вошли в мастерскую. Залман отодвинул стол от камина, присел на корточки, все еще голый, и стал снимать незакрепленную доску. Отложив ее, лег и запустил руку в пустоту под полом.
Он невесело усмехнулся. На свет появился узел из тюрбанной ткани, испачканный землей, в паутине. Даниил опустился на колени рядом с братом. Залман развязал ткань и вынул три камня — кабошон, плоский и заостренный. На грязной ткани, они выглядели более красивыми, чем ему помнилось, поверхности их превосходно отражали свет, словно они выросли или переменились под землей.
Неожиданно освещение изменилось. Даниил оглянулся. В двери стояла Джейн, прислонясь к косяку, на ней был старый халат из толстой шенили. Она не сводила взгляда с камней. Джейн снова улыбнулась, но губы ее были слишком плотно сжаты и выражение ее лица опять показалось Даниилу странным.
Он протянул руку и прикрыл камни. Она удивленно взглянула на него, скривив рот.
— Я вторглась без приглашения, мистер Леви? Вижу то, чего не следует? Не беспокойтесь о своих камнях. Меня не интересуют ни камни, ни их владельцы. Я сыта по горло вами обоими.
— Мы скоро уедем. — Даниил поднял узел. Увидел, что рядом с ним поднимается Залман, и вспомнил о вчерашнем нападении. О неистовстве брата и своей неспособности удержать его.
Джейн потуже затянула пояс халата.
— У меня сегодня утром есть дела. Чтоб к моему возвращению вас тут не было.
— Полиция, Джейн…
Она повернулась к Залману. Голос ее был тихим и ворчливым:
— Полиция? Архангелы сюда носа не кажут, разве что в самом крайнем случае, а люди из Сити и вовсе. Здесь нет никого, кроме моих друзей. А для вас они не друзья. — Она продолжила еще тише: — На вашем месте я бы убралась отсюда подобру-поздорову, пока есть такая возможность.
Залман вобрал голову в плечи.
— Ты этого хотела? Я не… Нет, не желаю слушать. Но чего ты хотела от меня, Джейн?
Она засмеялась. Залман вспомнил звук этого смеха из своих снов.
— Я ложилась с тобой ради удовольствия. Ты ювелир, ты должен знать в этом толк.
— Я знаю, что твоя жизнь лишена удовольствий. У тебя холодное сердце, Джейн. Кари. — Он сделал к ней шаг. — Мусорщик, так ведь?
Голоса их звучали сдавленно, словно они топили друг друга. Джейн покачала головой. Не в ответ Залману, понял Даниил, а сузив глаза, с подозрительностью и удивлением, словно Залман причинил ей боль, ранил напоследок так, как она не ожидала. Джейн отступила назад, голос ее понизился до шепота:
— Он выметет вас, если я попрошу. Прощай.
Залман стоял у окна мастерской, дожидаясь, пока Джейн уйдет. Даниил за его спиной укладывал вещи, снимал колесо. Расплавленный металл оставил следы на столе. Прошло целых два часа, прежде чем Лимпус спустилась вниз, одетая и обутая. Вышла и зашагала к соседнему дому, не оглядываясь. Залман, почти прижимаясь лицом к стеклу, смотрел, как она идет мимо заборов, ее платье мелькало между штакетниками. От его дыхания стекло запотело.
— Теперь, Фрат, у нас ничего нет, — прошептал он. Сзади раздался голос брата:
— Друг у друга есть мы.
— Да. — Невнятное эхо. — У нас есть камни.
Они покинули Хардуик-плейс в мае. В жарком месяце жаркого лета, а Лондон не был создан для жары. Этот город строился для дождливой погоды, коридоры с серыми коврами и фасады из тесаного камня были рассчитаны на климат с пасмурными днями и поздней весной. Теперь на массивной мебели нарастала белая плесень, словно теплый иней.
1837 год, май. Даже дождь был теплым. Даниил с Залманом шли под ним, кожа их под теплой одеждой зудела от пота. Камни нес Залман, ощущая их в карманах поношенного сюртука. В течение дней, недель он не думал больше ни о чем, пока Даниил работал за двоих. Ни о Джейн с ее удовольствиями, ни о короне Англии, ни о зудящих ранах на плечах — только о камнях, привезенных арабами с болот. Ему казалось, что чем больше он терял, тем больше любил их, свои три камня, драгоценные, как предметы желаний.
В вагоне метро нас четверо. Напротив меня сидят две женщины в деловой одежде, рядом с ними, напевая, мужчина с баночкой пива. Женщины делают вид, что спят. Я ищу человека, назвавшегося мистером Три Бриллианта.
Ты должен запомнить одно: Дерьмо — оно всюду дерьмо, И все мы купаемся в нем, Покуда живем.
— Ах ты, черт возьми! Не найдется мелочи, дорогуша? Контролер утащил мой билет.
Даю ему два фунта. Получив их, он перестает петь. Деньги сами по себе никогда меня не интересовали, а если все-таки интересовали, то лишь как средство добраться туда, куда нужно. Однако когда проверяю карманы, обнаруживаю, что у меня почти ничего не осталось — десять фунтов, сорок американских долларов и последний рубин. Давать взятки в Лондоне с каждым годом становится все накладнее. На станции «Фаррингтон» поднимаюсь на поверхность и прохожу несколько кварталов до Хаттон-Гарден с его захудалыми рядами оптовых торговцев самоцветами и продавцов подержанных украшений, их зарешеченные витрины полны золотых цепочек с сердечком и обручальных колец с солитерами.
Магазины еще закрыты, тротуары за ночь отмыты от помоев с рынка Лезер-лейн. Нахожу открытое кафе и, пока чай остывает в пластиковой чашке, думаю о мистере Три Бриллианта.
Кажется, он преследует меня. Конечно, это иллюзия. Никто из идущих по моим стопам не покупал «Трех братьев» восемьдесят девять лет назад в восточной части Лондона. Я постоянно встречаю это имя, но лишь потому, что оба мы искали одну и ту же вещь с разрывом в девять десятилетий. Две жизни, устремленные к одной цели. Если на то пошло, это я преследую мистера Три Бриллианта. Он нашел «Трех братьев». А все, чего добилась я, — встретила человека, который некогда касался этой драгоценности.
В девять часов я отдаю чашку с недопитым чаем официанту и иду к холборнскому концу Хаттон-Гарден. Там меньше ломбардов, меньше ощущения, что твоя покупка представляет собой любимое украшение чьей-то мамы. На торговой аллее по другую сторону улицы находится холтовский оптовый магазин самоцветов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68