А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

И вдруг - этот, ушастенький: "Вы просто никогда не думали над этим, господа! Чаадаев... Гиератическая1 торжественность! (Надо же...подумал. - Даже словцо всплыло.) Лицо избранника. Вместилище истинной народности! Но! Но, господа, в том-то и дело, что народ был ему уже не судья!" Тут все заговорили разом, судя по всему - мысль понравилась, более всего звучало в этот момент что-то о "естественных стремлениях". Что это применительно к народу - Евдокимов так и не понял, но следующая фраза поразила и осталась навсегда: "Как это не похоже на квасной патриотизм, национализм, точнее... Ибо последний без сна и отдыха взывает к чудовищному суду толпы!"
Был убежден: "русской" - всегда только "русской", и ничего больше! Этот же странный человек утверждал свободу выбора, нравственную свободу: "Чаадаев ушел на Запад, вкусил из бессмертной чаши и вернулся еще более русским, нежели был. О нем говорили: "Он - как Дант. Он вернулся оттуда!" А ведь мало кто возвращался..."
...И водрузив опустевший подстаканник на поднос, пробормотал невнятно: "Я определенно заболеваю".
В служебной записке на имя начальства рассказал обо всем. О проблемах "национального" не обмолвился ни словом: нервы высокого руководства следовало щадить.
...Размышления Евгения Анатольевича были прерваны шумно распахнувшейся дверью: приятной полноты, средних лет, в клетчатом дорожном костюме, стоял на пороге человек в котелке, с баулом в руках (монограмма сверкала на кожаном боку, словно орден) и вглядывался, будто выплывая из сна:
- Кажется, месье Евдокимов? Евгений Анатольевич? О, как я рад - не столько даже встрече, сколько тому, что Охранная и Сыскная полиция снова вместе!- С этими словами вошедший водрузил баул на сетку и широко улыбнулся. Это был Евгений Францевич Мищук1. Знакомство давнее, недолгое: года два назад Евдокимов реализовал разработку по эсерам, разгромил их явочную квартиру, было получено много свежей литературы и даже ящик с бомбами. Но не видать бы Охранному этого дела и в помине, если бы не агент сыскной полиции, с которым работал Мищук. Агент этот служил рассыльным на почте и разносил посылки, он-то и сообщил о подозрительном складе на квартире боевиков.
- А ведь хорошее было дело! - продолжал восклицать Мищук, располагаясь на диване и сладко, как кот, потягиваясь. - А помните, как вы изрекли: "Приоритет охраны непререкаем!" Это когда я имел неосторожность сказать, что все раскрыто Сыскной полицией! Дела? Прогулка?
- Да так... А вы, Евгений Францевич? Если, конечно, не секрет?
- Да уж какой от вас, охранника, секрет... Вы владеете всеми секретами империи... Новое назначение. Еду начальником Сыскной, в Киев, нескрываемая гордость прозвучала в голосе Мищука.
Это была удача. Теперь следовало осторожно прощупать собеседника и вступить с ним в доверительные отношения. Формальная вербовка офицеров и чиновников департамента считалась нежелательной и даже запрещалась.
- А мы с вами тезки! Только сейчас обнаружил, представьте себе! Великолепно! Предлагаю в буфет и спрыснуть шампанского - на ночь оно даже не без пользы выйдет! - возопил Евгений Анатольевич с широкой улыбкой. - Не возражаете, надеюсь?
- Очень рад! - с явным удовольствием отозвался Мищук. - Прошу! распахнул дверь, вежливо пропустил Евдокимова, улыбка не покидала губ под щегольски выстриженными усиками.
В буфете оказалось пусто, если не считать пьяного молодого человека, который смотрел осовелым взглядом и натужно икал, сплевывая на пол. Буфетчик поглядывал осуждающе, но предпочитал не вязаться: молча протирал стаканы.
- Шампанского, - распорядился Евдокимов, присаживаясь к столу и жестом приглашая Мищука. - Вы какое предпочитаете?
- Признаться, по шампанскому - не спец, - вздохнул Мищук. - Мне бы отечественную, от Смирнова.
- И тем не менее, сударь, тем не менее! - возбужденно настаивал Евгений Анатольевич. - Надеюсь, найдется, голубчик?
Буфетчик со стуком опустил стакан.
- Обижаете, вашество... Извольте: "Кордон-вэр", "Кордон-руже" и, само собой, "Вдова Клико"-с! - И, не дожидаясь решения, вынес в ведерке с подтаявшим льдом "Вдову". - Вижу, господа знают толк. Сладкое шампанское это для дам-с, а понимающий человек - он солонцу ценит, как бы недостаток, а он и есть изюминка, фрукт, серьезное удовольствие!
Откупорил без грохота и пены, профессионально, расставил сверкающие бокалы и торжественно водрузил посередине стола блюдо с аккуратно нарезанными ломтиками сыра "Бри".
- С нашим удовольствием! Особенно такому известному человеку, как господин Мищук!
- Знаете меня? - не удивился тот, наполняя бокалы шипучей, чуть зеленоватой жидкостью.
- А как же! - закричал буфетчик. - В лучшем виде-с! Который год столичные газеты только об вас и пишут! Раскрытие крупных безнадежных дел! Исключительно вмешательством гения сыска! Бон апетит, господа, прозит и, так сказать, а вотр санте!1
- Вы, оказывается, герой, - улыбнулся Евдокимов. Чокнулись, выпили, вкусно закусили сыром.
- Россия идет ко дну! - вдруг открыл глаза пьяный.- Я про...вижу! Зрю! Сквозь... это... целое столетие. Так-то вот! А вы, господа, враги народа! Я пророчествую, вы поняли?
- Я думаю, что вы не в себе, - сдержанно заметил Мищук. - Вам лучше уйти и заснуть.
- А вот это у вас не выйдет! - Палец с ногтем, окаймленным траурной каймой, угрожающе закачался у носа Мищука. - Ишь! Фу-ты! А также и ну-ты! Имею право! По Высочайшему Мафунесту! Свобода голоса! Так вот: шествие Сиона не может остановить никто! Никто! Ваш Столыпин, господа, - он есть ставленник Соломона! Он погубит Россию! - взглянул недобрым, очень осмысленным глазом. Будто ждал с эдакой хитрецой: а что ответят эти столичные хлыщи?
- Ну, не вам, милейший, судить о премьер-министре...- холодно сказал Мищук. - Уходите.
- А вы, месье? - "Пьяный" перевел взгляд на Евдокимова.
Искорка в зрачке собеседника. Яркая - такую не скроешь, даже если очень хочется. "А ты, милок, от нас... - подумал. - Ты сто из ста от нас... Ты за мной. Проверка. Кто-то там, высоко, начал не просто "наружное", а умственное начал. Но ведь я - не граф Витте или какой-нибудь Гапон. Тут что-то не то... Так. Это не за мной. Это за моей миссией. Теперь они знают, что я беседовал с начальником Киевской сыскной... Это плохо, эдак я вообще без рук и глаз останусь. И без ушей тоже. Ч-черт... Да ведь они знали, что Мищук едет! И они специально сделали так, чтобы я оказался с ним в одном купе! Ладно, господа. Кто бы вы ни были - первый ваш ход без восклицательного знака". (Евгений Анатольевич знал толк в шахматах.)
- Ты, братец, из "Союза", что ли? - обронил лениво, сквозь прищуренный глаз. - Ты к кому подошел, сволочь? Ты думаешь, ты один суть дела видишь? Нет! Ты ошибся! А теперь - пошел вон!
- Конечно... - не без насмешки отозвался собеседник. Пьяный флер с него словно ветром сдуло: смотрел не зло и не добродушно - безразлично смотрел, и это было страшнее всего.
Евдокимов поймал недоумевающий взгляд Мищука, видно было, что тот готов применить силу. Остановил жестом.
- Вы еще не кончили? Милейший...
- Отчего же... - Филер1 или "союзник" - кто он был?- скользко улыбнулся. - Кончил. Но ответа, ясного, от вас не услыхал. Так-то вот...
Стукнула дверь; сидели мрачно, настроение испортилось.
- Кстати, - Мищук щелкнул крышкой портсигара, протянул, одалживайтесь, у меня хорошие, из Парижа, - чиркнул спичкой, поднес, прикурил сам и вкусно затянулся. - У вас ведь, поди, по должности есть отношение к "проклятому вопросу"? Нет?
- А у вас? - с еврейским акцентом спросил Евдокимов.
- У нас нет, - спокойно отозвался Мищук. - У нас все просто. Ловим скокарей, домушников, медвежатников и мокрушников. У нас нации нет, только они, перечисленные... А у вас?
- У нас есть, - Евдокимов раздавил папиросу. - В революции слишком много евреев, это очевидный факт, Евгений Францевич.
- Верно. Циркулярно было, как бы по Достоевскому: "Евреи погубят Россию". Однако не согласен.
- Почему? - Этот сыскарь нравился все больше и больше. Твердый человек, без обиняков. Надежный.
- Давайте дадим евреям общие права, и тогда видно будет. Нет?
- Нет. Получив права, они проглотят нас и не подавятся.
- Получив права, они займутся своим делом, нам всем лучше будет.
- Хуже будет. Русский человек не столь похож на раскаленный гвоздь в масле, как даже средних способностей еврей. Они завладеют всем, мы окажемся в роли трактирных половых. - Довольный своей речью, Евдокимов наполнил бокал и осушил залпом.
- Ах, оставьте... - лениво взмахнул ручкой Мищук.- Петра давно уже нет на свете, и Россия заснула. Если будет и дальше спать - скоро здесь негры и индейцы станут главными, а не евреи - и это совсем не плохо, представьте себе! Лично мне совершенно все равно, где покупать семгу: от Елисеева (он ведь "союзник", не так ли?) или от Нухимзона. Вкус, согласитесь, тот же! Спать надобно перестать, господин хороший, и тогда русскому человеку никто не страшен, никто! А вообще-то не кажется ли вам, тезка драгоценный, что это все чепуха какая-то...
- Да уж нет-с... Не чепуха-с... - протянул лениво. - Вот уже и Церковь наша восстает. Иерархия. А это - не шутка-с... Архимандрит Виталий1, глава Почаевской Лавры, сообщил, что евреи ему угрожают убийством - за помощь крестьянам в отражении засилья. Об этом все газеты пишут!
- Раздувают. И не все.
- А слова Преподобного? "Пусть тогда пролитою моею кровью смоется жидовская болячка с России, пусть очистится Святая гора от облепивших ее пархатых пиявок!"
- Будет вам... Часть Святой церкви нашей - традиционно так настроена. Больные везде имеются... Спокойной ночи.
Прибытие в Витебск проспали. Когда выползли, зевая, из сладкого дорожного сна, - поезд уже стоял у перрона.
- Какое же это удобство - железная дорога! - воскликнул Мищук. - К ночи будем у Кыиви, как сказал бы господин Шавченок. Завтракать?
Перекусили в вокзальном ресторане - белой рыбкой и пирогом с вишневым вареньем, напились крепкого чаю. Евдокимову показалось, что в глубине зала сидит за столиком, заткнув салфетку за воротник, вчерашний скользкий попутчик. "Ну и черт с ним..." - подумал лениво.
Более никаких приключений не случилось, долгожданный третий звонок вытянул состав из-под стеклянной изогнутой крыши, и вот уже замелькали обветшалые деревеньки... Сидели, облокотившись, у окна, словно две деревянные статуи из древнего храма, говорить не хотелось, слишком много было сказано накануне. Не заметили, как вновь погрузились в сон, и очнулись уже вечером, когда мягкий сумрак полз за окном, на глазах густея, превращаясь в безысходную ночь.
- Вот что... - начал Евдокимов, - я хочу вам сказать, что в городе у меня специальная миссия. Мне нужна опора, к своим я не смогу обратиться, таково условие. Что скажете?
Мищук задумался.
- Надеюсь, не подвербовываете? Этого нельзя, мы оба знаем.
Покачал головой:
- Я обращаюсь к вашим чувствам порядочного человека. Говорю искренне: я почувствовал к вам симпатию.
Мищук улыбнулся:
- Почти объяснение в любви. Хорошо... В рамках обозначенного вами чувства - можете на меня рассчитывать.
Замелькали огни, поезд въехал на длинный мост и застучал по-особенному, Мищук приник к стеклу:
- Днепр под нами... А вон там, впереди, видите? Это колокольни Лавры...
Как он разглядел? Евдокимов не видел ровным счетом ничего. Но уже светало...
На вокзале распрощались.
- Меня найти несложно, - сказал Мищук, пожимая протянутую руку попутчика и теперь уже сотоварища. - Вас где искать - если что? Советую гостиницу "Древняя Русь" - уютная, тихая, Богдан, москальский запроданець, из окна виден, это на Софиевской, извозчик довезет. Только не переплачивайте с петербургским размахом: здесь одноконный извозчик шестьдесят копеек в час стоит, ну, дадите рубль, сдачи не потребуете - ко всеобщему удовольствию!
Евгений Анатольевич уважительно покачал головой:
- Однако... Узнаю Сыскную полицию...
- Долг службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42