— Скоро будем тусоваться.
— Начальник доволен — ты сдал работу на неделю раньше срока, — сказала Хэ.
— Плевое дело, — пожал плечами Лобстер. На самом деле с программами вирусов ему пришлось немало повозиться. Он наивно полагал, что расколет алгоритмы в пару дней, как орешки. Не тут-то было! Некоторые программы были легкими, как он называл их — «студенческими», другие — «стелсы», а особенно «полиморфики» <Полиморфы (изменяющиеся вирусы)> заставили поломать голову. Вся беда в том, что вирусы «полиморфики» очень трудно обнаружить, потому что они не имеют ни одного постоянного участка кода, «мутируют». Обычный вирус можно определить по длине файла. Допустим, написал ты сказку величиной в сто пятьдесят килобайт, и вдруг начала она «пухнуть» как на дрожжах, стала больше на две сотни единиц информации, будто попала в волшебный горшочек, который постоянно варит. Откуда эти двести единиц взялись? Просто твоя сказка вирусом заразилась, который, как известно из медицины, очень быстро размножается. Теперь только тип вируса определить — и ату его! С «полиморфиками» такой фокус не пройдет: компьютер покажет тебе правильную величину файла и скажет, что он здоров как бык, а на самом деле он уже давно на ладан дышит… В общем, за три бессонных ночи справился Лобстер с «полиморфикамк», «стелсами» и прочей нечистью, созданной хакерами мира за прошлую неделю. Если за работу эту он принимался с чувством злости на начальство, заставившего его, крутого хакера, заниматься какими-то детскими игрушками, то сейчас испытывал профессиональное удовлетворение и гордость оттого, что сумел раскусить все секреты чужих вирусов.
Поди, не глупее его люди работали?
— Завтра получишь новое задание — 168-разрядный ключ.
Лобстер с Никотинычем переглянулись. 168-разрядный ключ — это круто! А главное — по теме их исследовательской работы!
— Это что, пентагоновский? — намеренно безразлично поинтересовался Лобстер.
— А я откуда знаю? — пожала плечами китаянка. — Мне сказали — я передала. Немецкая пословица, Лобстер: «Знают двое — знает и свинья».
— Ну, в таком случае, не только свинья, но даже поросята знают, что завтра Лобстер будет ломать секретную программку, — рассмеялся Никотиныч.
Хэ покачала головой.
— Ну а что там слышно по поводу нашего дела? — поинтересовался Лобстер. После того как в отделе всплыли два покушения, ему пришлось писать длинную объяснительную, в которой он должен был изложить содержание всех его взломов за последние три года, вплоть до невинных, «игрушечных». Половину взломов он, конечно, скрыл, справедливо полагая, что из-за них могут начаться неприятности по службе.
— Люди работают, след есть, но пока я ничего не могу вам сказать, — произнесла Хэ. — Заметили что-нибудь подозрительное или просто чувство беспокойства?
— Беспокойство, — кивнул Лобстер и подумал о том, что до сих пор его ни разу не допросили по поводу убийства Гоши, будто никакого Лобстера нет на белом свете, будто он ушел в виртуальный мир, растворился в цифрах и значках, стал невидимым для «следаков». Неужто никто из хакеров не стукнул, что они с Гошей были приятелями? Быть этого не может. Значит, «следакам» приказано не соваться. — Просто хочется ходить по улицам не озираясь.
— Нет, озираться всегда надо, — широко улыбнулась Хэ. — Древний человек всегда озирался, чтобы на обед не съели. Сейчас в нашем мире ничего не изменилось: только зазевался — и все!
— Да, в большой семье не щелкай клювом, — рассмеялся Лобстер. — Это тебя Гоша так хорошо русскому научил?
— Нет, у Гоши, кроме его сказок, за душой не было ничего, — грустно сказала Хэ. — Это еще КГБ. Метод погружения. Все на русском — радио на русском, телевизор на русском, люди кругом — на русском, так восемь месяцев, и ни одного китайца, чтобы поговорить на родном языке.
— Здорово! — восхитился Лобстер.
— Ты будешь трендеть или все-таки мне поможешь? — раздраженно спросил Никотиныч.
— Не ворчи! — сказал Лобстер, протягивая Никотинычу очередную бумажную полосу. — Молодежь этого не любит.
Китаянка рассмеялась.
Лобстер своим ключом открыл дверь квартиры матери. В комнатах было темно.
— Мам! — позвал он громко.
Никто не отозвался. Лобстер скинул туфли и, не раздеваясь, прошел на кухню к холодильнику. Открыл дверцу, уселся перед холодильником на пол, вытащил кусок твердокопченой колбасы, зубами ободрал шкуру, стал жадно есть, потом взялся за сыр, затем за фрукты, которые стояли в большой миске на нижней полке. Наевшись, Лобстер поискал глазами напитки, но ничего, кроме Андрюшиного кефира, на полках не было. Кефир он с детства терпеть не мог. Встал, закрыл холодильник, припал к горлышку чайника. Вода была противно теплой, — значит, в доме недавно кто-то был.
Лобстер сыто зевнул, прошел в кабинет, сунул в ящик бабушкино свидетельство о смерти. Все, он чист! Повалился на диван, закрыл глаза. Тут же увидел перед собой миловидное лицо Хэ, услышал ее звонкий голосок. Раньше его внутреннему взору представала только Миранда. Та, воздушная и розово-голубая, которую он знал когда-то, с которой встречался, сидел в кафе, разговаривал, любил, но вот образ ее стал постепенно стираться, мутнеть, и даже маленькая, вырезанная из большой, фотография не могла пробудить ускользающие, как мотыльки, воспоминания. Теперь он видел Хэ. Как в тот раз, при первой их встрече, когда Никотиныч выключил в комнате свет, а лицо китаянки осталось перед его взором. Он старался не думать о том, кем была она раньше, и о том, что у нее был долгий роман с Гошей. Только дай волю фантазии, и она вытащит на свет божий мерзких чудовищ, которые, пуская слюни, тут же начнут нашептывать подробности из прошлой жизни Хэ. «Многие знания умножают скорбь». Увидел он ее тогда в комнате Никотиныча сидящей на стуле по-турецки, и с этого начался отсчет времени — его времени, ее времени, их времени. Говорят, что мужчины всю жизнь любят один тип женщин. Он был уверен, что это так, но знал точно, что ему нравится в девушках — воздушная походка. В этом Хэ очень походила на Миранду.
Он не заметил, как уснул. Во сне ему снился экран монитора, в котором, быстро обрастая мышцами, крутится желто-зеленый череп отца. Череп сделал один оборот, и он вдруг увидел перед собой лицо Миранды, словно изъеденное оспой, лицо было таким неприятным, что его передернуло, череп сделал второй оборот, и перед ним теперь было лицо Хэ, тоже изъеденное, третий — лицо дяди Паши, четвертый — Никотиныча, пятый — начальника, шестой — снова дяди Паши, седьмой — Гоши с кровавым хохолком, восьмой — дяди Паши, девятый…
— Олег, раздеться-то нельзя было? — раздался издалека голос матери.
Он открыл глаза и увидел ее. Она смотрела на него, склонив голову набок.
— Привет, мам. — Лобстер резко поднялся, и от этого у него потемнело в глазах. Он подождал, пока зрение восстановится, обнял мать
— Куда ты пропал? — спросила Татьяна Борисовна, целуя сына в щеку.
— В командировке был, — соврал Лобстер.
— Устроился на работу. Куда?
— На, посмотри. — Лобстер протянул ей удостоверение, пошел в прихожую раздеваться.
— ФАПСИ? — удивленно прокричала ему вдогонку мать.
— Представьте себе, — отозвался Лобстер. — Я у них главный специалист по компьютерным программам. Государственный человек. Зарплата хорошая, санатории, курорты, бесплатное лечение и проезд.
— С каких это пор ты заговорил о лечении и проезде? — подозрительно поинтересовалась мать. — Ты всегда был противником службы. Тебя что, заставили туда пойти?
Да, женская интуиция покруче хакерской, в этом он сейчас лишний раз убедился.
— Мне просто стало скучно среди этих ублюдочных юзеров. Каждый день один и тот же трендеж, жесты такие, якобы все крутые…
— Врешь, — перебила его мать. — Не хочешь говорить, не надо. Ты что-нибудь ел? Пойдем на кухню.
Мать вынула из холодильника кастрюлю, поставила ее на плиту.
— Грибной суп будешь?
— Да нет, я колбасы нахряпался, — признался Лобстер.
— За подарком пришел?
— Ну, в общем, и за подарком, и тебя повидать, а главное — Андрюху твоего тупого.
— Вот балбес! — рассмеялась мать. — Вам, мужикам, никогда нас не понять. — Она ушла, вернулась с конвертом. — Здесь две тысячи, купишь себе что нужно.
— Спасибо, — Лобстер поцеловал мать и направился в прихожую.
— Куда? — закричала мать вдогонку. — Совести у тебя совсем нет! Хоть бы остался раз — поговорили!
О чем ему было говорить с матерью? О ценах на потребительские товары? О холодах и брошенном институте?
— У меня дела срочные. Я теперь человек подневольный. Дан приказ ему на Запад, ей — в другую сторону, — пропел он фальшиво.
— Я тебе куртку новую купила, свитера. Дешевая партия была, и вещи хорошие. — Мать полезла во встроенный шкаф.
— Ну, если хорошие. — Лобстер присел на тумбочку в прихожей.
— Господи, когда же ты перестанешь от меня бегать? — с надрывом в голосе неожиданно спросила мать. — Отец бегал, ты бегаешь.
— Умру и перестану, — мрачно пошутил Лобстер.
…Лобстер с Никотинычем сидели на кухне. Никотиныч пил чай и курил сигареты, Лобстер потягивал из бутылки колу.
— Ну, зачем ты меня позвал? — спросил Лобстер.
— Ты не суетись, парень. Мы теперь люди солидные, суетиться нам не к лицу. — Никотиныч подмигнул Лобстеру и затянулся сигаретой.
— Я, между прочим, из-за тебя даже с матерью не смог повидаться, — произнес Лобстер с обидой в голосе. — Говори давай, не тяни!
— Ты прав: с матерью повидаться — это святое, — кивнул Никотиныч. — Ладно, пошли.
Никотиныч включил в комнате свет, кивнул Лобстеру на диван — садись, включил видеомагнитофон и телевизор, вставил кассету.
— Ну что, морально готов?
Лобстер пожал плечами:
— Порнуха, что ли?
Никотиныч рассмеялся:
— Ага, тут тебе такая порнуха, что мало не покажется. — Он нажал на кнопку воспроизведения.
На экране телевизора замелькали полосы, потом появилась дергающаяся черно-белая картинка: какой-то большой зал, люди, вооруженные охранники. Картинка перестала дергаться, изображение стало четким. Зал был перегорожен большой дубовой стойкой, над которой возвышались толстые бронированные стекла. Люди подходили к стойке, наклонялись к окошечкам. С другой стороны стойки за компьютерами сидели люди, стучали по клавиатурам. Иногда они склонялись над ящиками в столах, доставали из них кредитные карты и вставляли в паз считывателя. Именно такой теперь был у них. Р-р-раз, и готово! — очередной посетитель отходил от стойки. Камера давала общий вид сверху, но вот объектив «наехал» на оператора, стали видны его пальцы, ловко бегающие по клавишам.
— Что это? — спросил Лобстер, хотя на самом деле он уже догадался, что на кассете операционный зал банка.
— Все это «наш» банк, дорогуша. — Никотиныч снова подмигнул Лобстеру и рассмеялся. — Камера внутреннего слежения.
— Я уже понял, что камера. Откуда у тебя это?
— От верблюда, — отшутился Никотиныч. — Видишь, как барабанит. Нужно только как следует увеличить изображение и…
— Расшифровать, — добавил Лобстер. — Нет, это ненадежный способ. Счет может быть нулевым, а мы тут будем себе месяц голову ломать. Я ж тебя просил карточки достать!
— Ну, парень, карточки — это очень сложно, — покачал головой Никотиныч.
— Да уж полегче, чем эту кассету, — усмехнулся Лобстер. — Приди в банк да заведи карту футов на пятьдесят.
— Кто же тебе мешает? Приди и заведи! — У Никотиныча сегодня было явно хорошее настроение.
— Легко сказать — заведи! Мы с тобой теперь узники совести. — Лобстер показал на пальцах «решетку». — Кто нас за кордон выпустит?
— Эх ты, душа щенячья! — Никотиныч потрепал Лобстера по волосам, затем сунул руку в карман рубахи. — Крибле, крабле, буме! — Как карты, веером, он держал теперь в руке четыре кредитные карточки.
— Ух ты! — На этот раз Лобстер искренне восхитился, потянулся к картам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Начальник доволен — ты сдал работу на неделю раньше срока, — сказала Хэ.
— Плевое дело, — пожал плечами Лобстер. На самом деле с программами вирусов ему пришлось немало повозиться. Он наивно полагал, что расколет алгоритмы в пару дней, как орешки. Не тут-то было! Некоторые программы были легкими, как он называл их — «студенческими», другие — «стелсы», а особенно «полиморфики» <Полиморфы (изменяющиеся вирусы)> заставили поломать голову. Вся беда в том, что вирусы «полиморфики» очень трудно обнаружить, потому что они не имеют ни одного постоянного участка кода, «мутируют». Обычный вирус можно определить по длине файла. Допустим, написал ты сказку величиной в сто пятьдесят килобайт, и вдруг начала она «пухнуть» как на дрожжах, стала больше на две сотни единиц информации, будто попала в волшебный горшочек, который постоянно варит. Откуда эти двести единиц взялись? Просто твоя сказка вирусом заразилась, который, как известно из медицины, очень быстро размножается. Теперь только тип вируса определить — и ату его! С «полиморфиками» такой фокус не пройдет: компьютер покажет тебе правильную величину файла и скажет, что он здоров как бык, а на самом деле он уже давно на ладан дышит… В общем, за три бессонных ночи справился Лобстер с «полиморфикамк», «стелсами» и прочей нечистью, созданной хакерами мира за прошлую неделю. Если за работу эту он принимался с чувством злости на начальство, заставившего его, крутого хакера, заниматься какими-то детскими игрушками, то сейчас испытывал профессиональное удовлетворение и гордость оттого, что сумел раскусить все секреты чужих вирусов.
Поди, не глупее его люди работали?
— Завтра получишь новое задание — 168-разрядный ключ.
Лобстер с Никотинычем переглянулись. 168-разрядный ключ — это круто! А главное — по теме их исследовательской работы!
— Это что, пентагоновский? — намеренно безразлично поинтересовался Лобстер.
— А я откуда знаю? — пожала плечами китаянка. — Мне сказали — я передала. Немецкая пословица, Лобстер: «Знают двое — знает и свинья».
— Ну, в таком случае, не только свинья, но даже поросята знают, что завтра Лобстер будет ломать секретную программку, — рассмеялся Никотиныч.
Хэ покачала головой.
— Ну а что там слышно по поводу нашего дела? — поинтересовался Лобстер. После того как в отделе всплыли два покушения, ему пришлось писать длинную объяснительную, в которой он должен был изложить содержание всех его взломов за последние три года, вплоть до невинных, «игрушечных». Половину взломов он, конечно, скрыл, справедливо полагая, что из-за них могут начаться неприятности по службе.
— Люди работают, след есть, но пока я ничего не могу вам сказать, — произнесла Хэ. — Заметили что-нибудь подозрительное или просто чувство беспокойства?
— Беспокойство, — кивнул Лобстер и подумал о том, что до сих пор его ни разу не допросили по поводу убийства Гоши, будто никакого Лобстера нет на белом свете, будто он ушел в виртуальный мир, растворился в цифрах и значках, стал невидимым для «следаков». Неужто никто из хакеров не стукнул, что они с Гошей были приятелями? Быть этого не может. Значит, «следакам» приказано не соваться. — Просто хочется ходить по улицам не озираясь.
— Нет, озираться всегда надо, — широко улыбнулась Хэ. — Древний человек всегда озирался, чтобы на обед не съели. Сейчас в нашем мире ничего не изменилось: только зазевался — и все!
— Да, в большой семье не щелкай клювом, — рассмеялся Лобстер. — Это тебя Гоша так хорошо русскому научил?
— Нет, у Гоши, кроме его сказок, за душой не было ничего, — грустно сказала Хэ. — Это еще КГБ. Метод погружения. Все на русском — радио на русском, телевизор на русском, люди кругом — на русском, так восемь месяцев, и ни одного китайца, чтобы поговорить на родном языке.
— Здорово! — восхитился Лобстер.
— Ты будешь трендеть или все-таки мне поможешь? — раздраженно спросил Никотиныч.
— Не ворчи! — сказал Лобстер, протягивая Никотинычу очередную бумажную полосу. — Молодежь этого не любит.
Китаянка рассмеялась.
Лобстер своим ключом открыл дверь квартиры матери. В комнатах было темно.
— Мам! — позвал он громко.
Никто не отозвался. Лобстер скинул туфли и, не раздеваясь, прошел на кухню к холодильнику. Открыл дверцу, уселся перед холодильником на пол, вытащил кусок твердокопченой колбасы, зубами ободрал шкуру, стал жадно есть, потом взялся за сыр, затем за фрукты, которые стояли в большой миске на нижней полке. Наевшись, Лобстер поискал глазами напитки, но ничего, кроме Андрюшиного кефира, на полках не было. Кефир он с детства терпеть не мог. Встал, закрыл холодильник, припал к горлышку чайника. Вода была противно теплой, — значит, в доме недавно кто-то был.
Лобстер сыто зевнул, прошел в кабинет, сунул в ящик бабушкино свидетельство о смерти. Все, он чист! Повалился на диван, закрыл глаза. Тут же увидел перед собой миловидное лицо Хэ, услышал ее звонкий голосок. Раньше его внутреннему взору представала только Миранда. Та, воздушная и розово-голубая, которую он знал когда-то, с которой встречался, сидел в кафе, разговаривал, любил, но вот образ ее стал постепенно стираться, мутнеть, и даже маленькая, вырезанная из большой, фотография не могла пробудить ускользающие, как мотыльки, воспоминания. Теперь он видел Хэ. Как в тот раз, при первой их встрече, когда Никотиныч выключил в комнате свет, а лицо китаянки осталось перед его взором. Он старался не думать о том, кем была она раньше, и о том, что у нее был долгий роман с Гошей. Только дай волю фантазии, и она вытащит на свет божий мерзких чудовищ, которые, пуская слюни, тут же начнут нашептывать подробности из прошлой жизни Хэ. «Многие знания умножают скорбь». Увидел он ее тогда в комнате Никотиныча сидящей на стуле по-турецки, и с этого начался отсчет времени — его времени, ее времени, их времени. Говорят, что мужчины всю жизнь любят один тип женщин. Он был уверен, что это так, но знал точно, что ему нравится в девушках — воздушная походка. В этом Хэ очень походила на Миранду.
Он не заметил, как уснул. Во сне ему снился экран монитора, в котором, быстро обрастая мышцами, крутится желто-зеленый череп отца. Череп сделал один оборот, и он вдруг увидел перед собой лицо Миранды, словно изъеденное оспой, лицо было таким неприятным, что его передернуло, череп сделал второй оборот, и перед ним теперь было лицо Хэ, тоже изъеденное, третий — лицо дяди Паши, четвертый — Никотиныча, пятый — начальника, шестой — снова дяди Паши, седьмой — Гоши с кровавым хохолком, восьмой — дяди Паши, девятый…
— Олег, раздеться-то нельзя было? — раздался издалека голос матери.
Он открыл глаза и увидел ее. Она смотрела на него, склонив голову набок.
— Привет, мам. — Лобстер резко поднялся, и от этого у него потемнело в глазах. Он подождал, пока зрение восстановится, обнял мать
— Куда ты пропал? — спросила Татьяна Борисовна, целуя сына в щеку.
— В командировке был, — соврал Лобстер.
— Устроился на работу. Куда?
— На, посмотри. — Лобстер протянул ей удостоверение, пошел в прихожую раздеваться.
— ФАПСИ? — удивленно прокричала ему вдогонку мать.
— Представьте себе, — отозвался Лобстер. — Я у них главный специалист по компьютерным программам. Государственный человек. Зарплата хорошая, санатории, курорты, бесплатное лечение и проезд.
— С каких это пор ты заговорил о лечении и проезде? — подозрительно поинтересовалась мать. — Ты всегда был противником службы. Тебя что, заставили туда пойти?
Да, женская интуиция покруче хакерской, в этом он сейчас лишний раз убедился.
— Мне просто стало скучно среди этих ублюдочных юзеров. Каждый день один и тот же трендеж, жесты такие, якобы все крутые…
— Врешь, — перебила его мать. — Не хочешь говорить, не надо. Ты что-нибудь ел? Пойдем на кухню.
Мать вынула из холодильника кастрюлю, поставила ее на плиту.
— Грибной суп будешь?
— Да нет, я колбасы нахряпался, — признался Лобстер.
— За подарком пришел?
— Ну, в общем, и за подарком, и тебя повидать, а главное — Андрюху твоего тупого.
— Вот балбес! — рассмеялась мать. — Вам, мужикам, никогда нас не понять. — Она ушла, вернулась с конвертом. — Здесь две тысячи, купишь себе что нужно.
— Спасибо, — Лобстер поцеловал мать и направился в прихожую.
— Куда? — закричала мать вдогонку. — Совести у тебя совсем нет! Хоть бы остался раз — поговорили!
О чем ему было говорить с матерью? О ценах на потребительские товары? О холодах и брошенном институте?
— У меня дела срочные. Я теперь человек подневольный. Дан приказ ему на Запад, ей — в другую сторону, — пропел он фальшиво.
— Я тебе куртку новую купила, свитера. Дешевая партия была, и вещи хорошие. — Мать полезла во встроенный шкаф.
— Ну, если хорошие. — Лобстер присел на тумбочку в прихожей.
— Господи, когда же ты перестанешь от меня бегать? — с надрывом в голосе неожиданно спросила мать. — Отец бегал, ты бегаешь.
— Умру и перестану, — мрачно пошутил Лобстер.
…Лобстер с Никотинычем сидели на кухне. Никотиныч пил чай и курил сигареты, Лобстер потягивал из бутылки колу.
— Ну, зачем ты меня позвал? — спросил Лобстер.
— Ты не суетись, парень. Мы теперь люди солидные, суетиться нам не к лицу. — Никотиныч подмигнул Лобстеру и затянулся сигаретой.
— Я, между прочим, из-за тебя даже с матерью не смог повидаться, — произнес Лобстер с обидой в голосе. — Говори давай, не тяни!
— Ты прав: с матерью повидаться — это святое, — кивнул Никотиныч. — Ладно, пошли.
Никотиныч включил в комнате свет, кивнул Лобстеру на диван — садись, включил видеомагнитофон и телевизор, вставил кассету.
— Ну что, морально готов?
Лобстер пожал плечами:
— Порнуха, что ли?
Никотиныч рассмеялся:
— Ага, тут тебе такая порнуха, что мало не покажется. — Он нажал на кнопку воспроизведения.
На экране телевизора замелькали полосы, потом появилась дергающаяся черно-белая картинка: какой-то большой зал, люди, вооруженные охранники. Картинка перестала дергаться, изображение стало четким. Зал был перегорожен большой дубовой стойкой, над которой возвышались толстые бронированные стекла. Люди подходили к стойке, наклонялись к окошечкам. С другой стороны стойки за компьютерами сидели люди, стучали по клавиатурам. Иногда они склонялись над ящиками в столах, доставали из них кредитные карты и вставляли в паз считывателя. Именно такой теперь был у них. Р-р-раз, и готово! — очередной посетитель отходил от стойки. Камера давала общий вид сверху, но вот объектив «наехал» на оператора, стали видны его пальцы, ловко бегающие по клавишам.
— Что это? — спросил Лобстер, хотя на самом деле он уже догадался, что на кассете операционный зал банка.
— Все это «наш» банк, дорогуша. — Никотиныч снова подмигнул Лобстеру и рассмеялся. — Камера внутреннего слежения.
— Я уже понял, что камера. Откуда у тебя это?
— От верблюда, — отшутился Никотиныч. — Видишь, как барабанит. Нужно только как следует увеличить изображение и…
— Расшифровать, — добавил Лобстер. — Нет, это ненадежный способ. Счет может быть нулевым, а мы тут будем себе месяц голову ломать. Я ж тебя просил карточки достать!
— Ну, парень, карточки — это очень сложно, — покачал головой Никотиныч.
— Да уж полегче, чем эту кассету, — усмехнулся Лобстер. — Приди в банк да заведи карту футов на пятьдесят.
— Кто же тебе мешает? Приди и заведи! — У Никотиныча сегодня было явно хорошее настроение.
— Легко сказать — заведи! Мы с тобой теперь узники совести. — Лобстер показал на пальцах «решетку». — Кто нас за кордон выпустит?
— Эх ты, душа щенячья! — Никотиныч потрепал Лобстера по волосам, затем сунул руку в карман рубахи. — Крибле, крабле, буме! — Как карты, веером, он держал теперь в руке четыре кредитные карточки.
— Ух ты! — На этот раз Лобстер искренне восхитился, потянулся к картам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37