миссис Кларво, Элен и Дугласа. Странное получилось трио.
Неделю спустя Блэкшир получил письмо от мисс Кларво, в котором она извещала, что переехала на постоянное жительство в гостиницу "Моника", и поручала ему вести ее денежные дела.
Меньше всего он мог представить себе гостиницу "Моника" как избранное Элен место жительства. Это было небольшое здание на шумном бульваре в центре Голливуда, заведение, подходящее не для тихой, одинокой женщины вроде мисс Кларво, а для проезжих, которые проводили в гостинице день-другой и ехали дальше, для ретивых мелких служащих и их жен, для коммивояжеров, возивших чемоданы с образцами, рекламных агентов, рыскающих в поисках новых контрактов, для осторожных дам, имена которых посыльные знают наперечет, да туристов, путешествующих по городам и интересующихся мастерскими художников или телевизионными шоу. В общем, постояльцы были людьми такого сорта, каких мисс Кларво не любила и избегала. Тем не менее она решила жить среди них словно инопланетянка.
Блэкшир оставил свою машину на стоянке для паркования и перешел на другую сторону улицы, где находилась гостиница "Моника".
Администратор, который на табличке обозначался как Дж. О. Хорнер, был худым пожилым мужчиной с выпученными глазами, придававшими его лицу выражение живого интереса и любознательности. Но это была только видимость. После тридцати лет работы в этой должности люди для него обладали не большей индивидуальностью, чем пчелы для пчеловода. Их отличительные черты тонули в голой статистике, основанной на всякого рода числах. Постояльцы приходили и уходили, ели, пили, бывали веселыми или печальными, тощими или толстыми; воровали полотенца, забывали в номерах зубные щетки, книги, пояса, бижутерию; прожигали дырки в креслах и диванах, принимали ванну, выбрасывались из окон. Все были похожи друг на друга, как пчелы из одного улья, и мистер Хорнер защищался от них покровом безразличия.
Важно было лишь то, чтобы они своевременно оплачивали счета. Блэкшир показался ему платежеспособным, и он встретил его радушной улыбкой:
– Чем могу быть полезен, сэр?
– Полагаю, меня ждет мисс Кларво.
– Простите, ваше имя?
– Пол Блэкшир.
– Минуточку, сэр, я справлюсь.
И Хорнер направился к щиту коммутатора, ступая мягко и осторожно, как будто кто-то из его заклятых врагов разбросал по полу кнопки. Что-то сказал дежурной телефонистке, едва шевеля губами. Девушка оглянулась через плечо на Блэкшира с каким-то мрачным любопытством, и он подумал: не та ли это Джун Салливан, о которой мисс Кларво упоминала в письме.
Блэкшир встретил ее взгляд. Это была тощая блондинка с дрожащими руками и неестественно бледным лицом, словно черные наушники, подобно пиявкам, высосали из нее слишком много крови.
Хорнер наклонился к ней, а она отодвинулась от него, насколько было возможно, и начала зевать. Зевнула три-четыре раза, так что заслезились глаза и покраснели веки. Угадать ее возраст было невозможно. Либо худосочная двадцатилетняя девица, либо недоразвитая сорокалетняя женщина.
Хорнер вернулся к конторке, сердито теребя лацканы черного пиджака.
– Мисс Кларво ничего нам не говорила, сэр, а ее номер не отвечает.
– Я знаю, что она ждет меня.
– Да, конечно, сэр, я не хотел вас обидеть, поверьте. Мисс Кларво часто не подходит к телефону. Затыкает уши ватой. Многие наши постояльцы так поступают из-за уличного шума...
– Какой ее номер?
– Четыре двадцать пять.
– Я поднимусь к ней.
– Конечно, сэр. Лифты направо.
Дожидаясь лифта, Блэкшир оглянулся и увидел, что Хорнер наблюдает за ним; на минутку администратор сбросил защитный покров безразличия и подсматривал за посетителем, точно старуха из-за кисейной занавески.
Блэкшир вошел в лифт, и Хорнер снова опустил вуаль, а кисейную занавеску набросил на свои мысли: "Костюм обошелся ему небось в полторы сотни долларов... мошенники всегда одеваются прилично... Интересно, чем он ее проймет и на сколько надует..."
* * *
Мисс Кларво, должно быть, ждала у двери. Не успел Блэкшир постучать, как дверь распахнулась и Элен быстрым шепотом произнесла:
– Входите, пожалуйста.
Она заперла за ним дверь, и несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Затем мисс Кларво протянула руку, и Блэкшир пожал ее.
Кожа ее ладони была холодная, сухая и жесткая, как пергамент, в рукопожатии не было ни дружелюбия, ни хотя бы интереса. Она пожала ему руку, потому что была приучена соблюдать элементарные правила вежливости. Блэкшир почувствовал, что она не любит физического соприкосновения с кем бы то ни было. Ее оно как будто оскорбляло, настолько она была замкнута в себе. Это личное "я", подумал Блэкшир, все время выглядывает словно через маленькую замочную скважину.
Для ноября день был довольно теплым, и у Блэкшира вспотели руки. Он испытал некоторое удовольствие, оттого что, должно быть, оставил немного своей влаги на руке мисс Кларво.
Блэкшир ожидал, что Элен оботрет ладонь – незаметно или же машинально, – но она этого не сделала. Просто отступила на шаг, и на ее высоких скулах показались два красных пятнышка.
– Очень любезно было с вашей стороны проявить обо мне такое беспокойство, мистер Блэкшир.
– Никакого беспокойства, поверьте.
– Садитесь, пожалуйста. Это кресло с подголовником очень удобное.
Гость сел. Кресло действительно было удобным, но Блэкшир не мог не заметить, что оно, как и остальная мебель в гостиной, было дешевым и грубой работы. И он вспомнил дом Кларво в Беверли-Хиллз: стулья ручной работы в огромной гостиной, ковер, сотканный на заказ, так чтобы его рисунок гармонировал с висевшей над камином картиной Гогена, – и в который раз удивился тому, как неожиданно мисс Кларво покинула этот дом и уединилась в небольшом номере-люкс второразрядной гостиницы.
– Вы почти не изменились, – вежливо солгал Блэкшир.
Элен пристально посмотрела на него:
– Вы хотели сделать мне комплимент?
– Да, конечно.
– Когда мне говорят, что я не изменилась, для меня это не комплимент. Потому что я была бы рада измениться.
Черт бы побрал эту женщину, подумал Блэкшир. С ней невозможно быть любезным. Она просто не может принять комплимент или что-нибудь еще приятное; подобные вещи, похоже, жгут ее, словно горящие стрелы, и ей приходится вырывать их из себя и тотчас бросать обратно, пока они не погасли.
– Как ваша мама? – холодно спросил Блэкшир.
– Она вполне здорова, насколько мне известно.
– А Дуглас?
– Дуглас – как и я, мистер Блэкшир. Все тот же. К сожалению.
Элен подошла к ореховому бюро. На нем не было никаких следов ее долгих занятий за ним. Ни писем, ни бумаг, ни чернильных пятен на промокашке. Мисс Кларво все за собой убирала. Хранила бумаги в выдвижных ящиках, стенных шкафах, наколов их предварительно на штыри в подставках. Все свидетельства о своей жизни держала под замком – записки Дугласа, в которых он просил денег, банковские ордера и погашенные чеки; пахнущие гарденией письма матери, несколько газетных вырезок о ее отце, приглашение на свадьбу, надорванное посередине, флакон снотворных таблеток, поводок и ошейник с серебряной бляшкой, на которой была выгравирована кличка собаки – Живчик, фотография худенькой угловатой девочки в балетной пачке, стопка ассигнаций, схваченная золотой скрепкой.
Мисс Кларво взяла деньги и протянула их Блэкширу:
– Будьте добры, пересчитайте их, мистер Блэкшир.
– Зачем?
– Возможно, я ошиблась. Я иногда становлюсь... слишком возбужденной и не могу сосредоточиться.
Блэкшир пересчитал ассигнации.
– Сто девяносто шесть долларов.
– Значит, я все-таки правильно сосчитала.
– Не понимаю.
– Кто-то меня обкрадывает, мистер Блэкшир. То ли систематически, и уже не первую неделю, то ли это произошло лишь однажды, не знаю. Но только я уверена, что в пачке должно быть около тысячи долларов.
– Когда вы обнаружили нехватку?
– Сегодня утром. Проснулась я рано, было еще темно. Из холла доносились голоса, спорили о чем-то мужчина и женщина. Женский голос был похож на голос этой самой Эвелин Меррик, и я... ну, это меня всполошило. Я не смогла снова заснуть. Начала думать о мисс Меррик и о том, когда она снова позвонит мне – если позвонит – и что она хочет получить от меня. Единственное, что у меня есть, – это деньги.
Элен помолчала, как бы ожидая от собеседника возражения или согласия. Блэкшир ничего не сказал. Он знал, что девушка ошибается, однако не считал, что будет какой-нибудь прок, если он скажет ей об этом: у мисс Кларво кроме денег было кое-что еще, что могло бы заинтересовать женщину вроде Эвелин Меррик, а именно – ее уязвимость.
Мисс Кларво спокойно продолжала:
– Я встала, приняла таблетку и снова легла. И мне приснилась она – Эвелин Меррик. Будто бы у нее оказался ключ от моего номера и она вошла сюда словно к себе домой. Вульгарная блондинка, размалеванная, как девка с панели, – я и сейчас вижу ее перед собой вполне отчетливо и ярко. Она прошла к моему бюро и взяла мои деньги. Все. – Мисс Кларво остановилась и в упор посмотрела на Блэкшира долгим взглядом. – Знаю, что подобные сны не означают ничего, кроме того, что я была взволнована и напугана, но, как только проснулась, я открыла бюро и пересчитала свои деньги.
– Понимаю.
– Про сон я рассказала вам, так как хотела объяснить, что у меня была причина пересчитать деньги. Обычно я этого не делаю. Я не скряга над грудой золота.
Она сказала это как бы в свою защиту, как если бы раньше кто-то обвинил ее в жадности.
– Зачем же вы храните такие большие суммы у себя в номере? – поинтересовался Блэкшир.
– Они нужны мне.
– Для чего?
– Ну, например, на чаевые, на покупку одежды и тому подобное.
Блэкшир не счел нужным указать, что тысячу долларов на чаевые так быстро не изведешь, а черное трикотажное платье мисс Кларво свидетельствовало о том, что покупки она делает редко и на одежду особо не тратится.
Тишина тянулась, как сплошная лента из вальцов, до тех пор пока не стало казаться, что неизвестно, в каком месте ее разрезать.
– Я люблю, чтобы деньги были у меня постоянно под рукой, – сказала Элен, наконец. – С ними я чувствую себя увереннее.
– Вернее было бы предположить обратное.
– Почему?
– Деньги делают вас желанной добычей.
– Вы полагаете, что этой женщине только этого от меня и надо? Только денег?
Она сделала нажим на слове "только", из чего Блэкшир понял, что она тоже подозревает и другие возможные цели.
– Вполне вероятно, – сказал он. – Это очень похоже на вымогательство. Не исключено, что эта женщина хочет запугать вас, смутить, чтобы потом вы рады были заплатить, лишь бы она оставила вас в покое. Но, может быть, она никогда больше не обратится к вам.
Мисс Кларво отвернулась со вздохом, в котором явно слышалось отчаяние.
– Я боюсь. По временам боюсь даже отвечать на телефонный звонок.
Блэкшир принял серьезный вид:
– А не известно ли вам, Элен, еще что-нибудь, о чем вы мне не сказали?
– Нет. В письме к вам я описала все, упомянула каждое произнесенное слово. Она... она сумасшедшая, не так ли, мистер Блэкшир?
– Немного ненормальная, конечно. Я в таких делах не разбираюсь. Я специалист по акциям и облигациям, а не по психозам.
– Значит, вы ничего мне не посоветуете?
– Я думаю, вам хорошо было бы отправиться на время в какое-нибудь путешествие. Покинуть город. Повидать свет. Поезжайте туда, где эта женщина вас не найдет.
– Мне некуда ехать.
– Весь мир для вас открыт, – нетерпеливо заметил Блэкшир.
– Нет... нет.
Мир открыт для тех, кто вдвоем: для супругов, любовников, матерей и дочерей, отцов и сыновей. Повсюду вокруг себя мисс Кларво видела пары – мать и отца, а теперь мать и Дугласа, – и при виде их она ощущала, как сердце ее обрастает ледяной коркой.
– Поезжайте в Англию, – продолжал Блэкшир. – Или в Швейцарию. Я слышал, зимой очень хорошо в Санкт-Морице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Неделю спустя Блэкшир получил письмо от мисс Кларво, в котором она извещала, что переехала на постоянное жительство в гостиницу "Моника", и поручала ему вести ее денежные дела.
Меньше всего он мог представить себе гостиницу "Моника" как избранное Элен место жительства. Это было небольшое здание на шумном бульваре в центре Голливуда, заведение, подходящее не для тихой, одинокой женщины вроде мисс Кларво, а для проезжих, которые проводили в гостинице день-другой и ехали дальше, для ретивых мелких служащих и их жен, для коммивояжеров, возивших чемоданы с образцами, рекламных агентов, рыскающих в поисках новых контрактов, для осторожных дам, имена которых посыльные знают наперечет, да туристов, путешествующих по городам и интересующихся мастерскими художников или телевизионными шоу. В общем, постояльцы были людьми такого сорта, каких мисс Кларво не любила и избегала. Тем не менее она решила жить среди них словно инопланетянка.
Блэкшир оставил свою машину на стоянке для паркования и перешел на другую сторону улицы, где находилась гостиница "Моника".
Администратор, который на табличке обозначался как Дж. О. Хорнер, был худым пожилым мужчиной с выпученными глазами, придававшими его лицу выражение живого интереса и любознательности. Но это была только видимость. После тридцати лет работы в этой должности люди для него обладали не большей индивидуальностью, чем пчелы для пчеловода. Их отличительные черты тонули в голой статистике, основанной на всякого рода числах. Постояльцы приходили и уходили, ели, пили, бывали веселыми или печальными, тощими или толстыми; воровали полотенца, забывали в номерах зубные щетки, книги, пояса, бижутерию; прожигали дырки в креслах и диванах, принимали ванну, выбрасывались из окон. Все были похожи друг на друга, как пчелы из одного улья, и мистер Хорнер защищался от них покровом безразличия.
Важно было лишь то, чтобы они своевременно оплачивали счета. Блэкшир показался ему платежеспособным, и он встретил его радушной улыбкой:
– Чем могу быть полезен, сэр?
– Полагаю, меня ждет мисс Кларво.
– Простите, ваше имя?
– Пол Блэкшир.
– Минуточку, сэр, я справлюсь.
И Хорнер направился к щиту коммутатора, ступая мягко и осторожно, как будто кто-то из его заклятых врагов разбросал по полу кнопки. Что-то сказал дежурной телефонистке, едва шевеля губами. Девушка оглянулась через плечо на Блэкшира с каким-то мрачным любопытством, и он подумал: не та ли это Джун Салливан, о которой мисс Кларво упоминала в письме.
Блэкшир встретил ее взгляд. Это была тощая блондинка с дрожащими руками и неестественно бледным лицом, словно черные наушники, подобно пиявкам, высосали из нее слишком много крови.
Хорнер наклонился к ней, а она отодвинулась от него, насколько было возможно, и начала зевать. Зевнула три-четыре раза, так что заслезились глаза и покраснели веки. Угадать ее возраст было невозможно. Либо худосочная двадцатилетняя девица, либо недоразвитая сорокалетняя женщина.
Хорнер вернулся к конторке, сердито теребя лацканы черного пиджака.
– Мисс Кларво ничего нам не говорила, сэр, а ее номер не отвечает.
– Я знаю, что она ждет меня.
– Да, конечно, сэр, я не хотел вас обидеть, поверьте. Мисс Кларво часто не подходит к телефону. Затыкает уши ватой. Многие наши постояльцы так поступают из-за уличного шума...
– Какой ее номер?
– Четыре двадцать пять.
– Я поднимусь к ней.
– Конечно, сэр. Лифты направо.
Дожидаясь лифта, Блэкшир оглянулся и увидел, что Хорнер наблюдает за ним; на минутку администратор сбросил защитный покров безразличия и подсматривал за посетителем, точно старуха из-за кисейной занавески.
Блэкшир вошел в лифт, и Хорнер снова опустил вуаль, а кисейную занавеску набросил на свои мысли: "Костюм обошелся ему небось в полторы сотни долларов... мошенники всегда одеваются прилично... Интересно, чем он ее проймет и на сколько надует..."
* * *
Мисс Кларво, должно быть, ждала у двери. Не успел Блэкшир постучать, как дверь распахнулась и Элен быстрым шепотом произнесла:
– Входите, пожалуйста.
Она заперла за ним дверь, и несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Затем мисс Кларво протянула руку, и Блэкшир пожал ее.
Кожа ее ладони была холодная, сухая и жесткая, как пергамент, в рукопожатии не было ни дружелюбия, ни хотя бы интереса. Она пожала ему руку, потому что была приучена соблюдать элементарные правила вежливости. Блэкшир почувствовал, что она не любит физического соприкосновения с кем бы то ни было. Ее оно как будто оскорбляло, настолько она была замкнута в себе. Это личное "я", подумал Блэкшир, все время выглядывает словно через маленькую замочную скважину.
Для ноября день был довольно теплым, и у Блэкшира вспотели руки. Он испытал некоторое удовольствие, оттого что, должно быть, оставил немного своей влаги на руке мисс Кларво.
Блэкшир ожидал, что Элен оботрет ладонь – незаметно или же машинально, – но она этого не сделала. Просто отступила на шаг, и на ее высоких скулах показались два красных пятнышка.
– Очень любезно было с вашей стороны проявить обо мне такое беспокойство, мистер Блэкшир.
– Никакого беспокойства, поверьте.
– Садитесь, пожалуйста. Это кресло с подголовником очень удобное.
Гость сел. Кресло действительно было удобным, но Блэкшир не мог не заметить, что оно, как и остальная мебель в гостиной, было дешевым и грубой работы. И он вспомнил дом Кларво в Беверли-Хиллз: стулья ручной работы в огромной гостиной, ковер, сотканный на заказ, так чтобы его рисунок гармонировал с висевшей над камином картиной Гогена, – и в который раз удивился тому, как неожиданно мисс Кларво покинула этот дом и уединилась в небольшом номере-люкс второразрядной гостиницы.
– Вы почти не изменились, – вежливо солгал Блэкшир.
Элен пристально посмотрела на него:
– Вы хотели сделать мне комплимент?
– Да, конечно.
– Когда мне говорят, что я не изменилась, для меня это не комплимент. Потому что я была бы рада измениться.
Черт бы побрал эту женщину, подумал Блэкшир. С ней невозможно быть любезным. Она просто не может принять комплимент или что-нибудь еще приятное; подобные вещи, похоже, жгут ее, словно горящие стрелы, и ей приходится вырывать их из себя и тотчас бросать обратно, пока они не погасли.
– Как ваша мама? – холодно спросил Блэкшир.
– Она вполне здорова, насколько мне известно.
– А Дуглас?
– Дуглас – как и я, мистер Блэкшир. Все тот же. К сожалению.
Элен подошла к ореховому бюро. На нем не было никаких следов ее долгих занятий за ним. Ни писем, ни бумаг, ни чернильных пятен на промокашке. Мисс Кларво все за собой убирала. Хранила бумаги в выдвижных ящиках, стенных шкафах, наколов их предварительно на штыри в подставках. Все свидетельства о своей жизни держала под замком – записки Дугласа, в которых он просил денег, банковские ордера и погашенные чеки; пахнущие гарденией письма матери, несколько газетных вырезок о ее отце, приглашение на свадьбу, надорванное посередине, флакон снотворных таблеток, поводок и ошейник с серебряной бляшкой, на которой была выгравирована кличка собаки – Живчик, фотография худенькой угловатой девочки в балетной пачке, стопка ассигнаций, схваченная золотой скрепкой.
Мисс Кларво взяла деньги и протянула их Блэкширу:
– Будьте добры, пересчитайте их, мистер Блэкшир.
– Зачем?
– Возможно, я ошиблась. Я иногда становлюсь... слишком возбужденной и не могу сосредоточиться.
Блэкшир пересчитал ассигнации.
– Сто девяносто шесть долларов.
– Значит, я все-таки правильно сосчитала.
– Не понимаю.
– Кто-то меня обкрадывает, мистер Блэкшир. То ли систематически, и уже не первую неделю, то ли это произошло лишь однажды, не знаю. Но только я уверена, что в пачке должно быть около тысячи долларов.
– Когда вы обнаружили нехватку?
– Сегодня утром. Проснулась я рано, было еще темно. Из холла доносились голоса, спорили о чем-то мужчина и женщина. Женский голос был похож на голос этой самой Эвелин Меррик, и я... ну, это меня всполошило. Я не смогла снова заснуть. Начала думать о мисс Меррик и о том, когда она снова позвонит мне – если позвонит – и что она хочет получить от меня. Единственное, что у меня есть, – это деньги.
Элен помолчала, как бы ожидая от собеседника возражения или согласия. Блэкшир ничего не сказал. Он знал, что девушка ошибается, однако не считал, что будет какой-нибудь прок, если он скажет ей об этом: у мисс Кларво кроме денег было кое-что еще, что могло бы заинтересовать женщину вроде Эвелин Меррик, а именно – ее уязвимость.
Мисс Кларво спокойно продолжала:
– Я встала, приняла таблетку и снова легла. И мне приснилась она – Эвелин Меррик. Будто бы у нее оказался ключ от моего номера и она вошла сюда словно к себе домой. Вульгарная блондинка, размалеванная, как девка с панели, – я и сейчас вижу ее перед собой вполне отчетливо и ярко. Она прошла к моему бюро и взяла мои деньги. Все. – Мисс Кларво остановилась и в упор посмотрела на Блэкшира долгим взглядом. – Знаю, что подобные сны не означают ничего, кроме того, что я была взволнована и напугана, но, как только проснулась, я открыла бюро и пересчитала свои деньги.
– Понимаю.
– Про сон я рассказала вам, так как хотела объяснить, что у меня была причина пересчитать деньги. Обычно я этого не делаю. Я не скряга над грудой золота.
Она сказала это как бы в свою защиту, как если бы раньше кто-то обвинил ее в жадности.
– Зачем же вы храните такие большие суммы у себя в номере? – поинтересовался Блэкшир.
– Они нужны мне.
– Для чего?
– Ну, например, на чаевые, на покупку одежды и тому подобное.
Блэкшир не счел нужным указать, что тысячу долларов на чаевые так быстро не изведешь, а черное трикотажное платье мисс Кларво свидетельствовало о том, что покупки она делает редко и на одежду особо не тратится.
Тишина тянулась, как сплошная лента из вальцов, до тех пор пока не стало казаться, что неизвестно, в каком месте ее разрезать.
– Я люблю, чтобы деньги были у меня постоянно под рукой, – сказала Элен, наконец. – С ними я чувствую себя увереннее.
– Вернее было бы предположить обратное.
– Почему?
– Деньги делают вас желанной добычей.
– Вы полагаете, что этой женщине только этого от меня и надо? Только денег?
Она сделала нажим на слове "только", из чего Блэкшир понял, что она тоже подозревает и другие возможные цели.
– Вполне вероятно, – сказал он. – Это очень похоже на вымогательство. Не исключено, что эта женщина хочет запугать вас, смутить, чтобы потом вы рады были заплатить, лишь бы она оставила вас в покое. Но, может быть, она никогда больше не обратится к вам.
Мисс Кларво отвернулась со вздохом, в котором явно слышалось отчаяние.
– Я боюсь. По временам боюсь даже отвечать на телефонный звонок.
Блэкшир принял серьезный вид:
– А не известно ли вам, Элен, еще что-нибудь, о чем вы мне не сказали?
– Нет. В письме к вам я описала все, упомянула каждое произнесенное слово. Она... она сумасшедшая, не так ли, мистер Блэкшир?
– Немного ненормальная, конечно. Я в таких делах не разбираюсь. Я специалист по акциям и облигациям, а не по психозам.
– Значит, вы ничего мне не посоветуете?
– Я думаю, вам хорошо было бы отправиться на время в какое-нибудь путешествие. Покинуть город. Повидать свет. Поезжайте туда, где эта женщина вас не найдет.
– Мне некуда ехать.
– Весь мир для вас открыт, – нетерпеливо заметил Блэкшир.
– Нет... нет.
Мир открыт для тех, кто вдвоем: для супругов, любовников, матерей и дочерей, отцов и сыновей. Повсюду вокруг себя мисс Кларво видела пары – мать и отца, а теперь мать и Дугласа, – и при виде их она ощущала, как сердце ее обрастает ледяной коркой.
– Поезжайте в Англию, – продолжал Блэкшир. – Или в Швейцарию. Я слышал, зимой очень хорошо в Санкт-Морице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23