Я возвращаюсь из Вологды и ни о чем не догадываюсь. Через полгода он уже там. они вдвоём открывают его выставку. А по идее на его месте должен был стоять я. Он, конечно, вину свою чувствовал и, когда приезжал, даже не звонил. Ну и я ему тоже… Короче, все это лучше не писать, все-таки о покойниках — или хорошо, или ничего… Это я только чтобы вы поняли… Тем более, там он стал гениальным художником. Я лишь некоторые его последние работы видел, и то в слайдах, но это — великая живопись. Да и стоит каждая столько, сколько мне за всю жизнь не заработать.
На этом он свой рассказ и закончил.
В ПОИСКАХ ЖУРНАЛА
Ева стояла на ступеньках около входа в метро «Нарвская» и глядя с высоты на журнальный лоток, ждала, когда поблизости не будет покупателей. Но, как назло, только она делала шаг, чтобы спуститься к лотку, как рядом с ним возникал новый человек и принимался рассматривать обложки тех самых журналов, которые были ей теперь нужны. Только дотронуться до них при посторонних она не смела.
Наконец пространство перед лотком оказалось пустым и Ева, стараясь не показывать спешку, остановилась напротив продавщицы и, неуклюже, стыдясь, указала пальцем на журнал с яркой неприличной обложкой. Таких журналов продавалось множество, и в каком-то из них была помещена фотография Гоши.
Журнал стоил дорого, и Ева долго пересчитывала мелочь, потому что бумажных денег ей не хватило. Она боялась, что мелочи не наберётся и тогда придётся отходить с двойным позором. Мало того что она, немолодая женщина, мать сына-студента, заинтересовалась таким журналом, так ещё и денег у неё нет.
А деньги у Евы в самом деле кончались, если не считать тех долларов, которые она зашила в подушку. Но они могли пригодиться.
Кто-то ей недавно рассказал, что Гошу могли украсть и продать в рабство, что сейчас это дело будто бы очень распространено: в городах воруют юношей и перевозят на Кавказ для продажи. Ева таким россказням не желала верить — ведь она сама родилась, выросла, вышла замуж и родила ребёнка на Кавказе, точнее — в Закавказье, но ничего подобного не слыхивала.
— Так ты когда жила в своём Спитаке? — рассмеялись ей в ответ. — До землетрясения? А теперь там многое изменилось.
— В Армении такого не может быть! — возразила она столь твёрдо, что рассказчик даже смутился.
— Ну в Армении, может, и нет, не знаю, я там не был. Зато там, где был, рабство процветает. Такие теперь порядки. Но некоторым везёт — за ними приезжают из России и выкупают.
Ева даже к председателю армянской диаспоры в городе ходила, умоляла связаться с председателями других диаспор — вдруг Гошу продали в рабство какому-нибудь народу. У неё созрел план. Если мальчика по правде продали в рабство, она приедет к его хозяевам и предложит в рабыни себя, а Гошу — чтобы отпустили на волю. Она ведь может делать любую работу, и интеллектуальную, и грязную. Для такой поездки Ева и берегла доллары.
Но сначала надо найти журнал, который в метро рассматривал пассажир. В конце концов её мальчик мог нечаянно попасть в какую-нибудь грязную историю, и вот теперь его заставляют отрабатывать деньги, снимаясь для таких журналов. А он, испугавшись позора, просто от неё прячется. Если бы это было так! И мало ли, быть может, в том самом журнале о Гоше все и рассказано. Теперь она знала, что умрёт, но журнал отыщет.
Скоро оказалось, что это не так-то легко сделать. В первый раз она час ходила кругами около лотков, пока решилась подойти и протянуть за неприличным журналом руку. Но ради сына на какой позор не пойдёшь!
Порывшись ещё раз в кармане куртки, Ева наткнулась на несколько монет, и мелочи, к счастью, хватило. Ева быстро, чтобы это видело поменьше людей, спрятала дорогую покупку в тёмный, непрозрачный полиэтиленовый мешок и юркнула в метро. Теперь оставалось поскорее добраться до общежития, закрыться в комнате и перелистать страницы — вдруг как раз на одной из них напечатана фотография обнажённого Гоши.
Всякий раз, когда Ева спрашивала себя, почему сын позволил поместить свою фотографию в журнале, у неё рождался новый ответ. И только одно она поняла сразу — с ним случилась беда. Потому что по своей воле Гоша ни за что бы на такой позор не пошёл.
Дорога от метро «Нарвская» до дома заняла чуть больше получаса. Ева покупала журналы каждый раз у нового лотка, чтобы продавцы и в самом деле не заподозрили в ней маньячку. Поначалу она хотела рассматривать их тут же, в ближних подъездах, лишь бы поскорее. Но сразу чуть не попала в беду: не заметила, как следом за ней увязался нетрезвый мужчина. И едва пристроилась на незнакомой лестнице у окна между первым и вторым этажами листать страницы, как он возник прямо перед ней и, дыша на неё своими ароматами, цепко схватил за руку.
Этот тип, видно, решил, что она — «та самая», которая за бутылку согласится с ним на все, и потащил её через улицу к себе домой. Она с трудом от него отбилась и с тех пор стала листать эти чёртовы журналы только дома.
Сегодня журнал ей попался толстый, но, дойдя до середины, Ева поняла: Гоши нет и здесь — дальше шла реклама дорогой мебели, импортных автомобилей, ювелирных изделий, марочных напитков… Она отложила журнал и решила немного полежать — от постоянного голода кружилась голова.
НЕ ВСЯКАЯ НОВОСТЬ НА РАДОСТЬ
— Олька, ты что, уж совсем оборзела?! Мало того что моего мужика увела, так ещё я должна твоего Генку хоронить! — Голос Натальи Дмитренко, жены Миши Петрова, звучал чересчур возбуждённо. Скорее всего, бизнес-дама была слегка пьяновата. Продолжать разговор в таком тоне было не возможно, и Ольга решила положить трубку. — Олька, что молчишь? Оглохла, что ли?
— Обдумываю, что ответить, — решила все же отозваться Ольга.
— Я тебе чего звоню-то. Если вам так надо, могу, конечно, в Германию съездить. Но расходы — за твой счёт.
— Спасибо, Наташа, я согласна. — Ольга превозмогла гордыню и ответила вполне смиренно.
— Она согласна! — передразнила Дмитренко. — Я вас умоляю! Да ты хоть знаешь, сколько там похороны стоят?
— Не знаю.
— Вот и я не знаю. Ещё не хоронила никого. Не приходилось пока. — Наталья хихикнула. — У тебя баксы-то есть? Тебе Генка, прости за интимный вопрос, сколько оставил?
— Ничего он мне не оставил, ты же знаешь. Но похороны я оплачу.
— А то смотри, у них там наверняка есть льгота… как это называется… для бездомных, в общей могиле. Как Моцарта хоронили, помнишь? — Она опять хихикнула.
— Не помню. — Ольга попыталась всадить в свой ответ столько сарказма, сколько возможно, но Наталья этого не заметила.
— Генка, конечно, такой же Моцарт, как ты ему — супруга. Ну анекдот вы мне с Мишкой подсуропили! Жила, жила, ни о чем не ведала. Может, вы сговорились и киллера наняли?
— Наташка! Ну что ты несёшь?!
— Ладно, подруга, не обижайся. Хотя это я должна обижаться. Кто у кого мужика-то увёл? Значит, так. Ты мне оплачиваешь дорогу и счета, которые за похороны.
— Хорошо, — устало подтвердила Ольга.
— Ну, а Мишка? Ты с ним как? По мне, так он мужик никакой. Скажи что-нибудь, подруга. — Ольга упорно молчала. Не хотела она развивать эту тему.
— Ладно. «Что ты дышишь так в трубку мне гневно?» Песню такую слышала? Ага, это про тебя. Значит, об оплате договорились. Завтра я отбываю. Ауфвидерзеен, любовница моего мужа.
Связь прервалась. И теперь Ольге пришли спокойные и умные слова, которые следовало бы произнести в разговоре с этой богатой и пошлой дурищей. Впрочем, у Ольги с ней так получалось всегда. Уже в первые минуты общения чувствовала себя загаженной, а когда находила ответы — было поздно.
* * *
Когда Агния подходила к ведущей во двор арке, путь ей перебежал большущий чёрный кот. И хотя она всех уверяла, что в приметы не верит, кот заставил её приостановиться: может, кто-то идёт следом? Нет, следом никто не шёл. Но едва Агния сделала шаг, тот же самый кот промчался снова, только в обратном направлении. Теперь Агния и вовсе запуталась: или ей грозит, так сказать, неудача в квадрате, или кот, наоборот, отменил для неё собственное магическое действие.
Подъезд, в который она вошла, оказался на удивление чистым. От стен исходил приятный запах свежей краски, и юные варвары ещё не успели оставить на ней свои скабрёзные граффити.
В последний петербургский приезд Шолохов жил в квартире номер одиннадцать на четвёртом этаже. Отсюда он помчался навстречу своей всемирной славе. И Агнии хотелось хотя бы на минуту войти в эту квартиру, увидеть расположение комнат. А если повезёт, то и узнать что-нибудь от соседей об этом периоде его жизни.
Поэтому она пожалела, что не пришла сюда раньше: вдруг он тоже оставил какой-нибудь след на стене, но теперь уж поздно — закрасили.
Агния специально выбрала вечернее время, чтобы застать побольше жильцов.
Однако дверь в квартиру, где жил Шолохов, казалась наглухо запертой: несмотря на долгие звонки, там те чувствовалось никакой жизни. В соседних квартирах на той же площадке ей открыли сразу, но вопрос о художнике, который тут жил в прошлом году, вызвал у жильцов полное недоумение. Эти люди никакого художника не помнили и не знали. Агния подумала, что она и сама, прожив два года в квартире Глеба, не знает почти никого из соседей. Городской подъезд — это все-таки не деревня.
Она уже решила, что ничего ей тут не обломится, и медленно стала спускаться, как вдруг на третьем этаже, точно под шолоховской квартирой, открылась дверь и на площадке появилась старушка.
— Ищете кого-то? — спросила она.
— Ищу, — подтвердила Агния, внутренне делая стойку. Уж такие старушки обычно знают про каждого жильца больше, чем она сама про себя. — Тут в прошлом году жил такой художник, Шолохов. Не знаете?
— Художник? — переспросила старушка. — Так это вы к нему? Я вас ещё в окно заприметила, когда вы по двору шли. Он год назад тут жил, наверху.
— Я не к нему, я — журналистка. — Агния на всякий случай продемонстрировала старушке журналистский билет. — Пишу о нем статью для газеты. — Такое объяснение Агния считала более приемлемым для простого народа: книга — это как-то уж чересчур.
— Так я вам все могу о нем рассказать. — Старушка оживилась. — Вы чем интересуетесь: личной жизнью или друзьями? — И тем, и другим. — Агния улыбнулась.
— Я даже в милицию один раз обращалась из-за него, такое он тут вытворял.
— Он вообще-то всемирно известный художник.
— Не знаю я, кому он там известный. Я Репина знаю… — Старушка задумалась, видимо, вспоминала других художников, — Ещё этих… Шишкина, Куинджи. А Шолохов? Не знаю такого художника. Писатель был, а художник… Я сначала обрадовалась — немолодой мужчина, а потом как начали ходить разные парни…
— Шумели сильно? — с сочувствием спросила Агния.
— Шумели! То топают, то дверью хлоп — сюда, хлоп — туда. А я каждый раз выскакивай, смотри: кто там ещё идёт!
— Да, действительно много вам было от них беспокойства, посочувствовала Агния, стараясь не улыбнуться.
— Ладно когда парни, а то девочка, школьница!
— Дочка чья-нибудь? Ну там приятелей его…
— Если бы дочка! — Старушка приблизилась к Агнии почти вплотную и зашептала:
— Я сначала так и решила: дочка. Ещё подумала: девчонке лет двенадцать, а наряжают как проститутку!
— Как проститутку? — удивилась Агния. Она уже поняла, что ничего путного от старушки не узнает. — Как же её наряжали?
— А так — колготочки, юбочка, блузочка, туфельки на каблучках — все взрослое. И две косички, с большими бантами, будто пай-девочка. Знаете, как такое мужчину возбуждает?
— Не знаю. Какое — такое? — не удержалась Агния.
— А! — Старушка махнула рукой. — Увидели бы, сразу поняли. Целыми днями у него сшивалась. Я даже спросить хотела, когда встретила на лестнице: «Девочка, а твои родители знают, что ты в школу не ходишь?»
— Не спросили?
— У неё спросишь! По лестнице — шмыг, вежливо поздоровается и бегом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60