Мне кажется, я был очень счастлив в это утро.
В моем кабинете меня дожидалась какая-то старушонка, мать лавочника из соседнего дома. Она жаловалась на сильный кашель, стесненное дыхание, боль при глотании и царапанье в горле.
Я посмотрел на нее с недоумением и крайним изумлением.
Я совершенно позабыл, что состою здесь деревенским врачом.
Глава 9
Я ее встретил…
Я встретил Бибиш неделей позже. Это было в обеденное время: на деревенской улице дрались собаки, лавочник стоял перед дверями своего заведения и кричал мне, что наступает оттепель. Я пошел дальше, завернул за угол и увидел автомобиль марки «кадиллак»…
Зеленый автомобиль стоял перед маленьким приветливым домиком с выкрашенными в голубой цвет ставнями и небольшим эркером над дверью. Двое рабочих с помещичьего двора вытаскивали из автомобиля какой-то большой предмет странной формы, обтянутый парусиной, и вносили его в сени. Бибиш стояла в стороне и разговаривала с князем Праксатиным. Она не видела меня. Коричневая овчарка терлась головой о ее черное котиковое манто, а вокруг нее шумели радостно суетившиеся в лучах зимнего солнца воробьи.
– Итак, вы разыскали его, – говорил русский. – И даже беседовали с ним. Да вы просто ангел, Каллисто! Ваши слова звучат в моих ушах, словно пасхальный благовест колоколов. Как он себя чувствует? Чем он теперь занимается? Голова его всегда бывала полна всевозможных замыслов. Находившуюся у него в кармане сотню рублей он превращал в тысячу – такой уж он был человек. Но почему же он не отвечал на мои письма? Неужели он стыдится своего старого товарища?
Тут заговорила Бибиш. В первый раз после долгого, долгого перерыва услыхал я ее бархатный голос.
– Сколько вопросов разом! Нет, он не получал ваших писем. За последний год он три раза менял службу. Одно время он не имел собственного угла и бродяжничал. Месяц назад он работал подмастерьем у какого-то часовщика.
– Он всегда проявлял большие способности к механике и даже что-то изобрел, – заметил русский. – Ну а теперь? Где он находится?
– Теперь ваш друг целый день продает газеты, а по вечерам стоит в пестрой ливрее перед дверями ресторана «Город Кельн» и подсаживает посетителей в их автомобили.
– Мой друг? – воскликнул русский. – Неужели он сказал вам, что мы были друзьями? Да мы никогда с ним не дружили! Ну конечно, я знал его, и пару раз мы с ним играли в карты в клубе. А не упоминал ли он о том, сколько он теперь зарабатывает?
– В хорошие дни до восьми марок.
– Восемь марок в день! Он одинок, и ему не приходится ни о ком заботиться. На пять марок в день он может отлично прожить и даже позволить себе выпить за обедом пару рюмок водки. Остаются три марки в день, что составляет девяносто марок в месяц, а в год – совершеннейшие пустяки! Это не составляет даже процентов на ту сумму, которую он мне должен. Но я, простите, плюю на это… Упоминал он хоть словом о том, что должен мне?
– Нет, должно быть, он давно позабыл об этом.
– Позабыл? – воскликнул князь Праксатин. – Позабыл о карточном долге? Долге чести? О семидесяти тысячах рублей, золотых рублей, которые он обязался уплатить в течение одной недели! Позабыл, говорите? Что ж, я ему напишу и напомню. В один прекрасный день я получу эти деньги. Он снова разбогатеет, я в этом убежден. Такие люди, как он, не остаются всю жизнь продавцами газет. Такой человек, как он… Успокоишься ты когда-нибудь или нет? А ну-ка, лежать!
Последние слова относились к овчарке, которая вдруг вскочила и бросилась на воробьев. Бибиш наклонилась, погладила ее по загривку, и собака ласково прижалась мордой к ее руке.
– Простите меня за то, что я вас оставлю, – сказал князь. – Мне необходимо до обеда написать несколько писем, да и вообще привести в порядок свою корреспонденцию. Еще раз от души благодарю вас.
Он обернулся и заметил меня позади автомобиля.
– А вот и наш милейший доктор! Уже пообедали? Разрешите мне, Каллисто, представить вам доктора Амберга…
– Это совершенно излишне. Мы знакомы, – сказала Бибиш. – Я, впрочем, не уверена в том…
Она махнула рукой князю Праксатину, который уже сидел за рулем и загонял автомобиль в гараж, а затем снова обернулась ко мне.
– Я, впрочем, не уверена в том, что вы меня еще помните.
– Помню ли я вас? Вас зовут Каллисто Тсанарис. Ваше место было у второго окна справа. Когда вы появились в первый раз, на вас было гладкое платье василькового цвета и шаль в голубую и белую полоску…
– Это верно, – перебила она меня.
– …но впоследствии вы никогда больше не надевали этого платья. Однажды, в ноябре, вы не приходили на протяжении одиннадцати дней. Вы были тогда больны? Когда вы разговаривали сами с собой, то называли себя Бибиш. Вы курили маленькие тоненькие папироски с пробочным мундштуком.
– Действительно… И вы все это еще помните? Значит, я все же произвела на вас известное впечатление. Но в таком случае я не понимаю, почему за все это время вы не проявили по отношению ко мне ни малейшего интереса. Я должна вам сознаться, что прилагала немало стараний к тому, чтобы обратить на себя ваше внимание, но вы, казалось, приняли твердое решение не замечать меня. Я чуть-чуть было не сказала «к сожалению»…
Я посмотрел на нее. Зачем она это говорит? Ведь в ее словах нет ни слова правды.
– Вы же не станете оспаривать, что на протяжении полугода мы с вами работали в одной и той же комнате и что за все это время вы не сказали мне ни слова, кроме «доброе утро» и «добрый вечер»? Согласитесь, вы обнаружили изрядное высокомерие. Вы были, вероятно, избалованы успехами у хорошеньких женщин, и маленькая греческая студентка не представляла для вас никакого интереса.
Я призадумался. Не права ли она, в конце концов? Быть может, вина и впрямь падает всецело на меня? Не был ли я чересчур сдержан, чересчур напуган, чересчур робок, чересчур труслив и, быть может, даже чересчур горд?
– Но теперь-то вы сожалеете об этом? – спросила она шутливо. – Что ж, еще не все потеряно. Никогда не поздно исправить свою ошибку. Случай свел нас вновь, и, может быть, теперь мы наконец подружимся.
С неуверенной улыбкой на устах она протянула мне руку. Я жадно схватил ее. Говорить я не мог. Я чувствовал себя как человек, видящий собственными глазами нечто такое, что нарушает все законы природы. Но все происходящее и впрямь было для меня чудом.
– Да, – добавила она задумчиво. – Свое синее платье я подарила моей тогдашней горничной. И вдруг она разразилась смехом.
– Вы слышали его? Этого князя Праксатина с его семьюдесятью тысячами рублей? Вы что-нибудь поняли из его слов? Нет? Ну, тогда я вам все объясню.
Она наклонилась ко мне. Ее рука коснулась моей.
– Видите ли, у князя Праксатина революция, в сущности, ничего не отняла. Все, что имел, он проиграл в карты еще до войны. Он играл каждый вечер. Азарт владел им всецело. В один прекрасный вечер он играл в клубе в покер с тремя молодыми людьми, сыновьями богатых промышленников и крупных землевладельцев. В тот вечер ему сказочно везло, везло в первый раз в жизни, и он выиграл двести сорок тысяч рублей. Так как его партнеры были сыновьями очень богатых людей, то он, пряча в карман жетоны, ничуть не сомневался в том, что это были верные деньги. Но на следующий день произошел штурм Зимнего дворца. Кому тут было до карточных долгов? Революция лишила молодых партнеров Праксатина всего их имущества. Теперь они эмигранты и все как один ведут ожесточенную борьбу за кусок хлеба. Но каждый месяц князь Праксатин посылает им по вежливому письму с напоминанием о долге и справляется, не в состоянии ли они выкупить свои жетоны. Один из его должников работает дровосеком в Югославии, другой дает уроки языка в Лондоне, третий торгует газетами на улицах Берлина. В сущности, во всем этом очень мало веселого. Иногда мне по-настоящему жаль князя.
– Зачем его жалеть? – возразил я. – Он же счастлив. Он живет мечтою, и его богатство таким образом прочнее всякого другого. То, чем обладаешь в мечтах и снах, не отберет у тебя и целое войско врагов. Вот только пробуждение… Но у кого же хватит жестокости пробудить его от сна?
– То, чем обладаешь в мечтах, не отберет у тебя и целое войско врагов… – повторила она вполголоса. – Вы высказали очень красивую мысль.
Некоторое время мы молчали. Стало холодно, солнце скрылось за серыми тучами. По деревенской дороге густыми клубами двигался туман; он наползал медленно, подобно огромному, неуклюжему зверю глотая крыши, окна, двери и заборы.
– Уже поздно, – сказала она вдруг. – Почти два часа, а мне еще нужно переодеться. Видите ли, я только что приехала из Берлина, а к трем меня ожидает барон.
Она показала на выкрашенные в голубой цвет ставни.
– Я работаю здесь. Это лаборатория. Как видите, меня нетрудно отыскать. А если меня здесь нет, то вы всегда сможете увидеть меня в замке у барона. Надеюсь, мы расстаемся ненадолго.
Она кивнула мне головой и исчезла в дверях дома.
Мне следовало бы радоваться, следовало бы чувствовать себя несказанно счастливым. Но когда я остался один, мною овладела одна мучительная мысль.
Сначала это носило характер забавы. Я играл этой мыслью.
«Все это, – говорил я себе, – было так прекрасно и так мимолетно, словно это был сон». «Словно это был сон», – повторял я. Я принялся размышлять о том, как ничтожна разница между реальностью и сном. А что, если это действительно был всего лишь сон? Может быть, я все еще грежу? Этот снег на деревенской дороге, это бледное солнце на зимнем небе – не вижу ли я все это во сне? А вдруг я сейчас проснусь?
Я играл с самим собою в очень странную игру, и постепенно мною овладел такой жуткий страх, что я бросился бежать по пустынной улице. «Нет, нет! Только не сейчас!» – кричало что-то во мне. Затем я оказался дома. Деревянная лестница заскрипела у меня под ногами, я рывком открыл дверь, и до меня тут же донесся привычный легкий запах хлороформа, никогда не испарявшийся из моей комнаты. Этот запах успокоил меня и разогнал мои нелепые мысли.
Глава 10
Сосед-лавочник, тот самый, что кричал об оттепели, оказался плохим пророком. На следующий день пошел холодный как лед дождь, смешанный с мокрыми снежными хлопьями, и так продолжалось часами. Когда в десять часов утра я вернулся с визита в домик лесничего, все мое нутро просто заледенело.
Я остановил сани у постоялого двора и заказал себе рюмку коньяку, чтобы согреться. К моему изумлению, я встретил в зале барона. Он беседовал с хозяином о падающих ценах на скот и понижении потребления пива. Едва завидев меня, он направился ко мне.
– Я как раз собирался зайти к вам, доктор, – сказал он. – Я уже был у вас час тому назад, но мне сообщили, что вас нет дома. Вы были в доме лесничего? Ну что, каково состояние вашей маленькой пациентки? Пойдемте, доктор, я провожу вас.
В то время как мы переходили через дорогу, я в кратких словах дал барону отчет о своем визите к его дочери. Состояние здоровья маленькой Эльзы было удовлетворительным. Температура понизилась, боли в горле уменьшились, и сыпь начала бледнеть.
– Вот как? Уже? – заметил барон фон Малхин. – Да, уже год, как скарлатина носит в этой местности удивительно легкий характер. Уверяю вас, доктор, я ни одной минуты не беспокоился за ребенка.
Это мне было известно. Он не сообщил ничего нового.
Пациенты, сидевшие в моей приемной, встали при нашем появлении. Их было трое – двое мужчин и одна женщина. Барон скользнул по ним взглядом, а затем вошел вместе со мной в кабинет.
– Много работы? – спросил он, усаживаясь в кресло и закуривая сигару.
– Порядочно, – ответил я. – Пока приходят больные только из самой деревни. В окрестностях еще не знают, что здесь снова появился врач.
– Есть интересные случаи?
– Нет, ничего особенного. Обычный набор: простуда, рахитичные дети, проявления старческой слабости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58