Вас это устраивает?
– Что же, дуэль? Американская дуэль?
– Зачем называть предлагаемый мною способ решения спора дуэлью? Я ведь не требую, чтобы проигравший непременно пустил себе пулю в лоб. Он просто уйдет и больше не вернется. Дуэль? Что вы, обыкновенное бросание жребия, легкая азартная игра с очень скромной ставкой.
– Вы называете эту ставку скромной? Ну ладно, пусть будет по-вашему. Я согласен. Но здесь слишком темно, и я совсем не различаю карт. Подождите-ка, я зажгу свет.
– Нет, нет. Не зажигайте света! – закричал он. – К чему это? Это совершенно излишне. Вы же ревнуете не меньше меня, а ревность, как говорят, обладает кошачьим зрением. Мы оба отлично видим в темноте. Итак, я тяну карту… Вот она, валет пик, видите? Ну, а теперь ваша очередь.
– Я решительно ничего не вижу. Наверное, я не очень-то пылаю ревностью, – засмеялся я. – Но вы… Мне кажется, что вы не слишком-то любите свет. Бьюсь об заклад, что стоит мне повернуть выключатель, и вы исчезнете. Итак, сейчас я зажгу свет – и мне наплевать, что так будет положен конец нашей милой беседе.
– Ну что ж, зажигайте! – воскликнул он. – Попробуйте-ка сделать это и увидите, что ничего не получится! Короткое замыкание, милый доктор, свет не горит во всей деревне!
– Черт побери! – вырвалось у меня. – Этого мне только не хватало.
Я стал искать выключатель, но никак не мог найти. В конце концов я опрокинул кресло и стукнулся лбом о книжный шкаф.
– Не суетитесь понапрасну! Говорю вам, в деревне короткое замыкание! – смеялся русский, заходясь приступами кашля.
Но я уже нашел выключатель и повернул ручку. В комнате стало светло. Я потянулся, сжимая руками раскалывавшуюся от боли голову. Свет ослепил меня.
– Вы уже ушли, Аркадий Федорович? – воскликнул я, обводя глазами комнату. – Очень жаль. Выходит, вы так и не узнаете, кто придет ко мне сегодня вечером. Почему это вы вдруг так заторопились? Уйти не попрощавшись!.. Я удивляюсь вам, ведь это абсолютно не соответствует светским правилам. Ну ладно, спокойной ночи, спите спокойно и не думайте слишком долго о том, что…
И тут я замолчал. Меня остановил бой башенных часов. Я стоял неподвижно и считал замирающие удары. Было девять часов.
Глава 18
Пробило девять часов, а ее все не было. Я открыл окно и выглянул наружу. Стояла мертвая тишина: не было слышно ни шагов, ни скрипа снега. Ни чья тень не скользила сквозь туман… «Почему же она не идет? – спрашивал я себя в недоумении и тревоге. – Что случилось? Господи, что с ней могло случиться?» И вдруг мне в голову пришла мысль о том, что у меня в доме нет лимона. Я обо всем позаботился, а вот о лимоне к чаю позабыл. Лавка была уже закрыта, а потому мне придется бежать на постоялый двор. А впрочем, к чему все это? Она же все равно не придет… Может быть, она уже приходила, но наружная дверь оказалась запертой, и она ушла? Но я же отдал распоряжения хозяйке… И все же мне следовало лично убедиться в том, что входная дверь открыта. Почему я раньше не подумал об этом?
Я до того спешил, что, бросившись вниз по лестнице, позабыл закрыть окно. Входная дверь была не заперта.
Я медленно поднялся в свою квартиру. Меня пронизало порывом холодного ночного ветра. Я бросил еще один взгляд на улицу и закрыл окно.
Потом я налил себе коньяку, попутно отметив, что мои руки сильно дрожат. «Спокойствие! Необходимо сохранять спокойствие!» – сказал я себе, после чего уселся в кресло и принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. Что случилось? Да ничего. Она просто-напросто забыла. Она сидит в своей лаборатории, позабыв за работой назначенный ею же день и час. Может быть, она очень устала, прилегла на диван, чтобы немножко отдохнуть, и заснула. Или же… Или же она вовсе не собиралась приходить? Что ж, бывает. Второпях данное обещание… Кто же исполняет такие обещания? К чему? Что я представлял для нее? Кто я, вообще, такой?
«Неужели ты думаешь, что я и дальше смогу выносить эту жизнь без тебя?» – сказала мне она.
Да, но это было два дня тому назад, а за два дня в женщине может произойти столько перемен!
Я снова наполнил рюмку… Это была уже третья. Сегодня вечером я буду пить до тех пор, пока в бутылке не останется ни капли коньяку, – до тех пор, пока и Бибиш, и весь остальной мир не станут для меня абсолютно безразличны.
Но, может быть, я несправедлив по отношению к ней? Может быть, она ничего не забыла, а просто в самый последний момент ей что-нибудь помешало – например, барон позвал ее или она встретилась с ним на пути ко мне? Еще рюмочку коньяку! За твое здоровье, Бибиш, хоть ты и не пришла! Черт возьми, я все же люблю тебя, несмотря ни на что, и я не в силах это изменить. Когда я увижу тебя завтра…
А может быть, она больна? Может быть, она лежит в постели и ее лихорадит? Но тогда она прислала бы мне весточку. Через того самого мальчугана, который уже приходил однажды… «Вы сердитесь на меня, а я не знаю за что. Бедняжка Бибиш!» – говорила она в присланной мне записке. А сегодня? Что она напишет мне сегодня? «Вам незачем и дальше ждать меня. Неужели вы всерьез поверили в то, что я к вам приду?»
Сейчас появится мальчуган и скажет: «Добрый вечер! Это вам от барышни». Еще рюмку коньяку! От этого становится легче на душе. Я буду пить всю ночь…
И тут раздался стук в дверь.
Это он. Тот самый мальчуган. Он снова принес мне записку. Бибиш больна. Нет, она не больна, а просто не хочет приходить. Или нет, она-то желала бы прийти, но не может, так как барон…
– Войдите! – закричал я охрипшим голосом и отвернулся к стене. Я не хотел глядеть на маленького мерзавца.
– Добрый вечер! – услышал я голос Бибиш. – Ах, здесь пахнет печеными яблоками! Вот кстати, я очень люблю их. Ну что? Я не слишком долго заставила вас ждать?
Я смотрел на Бибиш, не отрывая глаз. Она стояла в дверном проеме в своей белой шубке и черных зимних ботинках. Я взглянул на часы – было три минуты десятого.
Она протянула мне руку для поцелуя.
– Я и сама изумляюсь своей аккуратности. Обычно я ею не отличаюсь. Так вот, значит, как вы живете. А я, признаться, частенько думала о том, как может выглядеть ваша комната.
Я помог ей снять шубку.
– Лучше не смотрите по сторонам, Бибиш, – попросил я ее, и сердце мое заколотилось как безумное. – Здесь так уныло. Эта комната…
Она улыбнулась. У нее была особая манера улыбаться – глазами и ноздрями.
– Да, – заметила она, – сразу видно, что в этой комнате вам не слишком-то часто приходилось принимать дам. А может быть, я заблуждаюсь? Может быть, вы выписывали дам из Реды? Или даже из Оснабрюка? У вас чересчур яркое освещение, лучше его уменьшить. Достаточно будет одной настольной лампы. Вот так, теперь хорошо.
Я поставил на стол чайник и зажег спиртовку. Мы были изрядно смущены, но не хотели показывать этого.
– Что, очень холодно на дворе? – спросил я, чтобы сказать хоть что-нибудь.
– Да. То есть, не знаю, Возможно. Я не обратила внимания. Мне было страшно, и я всю дорогу бежала бегом.
– Вам было страшно?
– Да. Я ведь такая глупая. Когда я вышла из дому и заперла за собою дверь, мне было очень тяжело на душе. Но потом! Эта ужасная дорога, эта непроглядная ночная тьма! Мною овладел страх. Короткий путь до вашего дома показался мне бесконечно длинным.
– Мне не следовало позволять вам идти одной, – сказал я.
Она пожала плечами.
– Мне и теперь, в сущности, страшно, – созналась Бибиш. – Сюда никто не может войти? Что, если какой-нибудь пациент…
– В такой поздний час это маловероятно, – сказал я. – Но если кто-то придет, то ему придется позвонить снизу, а уж наверх я его не пущу.
Бибиш закурила папиросу.
– Выпьем чаю, поболтаем немножко, а затем я уйду, – сказала она.
Я промолчал. Она уставилась на синее пламя спиртовки. Портной на первом этаже зашелся кашлем.
Бибиш испуганно вздрогнула.
– Кто это?
– Это мой хозяин. У него бронхит.
– Что, так будет продолжаться всю ночь? – осведомилась она.
– Нет. Если он не уснет, я спущусь вниз и дам ему кофеину или какое-нибудь другое успокоительное средство.
Ее, по-видимому, что-то сильно раздражало.
– Я, право, не знаю, чего ради я пришла сюда, – заговорила она. – Может быть, вы сумеете это объяснить? Да, да, смотрите же на меня, смотрите хорошенько. Чего вы, собственно говоря, ожидали? Что я брошусь вам на шею? Вы даже не поздоровались со мной как следует.
Я наклонился и обнял ее, но она отстранилась и оттолкнула меня.
– Бибиш! – воскликнул я изумленно и несколько обиженно.
– Да? Я все еще Бибиш, – засмеялась она. – Все та же прежняя Бибиш. Какой вы, однако, неловкий! Вы порвали мне платье. Нет ли у вас случайно синего шелка? Нет. Впрочем, откуда у вас может взяться синий шелк?
Я сказал, что спущусь к портному и спрошу у него. Она согласилась.
– Ступайте, – сказала она. – Но не задерживайтесь слишком долго. Мне страшно. Ей-богу, мне будет страшно одной. Я запру за вами дверь. Вы должны будете постучать и сказать, что это вы, иначе я не отопру.
Когда я вернулся, дверь была незаперта. Я вошел в комнату, Бибиш стояла перед зеркалом и приводила в порядок свои волосы. Ее платье лежало на диване. Она набросила на плечи легкое, вышитое красным шелком кимоно. Я и не заметил, что она принесла его с собой. В зеркале отражалось ее ясное, спокойное, красивое и исполненное решимости лицо.
– Вот так, – сказала она, не оглядываясь на меня. – Теперь вы можете со мною поздороваться.
Я сжал голову ладонями и отогнул назад. Она испустила болезненный стон. Может быть, я схватил ее слишком грубо. Мучителен и дик был поцелуй, в котором мы обрели друг друга.
– Ты появился здесь и нарушил мой покой, – стала она жаловаться, когда я наконец оторвался от ее губ. – В твоих глазах кроется какая-то таинственная сила. Ты всегда так легко добиваешься успеха у женщин? Стоит только тебе пристально посмотреть, и… Скажи правду, ты любишь меня?
– Разве ты этого не чувствуешь, Бибиш?
– Да, но я хочу и слышать это. Нет, ничего не говори… Скажи лучше, как ты прожил весь этот год, пока мы с тобою не виделись. Была ли у тебя возлюбленная? Была ли она хороша собой? Красивее меня? Да? Нет? Правда, нет? Если ты отвечаешь на мои вопросы, то это не значит, что должен перестать меня целовать. Вполне мог бы делать и то и другое… Что, не можешь?
Она закрыла глаза и целиком отдалась во власть моих поцелуев. Кимоно соскользнуло с ее плеч… Я сжимал ее в объятиях, и трепет невыразимого блаженства пробегал по моему телу, пронизывая все мое существо.
Под утро, когда стало светать, моя возлюбленная ушла. Она не позволила мне проводить ее. Мы простились в темном углу между лестницей и мастерской портного.
– Я скоро снова приду, – сказала она, прижимаясь ко мне. – Нет, не завтра. В ближайшие дни нам придется очень много работать, но, как только работа будет закончена, я не заставлю тебя ждать. Я бы еще осталась, но… Мне пора домой, не то котеночек придет и молочко мое слизнет. Ах ты, глупый, никакого котенка у меня нет, это такая детская песенка. Если я встречу кого-нибудь на улице, то скажу, что вышла прогуляться. Поверят ли мне? Пусть не верят – мне безразлично. Поцелуй меня еще раз. Откуда ты, собственно говоря, знаешь, что в детстве меня называли Бибиш? Разве я тебе об этом рассказывала? Мы непременно должны увидеться сегодня еще раз. Постучи в окно, когда будешь проходить мимо моего дома. Ну, еще один поцелуй! А теперь прощай!
Я смотрел, как она ступает по хрустящему снегу мелкими, неуверенными шагами. Один раз она обернулась и помахала мне рукой. Когда она скрылась из виду, я поднялся в свою комнату. Мной овладело какое-то радостное беспокойство. Никогда еще я не испытывал подобного чувства. Мне казалось, что мне необходимо сейчас же, не откладывая ни на секунду, предпринять какое-нибудь новое и необычное дело – например, научиться верховой езде, или приступить к серьезному научному исследованию, или хотя бы побегать часок по снегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Что же, дуэль? Американская дуэль?
– Зачем называть предлагаемый мною способ решения спора дуэлью? Я ведь не требую, чтобы проигравший непременно пустил себе пулю в лоб. Он просто уйдет и больше не вернется. Дуэль? Что вы, обыкновенное бросание жребия, легкая азартная игра с очень скромной ставкой.
– Вы называете эту ставку скромной? Ну ладно, пусть будет по-вашему. Я согласен. Но здесь слишком темно, и я совсем не различаю карт. Подождите-ка, я зажгу свет.
– Нет, нет. Не зажигайте света! – закричал он. – К чему это? Это совершенно излишне. Вы же ревнуете не меньше меня, а ревность, как говорят, обладает кошачьим зрением. Мы оба отлично видим в темноте. Итак, я тяну карту… Вот она, валет пик, видите? Ну, а теперь ваша очередь.
– Я решительно ничего не вижу. Наверное, я не очень-то пылаю ревностью, – засмеялся я. – Но вы… Мне кажется, что вы не слишком-то любите свет. Бьюсь об заклад, что стоит мне повернуть выключатель, и вы исчезнете. Итак, сейчас я зажгу свет – и мне наплевать, что так будет положен конец нашей милой беседе.
– Ну что ж, зажигайте! – воскликнул он. – Попробуйте-ка сделать это и увидите, что ничего не получится! Короткое замыкание, милый доктор, свет не горит во всей деревне!
– Черт побери! – вырвалось у меня. – Этого мне только не хватало.
Я стал искать выключатель, но никак не мог найти. В конце концов я опрокинул кресло и стукнулся лбом о книжный шкаф.
– Не суетитесь понапрасну! Говорю вам, в деревне короткое замыкание! – смеялся русский, заходясь приступами кашля.
Но я уже нашел выключатель и повернул ручку. В комнате стало светло. Я потянулся, сжимая руками раскалывавшуюся от боли голову. Свет ослепил меня.
– Вы уже ушли, Аркадий Федорович? – воскликнул я, обводя глазами комнату. – Очень жаль. Выходит, вы так и не узнаете, кто придет ко мне сегодня вечером. Почему это вы вдруг так заторопились? Уйти не попрощавшись!.. Я удивляюсь вам, ведь это абсолютно не соответствует светским правилам. Ну ладно, спокойной ночи, спите спокойно и не думайте слишком долго о том, что…
И тут я замолчал. Меня остановил бой башенных часов. Я стоял неподвижно и считал замирающие удары. Было девять часов.
Глава 18
Пробило девять часов, а ее все не было. Я открыл окно и выглянул наружу. Стояла мертвая тишина: не было слышно ни шагов, ни скрипа снега. Ни чья тень не скользила сквозь туман… «Почему же она не идет? – спрашивал я себя в недоумении и тревоге. – Что случилось? Господи, что с ней могло случиться?» И вдруг мне в голову пришла мысль о том, что у меня в доме нет лимона. Я обо всем позаботился, а вот о лимоне к чаю позабыл. Лавка была уже закрыта, а потому мне придется бежать на постоялый двор. А впрочем, к чему все это? Она же все равно не придет… Может быть, она уже приходила, но наружная дверь оказалась запертой, и она ушла? Но я же отдал распоряжения хозяйке… И все же мне следовало лично убедиться в том, что входная дверь открыта. Почему я раньше не подумал об этом?
Я до того спешил, что, бросившись вниз по лестнице, позабыл закрыть окно. Входная дверь была не заперта.
Я медленно поднялся в свою квартиру. Меня пронизало порывом холодного ночного ветра. Я бросил еще один взгляд на улицу и закрыл окно.
Потом я налил себе коньяку, попутно отметив, что мои руки сильно дрожат. «Спокойствие! Необходимо сохранять спокойствие!» – сказал я себе, после чего уселся в кресло и принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. Что случилось? Да ничего. Она просто-напросто забыла. Она сидит в своей лаборатории, позабыв за работой назначенный ею же день и час. Может быть, она очень устала, прилегла на диван, чтобы немножко отдохнуть, и заснула. Или же… Или же она вовсе не собиралась приходить? Что ж, бывает. Второпях данное обещание… Кто же исполняет такие обещания? К чему? Что я представлял для нее? Кто я, вообще, такой?
«Неужели ты думаешь, что я и дальше смогу выносить эту жизнь без тебя?» – сказала мне она.
Да, но это было два дня тому назад, а за два дня в женщине может произойти столько перемен!
Я снова наполнил рюмку… Это была уже третья. Сегодня вечером я буду пить до тех пор, пока в бутылке не останется ни капли коньяку, – до тех пор, пока и Бибиш, и весь остальной мир не станут для меня абсолютно безразличны.
Но, может быть, я несправедлив по отношению к ней? Может быть, она ничего не забыла, а просто в самый последний момент ей что-нибудь помешало – например, барон позвал ее или она встретилась с ним на пути ко мне? Еще рюмочку коньяку! За твое здоровье, Бибиш, хоть ты и не пришла! Черт возьми, я все же люблю тебя, несмотря ни на что, и я не в силах это изменить. Когда я увижу тебя завтра…
А может быть, она больна? Может быть, она лежит в постели и ее лихорадит? Но тогда она прислала бы мне весточку. Через того самого мальчугана, который уже приходил однажды… «Вы сердитесь на меня, а я не знаю за что. Бедняжка Бибиш!» – говорила она в присланной мне записке. А сегодня? Что она напишет мне сегодня? «Вам незачем и дальше ждать меня. Неужели вы всерьез поверили в то, что я к вам приду?»
Сейчас появится мальчуган и скажет: «Добрый вечер! Это вам от барышни». Еще рюмку коньяку! От этого становится легче на душе. Я буду пить всю ночь…
И тут раздался стук в дверь.
Это он. Тот самый мальчуган. Он снова принес мне записку. Бибиш больна. Нет, она не больна, а просто не хочет приходить. Или нет, она-то желала бы прийти, но не может, так как барон…
– Войдите! – закричал я охрипшим голосом и отвернулся к стене. Я не хотел глядеть на маленького мерзавца.
– Добрый вечер! – услышал я голос Бибиш. – Ах, здесь пахнет печеными яблоками! Вот кстати, я очень люблю их. Ну что? Я не слишком долго заставила вас ждать?
Я смотрел на Бибиш, не отрывая глаз. Она стояла в дверном проеме в своей белой шубке и черных зимних ботинках. Я взглянул на часы – было три минуты десятого.
Она протянула мне руку для поцелуя.
– Я и сама изумляюсь своей аккуратности. Обычно я ею не отличаюсь. Так вот, значит, как вы живете. А я, признаться, частенько думала о том, как может выглядеть ваша комната.
Я помог ей снять шубку.
– Лучше не смотрите по сторонам, Бибиш, – попросил я ее, и сердце мое заколотилось как безумное. – Здесь так уныло. Эта комната…
Она улыбнулась. У нее была особая манера улыбаться – глазами и ноздрями.
– Да, – заметила она, – сразу видно, что в этой комнате вам не слишком-то часто приходилось принимать дам. А может быть, я заблуждаюсь? Может быть, вы выписывали дам из Реды? Или даже из Оснабрюка? У вас чересчур яркое освещение, лучше его уменьшить. Достаточно будет одной настольной лампы. Вот так, теперь хорошо.
Я поставил на стол чайник и зажег спиртовку. Мы были изрядно смущены, но не хотели показывать этого.
– Что, очень холодно на дворе? – спросил я, чтобы сказать хоть что-нибудь.
– Да. То есть, не знаю, Возможно. Я не обратила внимания. Мне было страшно, и я всю дорогу бежала бегом.
– Вам было страшно?
– Да. Я ведь такая глупая. Когда я вышла из дому и заперла за собою дверь, мне было очень тяжело на душе. Но потом! Эта ужасная дорога, эта непроглядная ночная тьма! Мною овладел страх. Короткий путь до вашего дома показался мне бесконечно длинным.
– Мне не следовало позволять вам идти одной, – сказал я.
Она пожала плечами.
– Мне и теперь, в сущности, страшно, – созналась Бибиш. – Сюда никто не может войти? Что, если какой-нибудь пациент…
– В такой поздний час это маловероятно, – сказал я. – Но если кто-то придет, то ему придется позвонить снизу, а уж наверх я его не пущу.
Бибиш закурила папиросу.
– Выпьем чаю, поболтаем немножко, а затем я уйду, – сказала она.
Я промолчал. Она уставилась на синее пламя спиртовки. Портной на первом этаже зашелся кашлем.
Бибиш испуганно вздрогнула.
– Кто это?
– Это мой хозяин. У него бронхит.
– Что, так будет продолжаться всю ночь? – осведомилась она.
– Нет. Если он не уснет, я спущусь вниз и дам ему кофеину или какое-нибудь другое успокоительное средство.
Ее, по-видимому, что-то сильно раздражало.
– Я, право, не знаю, чего ради я пришла сюда, – заговорила она. – Может быть, вы сумеете это объяснить? Да, да, смотрите же на меня, смотрите хорошенько. Чего вы, собственно говоря, ожидали? Что я брошусь вам на шею? Вы даже не поздоровались со мной как следует.
Я наклонился и обнял ее, но она отстранилась и оттолкнула меня.
– Бибиш! – воскликнул я изумленно и несколько обиженно.
– Да? Я все еще Бибиш, – засмеялась она. – Все та же прежняя Бибиш. Какой вы, однако, неловкий! Вы порвали мне платье. Нет ли у вас случайно синего шелка? Нет. Впрочем, откуда у вас может взяться синий шелк?
Я сказал, что спущусь к портному и спрошу у него. Она согласилась.
– Ступайте, – сказала она. – Но не задерживайтесь слишком долго. Мне страшно. Ей-богу, мне будет страшно одной. Я запру за вами дверь. Вы должны будете постучать и сказать, что это вы, иначе я не отопру.
Когда я вернулся, дверь была незаперта. Я вошел в комнату, Бибиш стояла перед зеркалом и приводила в порядок свои волосы. Ее платье лежало на диване. Она набросила на плечи легкое, вышитое красным шелком кимоно. Я и не заметил, что она принесла его с собой. В зеркале отражалось ее ясное, спокойное, красивое и исполненное решимости лицо.
– Вот так, – сказала она, не оглядываясь на меня. – Теперь вы можете со мною поздороваться.
Я сжал голову ладонями и отогнул назад. Она испустила болезненный стон. Может быть, я схватил ее слишком грубо. Мучителен и дик был поцелуй, в котором мы обрели друг друга.
– Ты появился здесь и нарушил мой покой, – стала она жаловаться, когда я наконец оторвался от ее губ. – В твоих глазах кроется какая-то таинственная сила. Ты всегда так легко добиваешься успеха у женщин? Стоит только тебе пристально посмотреть, и… Скажи правду, ты любишь меня?
– Разве ты этого не чувствуешь, Бибиш?
– Да, но я хочу и слышать это. Нет, ничего не говори… Скажи лучше, как ты прожил весь этот год, пока мы с тобою не виделись. Была ли у тебя возлюбленная? Была ли она хороша собой? Красивее меня? Да? Нет? Правда, нет? Если ты отвечаешь на мои вопросы, то это не значит, что должен перестать меня целовать. Вполне мог бы делать и то и другое… Что, не можешь?
Она закрыла глаза и целиком отдалась во власть моих поцелуев. Кимоно соскользнуло с ее плеч… Я сжимал ее в объятиях, и трепет невыразимого блаженства пробегал по моему телу, пронизывая все мое существо.
Под утро, когда стало светать, моя возлюбленная ушла. Она не позволила мне проводить ее. Мы простились в темном углу между лестницей и мастерской портного.
– Я скоро снова приду, – сказала она, прижимаясь ко мне. – Нет, не завтра. В ближайшие дни нам придется очень много работать, но, как только работа будет закончена, я не заставлю тебя ждать. Я бы еще осталась, но… Мне пора домой, не то котеночек придет и молочко мое слизнет. Ах ты, глупый, никакого котенка у меня нет, это такая детская песенка. Если я встречу кого-нибудь на улице, то скажу, что вышла прогуляться. Поверят ли мне? Пусть не верят – мне безразлично. Поцелуй меня еще раз. Откуда ты, собственно говоря, знаешь, что в детстве меня называли Бибиш? Разве я тебе об этом рассказывала? Мы непременно должны увидеться сегодня еще раз. Постучи в окно, когда будешь проходить мимо моего дома. Ну, еще один поцелуй! А теперь прощай!
Я смотрел, как она ступает по хрустящему снегу мелкими, неуверенными шагами. Один раз она обернулась и помахала мне рукой. Когда она скрылась из виду, я поднялся в свою комнату. Мной овладело какое-то радостное беспокойство. Никогда еще я не испытывал подобного чувства. Мне казалось, что мне необходимо сейчас же, не откладывая ни на секунду, предпринять какое-нибудь новое и необычное дело – например, научиться верховой езде, или приступить к серьезному научному исследованию, или хотя бы побегать часок по снегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58