Впрочем, сходить с ума от неумеренного гостеприимства они тоже не собирались. Соня поинтересовалась, не голодна ли я, и, получив отрицательный ответ (не исключено, что с легким сердцем), показала мне мою комнату. Комната оказалась в мезонине-новострое, по поводу чего Соня буркнула мимоходом:
— Зимой здесь, конечно, никто не живет, а летом иногда, в жару, Толик ночует. А кроме мезонина, мы вам ничего предложить не можем, сами видите, сколько у нас народу, да еще вечный ремонт…
— Меня вполне устраивает, — поспешила я ее заверить, хотя она в этом, кажется, не нуждалась, — всю жизнь мечтала пожить в мезонине. — В данном случае, чтоб вы знали, я душой не кривила. И правда, когда еще представится такая возможность?
— Когда солнце в эту сторону, нужно занавески задергивать, — посоветовала Соня, — а то духота будет.
Я кивнула и попросила у нее нитки с иголкой, чтобы хоть немного привести в порядок свой гардероб. Вскоре прибежала старшая девочка — кажется, Катя — и принесла мне катушку. Минут сорок я потратила на штопку, а потом отодвинула занавески и, приникнув к окну, оглядела окрестности.
Мне открылся кусок улицы, застроенный по преимуществу старыми деревянными домиками, некоторые из коих тоже ремонтировались-благоустраивались на современный манер. Еще в поле моего зрения попала синяя жестяная палатка, судя по торчащим за пыльным стеклом пластиковым бутылкам, торгующая съестным. Я решила в ближайшее время ее обследовать и, если ассортимент окажется мало-мальски приемлемым, покупать там еду для себя. Дабы не обременять Ингину сестрицу. Посижу пару деньков на пирожках, ничего со мной не случится.
Вот именно, ничего! Что за это время переменится? Разве я смогу переступить порог своей квартиры без страха? Сомневаюсь, очень сильно сомневаюсь. Хорошо, а недели мне для этого хватит? И недели не хватит, и месяца, и года! Но не могу же я, в самом деле, просидеть в Сонином мезонине целый год, тем более что хозяева мне этого уж точно не позволят? У таких не очень-то загостишься. Но что мне делать, скажите на милость? Распутать историю с голым трупом, скажет какой-нибудь умник. Спасибо, дораспутывалась уже, сижу теперь в глубокой… Сижу теперь в этом мезонине. Под непомерным грузом одолевших меня скорбей я ничком рухнула на узкую кровать, застеленную жестким, как мешковина, покрывалом, и мгновенно уснула.
Когда я проснулась, было почти темно. Я села на кровати и распахнула окно. Внизу, на веранде, горел свет и раздавались детские голоса. Потом я услышала, как Соня кому-то сказала:
— Пойди позови ее.
— Да она, наверное, спит, — лениво отозвался Толик.
— Все равно позови, а то наплетет своей подружке, что мы ее тут голодом морили, — стояла на своем Соня.
— А чего бы она ни наплела, без разницы. — Толик упорно не желал лицезреть меня за семейным столом.
— Я сказала: иди!
Похоже, в этом доме царил матриархат. Приказной Сонин тон возымел-таки должное действие, потому что Толик больше не возражал, и очень скоро я услышала приближающиеся шаги.
Поначалу я хотела притвориться спящей, но потом передумала. Умирать и от страха, и от голода одновременно — это уж слишком даже для меня. Уж позвольте выбрать что-нибудь одно. Потому-то я и приняла любезное Толиково предложение разделить с ними скромную семейную трапезу, прекрасно отдавая себе отчет, насколько оно искреннее.
Семейство, включая десятимесячного Кирюшу, расположилось на веранде. На ужин, как ни странно, был говяжий, сильно отдающий половой тряпкой бульон с яйцом. Дети ели молча, чувствовалось, что блюдо им не очень нравится, но никто не отодвигал тарелку и не канючил: «Больше не буду», а Соня не уговаривала: «Ну еще две ложечки, ну одну…» Все чинно-степенно работали ложками, глядя в тарелки. Только грудному Кирюшке в порядке исключения разрешено было восседать на специальном детском стульчике. Заботливый папа Толик, расположившись рядом, потчевал дитятю специальными детскими консервами из баночки. Кирюша, подобно старшим сестрам и брату, исправно открывал рот и столь же исправно проглатывал пищу, уставившись на расписную глиняную супницу на столе. Идиллия, да и только.
Я тоже безропотно поглощала невкусный бульон. Не могла же я подать дурной пример таким образцово-показательным детям! Эх, моего бы Петьку сюда на экскурсию, посмотрел бы, как надо вести себя за столом.
— Ну и детишки у вас, — я все-таки не удержалась от комментария, — такие молодцы! Просто завидую вам. Мой Петька совсем не такой.
— Все от воспитания зависит, — коротко бросила мне в ответ Соня, и я пожалела, что открыла рот. До чего мне стало обидно! При том, что я и сама знаю, что Петька у меня без руля, без ветрил по моей же милости. Макаренко из меня и в самом деле не получился: то ору как бешеная, то любую его прихоть исполняю. И с учителями в школе, твердящими наперебой, какой у меня «трудный мальчик», наладить контакт не могу: то разругаюсь вдрызг, то бегаю, в глазки заглядываю, уговаривая «применить к нему индивидуальный подход». А чего вы еще хотите от уроженки задрипанной деревеньки потомственных грязнуль и неумех под названием Виллабаджо?
Сразу за бульоном появился чай в большом керамическом чайнике. Я залпом выпила две чашки одну за другой, чтобы избавиться от мерзкого привкуса половой тряпки, оставшегося у меня во рту после супа.
— Дети, зубы чистить, умываться и спать, — отдала команду Соня.
Долгоносые Катя и Маша и вихрастый Сережа без малейших возражений поднялись из-за стола и, не очень внятно пожелав взрослым спокойной ночи, скрылись в глубине дома. Вот так дисциплинка, прямо как в армии!
Я решила последовать примеру маленьких долгоносиков, но Соня задержала меня:
— Посидели бы с нами, посумерничали, небось успеете еще выспаться.
Я снова приземлилась на стул, посчитав, что с моей стороны было бы верхом невежливости проигнорировать хозяйскую волю. Да и спать мне совершенно не хотелось, и без того полдня в постели провалялась.
— И давно вы с Ингой знаетесь? — прозвучал Сонин вопрос. По всем признакам праздный, но мне он почему-то таким не показался.
— Давно. Еще со школы. В одном классе учились. В Котове, — дала я по возможности краткий и одновременно исчерпывающий ответ.
— Понятно, — задумчиво изрекла Соня, поднося к тонким губам кружку с чаем. — Школьные подружки — это замечательно. — И тут же:
— А работаете вы кем? — Прямо допрос какой-то!
— Корректором в газете. — Я исподлобья посмотрела на Соню.
Соня слегка взволновалась:
— И какая газета?
— «Пикник», — удовлетворила я Сонино любопытство.
— «Пикник»? — удивилась Соня. — Никогда не слышала про такую.
— Да сейчас ведь много разных газет, не то что раньше, — терпеливо разъяснила я. — Вот есть «Шесть соток» для садоводов-огородников, к примеру, есть для охотников и рыболовов, а наша — для любителей неорганизованного отдыха на природе: ну, шашлычки там, песенки под гитару. Мы сообщаем им, где в данное время наиболее подходящие условия — экология, дороги, достопримечательности, цены на местных рынках и всякое-разное, как у прочих, вплоть до сводки происшествий.
— Понятно, — снова молвила Соня и влепила мне прямо в лоб, без обиняков:
— Платят-то небось копейки?
Я растерялась, не привыкла я как-то к таким вопросам, и промямлила:
— Н-ну, по-всякому бывает… Соня же продолжала преспокойно прихлебывать чай.
— Ну а вы кем работаете? — Теперь уже я перешла в наступление.
— Да вот здесь и работаю. — Соня поставила чашку на стол. — Дел хватает.
— А муж? — Я кивнула в сторону дремавшего в плетеном кресле Толика. Что касается младенца Кирюши, то он увлеченно рассматривал собственные ручки, время от времени засовывая в ротик крепко сжатый кулачок.
— А Толик у нас работяга, каких мало, — заявила Соня, не уточнив, однако, в какой именно области Толик «работяга», — вкалывает с утра до вечера, имеет, конечно, не очень много, но зато мы люди честные. Привыкли только на себя рассчитывать, не то что некоторые. Есть такие, что пристроятся и живут на всем готовом, а мы так не приучены, — торжественно закончила она.
Вот не сойти мне с этого места: под «такими» Соня подразумевала Ингу! И вообще вся эта задушевная беседа на веранде была затеяна неспроста. Меня не покидало чувство, будто Соня пытается что-то у меня выведать. Опять же насчет Инги. Ох и угораздило меня, честное слово!
Я не придумала ничего оригинальнее, чем пару раз нарочито протяжно зевнуть: мол, в сон меня заклонило на свежем подмосковном воздухе. Конечно же, Соня догадалась, что моя внезапная сонливость всего лишь уловка, но строить мне новые козни не стала, отпустила восвояси. Я поднялась в мезонин, где было довольно-таки душно, распахнула настежь окно и попыталась уснуть.
Напрасная затея, сон ко мне не шел, а тут еще комары с улицы налетели. Тогда я закрыла окно и стала гоняться за ними со свернутой в трубку пожелтевшей газетой, видимо, давно уже валявшейся на подоконнике, но особых успехов на этом поприще не достигла. Пришлось мне провести бессонную ночь в духоте, под заунывное гудение комариной эскадрильи. Только под утро, уже на рассвете, мне удалось задремать, но очень скоро самые нескромные солнечные лучи стали вовсю шарить по дощатым стенам мезонина, те, в свою очередь, раскалились, как кровельное железо, и я была вынуждена сбежать из этого райского уголка над крыльцом.
Семейство долгоносиков в полном составе пребывало на веранде. То ли собирались завтракать, то ли только что позавтракали.
— Как спалось? — с фальшивой приветливостью осведомился Толик. Как будто он не знал, что их мезонин и крепкий ночной сон — две вещи, совершенно несовместимые.
— Спасибо, хорошо, — с не менее фальшивой бодростью отрапортовала я и предупредила следующий вопрос решительным заявлением:
— Пойду-ка я немного погуляю.
Долгоносики не стали чинить мне препятствий, зато возле калитки дорогу мне преградил лохматый черный пес, насколько я понимаю в собаках, беспородный, но большой. Пес не лаял, не оскаливался и не выказывал никаких прочих признаков агрессии, напротив, дружелюбно помахивал полным репьев хвостом, лежа посреди тропинки, но я застыла как вкопанная. Кто знает, что там у него на уме?
— Буян! Буян! — крикнула псу Соня и добавила уже для меня:
— Он не тронет.
И все же я не стала рисковать, аккуратно обошла лежащего пса и чуть не вприпрыжку поскакала к синей палатке на другой стороне улицы. Там, правда, путного было мало, так что пришлось мне удовольствоваться пакетиком жареного картофеля и персиковым йогуртом в пластиковом стаканчике, просроченным, как выяснилось впоследствии. Но я, полная свежих воспоминаний о вчерашнем Сонином бульоне, все равно его съела. Потом прошлась по поселку, оказавшемуся ненамного больше, чем можно было увидеть с мезонина, и вернулась.
Веранда была пуста, а Буян по-прежнему загорал поперек тропинки. Я попробовала завязать с ним неформальный контакт, скормив ему остатки чипсов. Буян отнесся к моей затее благосклонно, хотя того, что я высыпала из полупустого пакетика, было явно недостаточно.
— Хорошая, хорошая собачка, — залебезила я перед кобелем и предприняла робкую попытку почесать его за ушком.
Буян не возражал. Надо же, какая добродушная псина, ничего общего с хозяевами. Согласитесь, просто удивительно, что Соня и Толя держат такую бесполезную, с куркульской точки зрения, собаку.
В дом идти мне совершенно не хотелось, и я от нечего делать занялась обследованием прилегающей к «Броненосцу „Потемкину“ территории, достаточно обширной, между прочим. Буян трусил со мной рядом, время от времени громко позевывая и в порядке устрашения мух клацая зубами.
Участок был довольно обширным. Хватило и на грядки, и на клумбы, и на дикорастущие сосны у забора. Мне не терпелось посмотреть на пресловутые «иллюминаторы» в подвале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Зимой здесь, конечно, никто не живет, а летом иногда, в жару, Толик ночует. А кроме мезонина, мы вам ничего предложить не можем, сами видите, сколько у нас народу, да еще вечный ремонт…
— Меня вполне устраивает, — поспешила я ее заверить, хотя она в этом, кажется, не нуждалась, — всю жизнь мечтала пожить в мезонине. — В данном случае, чтоб вы знали, я душой не кривила. И правда, когда еще представится такая возможность?
— Когда солнце в эту сторону, нужно занавески задергивать, — посоветовала Соня, — а то духота будет.
Я кивнула и попросила у нее нитки с иголкой, чтобы хоть немного привести в порядок свой гардероб. Вскоре прибежала старшая девочка — кажется, Катя — и принесла мне катушку. Минут сорок я потратила на штопку, а потом отодвинула занавески и, приникнув к окну, оглядела окрестности.
Мне открылся кусок улицы, застроенный по преимуществу старыми деревянными домиками, некоторые из коих тоже ремонтировались-благоустраивались на современный манер. Еще в поле моего зрения попала синяя жестяная палатка, судя по торчащим за пыльным стеклом пластиковым бутылкам, торгующая съестным. Я решила в ближайшее время ее обследовать и, если ассортимент окажется мало-мальски приемлемым, покупать там еду для себя. Дабы не обременять Ингину сестрицу. Посижу пару деньков на пирожках, ничего со мной не случится.
Вот именно, ничего! Что за это время переменится? Разве я смогу переступить порог своей квартиры без страха? Сомневаюсь, очень сильно сомневаюсь. Хорошо, а недели мне для этого хватит? И недели не хватит, и месяца, и года! Но не могу же я, в самом деле, просидеть в Сонином мезонине целый год, тем более что хозяева мне этого уж точно не позволят? У таких не очень-то загостишься. Но что мне делать, скажите на милость? Распутать историю с голым трупом, скажет какой-нибудь умник. Спасибо, дораспутывалась уже, сижу теперь в глубокой… Сижу теперь в этом мезонине. Под непомерным грузом одолевших меня скорбей я ничком рухнула на узкую кровать, застеленную жестким, как мешковина, покрывалом, и мгновенно уснула.
Когда я проснулась, было почти темно. Я села на кровати и распахнула окно. Внизу, на веранде, горел свет и раздавались детские голоса. Потом я услышала, как Соня кому-то сказала:
— Пойди позови ее.
— Да она, наверное, спит, — лениво отозвался Толик.
— Все равно позови, а то наплетет своей подружке, что мы ее тут голодом морили, — стояла на своем Соня.
— А чего бы она ни наплела, без разницы. — Толик упорно не желал лицезреть меня за семейным столом.
— Я сказала: иди!
Похоже, в этом доме царил матриархат. Приказной Сонин тон возымел-таки должное действие, потому что Толик больше не возражал, и очень скоро я услышала приближающиеся шаги.
Поначалу я хотела притвориться спящей, но потом передумала. Умирать и от страха, и от голода одновременно — это уж слишком даже для меня. Уж позвольте выбрать что-нибудь одно. Потому-то я и приняла любезное Толиково предложение разделить с ними скромную семейную трапезу, прекрасно отдавая себе отчет, насколько оно искреннее.
Семейство, включая десятимесячного Кирюшу, расположилось на веранде. На ужин, как ни странно, был говяжий, сильно отдающий половой тряпкой бульон с яйцом. Дети ели молча, чувствовалось, что блюдо им не очень нравится, но никто не отодвигал тарелку и не канючил: «Больше не буду», а Соня не уговаривала: «Ну еще две ложечки, ну одну…» Все чинно-степенно работали ложками, глядя в тарелки. Только грудному Кирюшке в порядке исключения разрешено было восседать на специальном детском стульчике. Заботливый папа Толик, расположившись рядом, потчевал дитятю специальными детскими консервами из баночки. Кирюша, подобно старшим сестрам и брату, исправно открывал рот и столь же исправно проглатывал пищу, уставившись на расписную глиняную супницу на столе. Идиллия, да и только.
Я тоже безропотно поглощала невкусный бульон. Не могла же я подать дурной пример таким образцово-показательным детям! Эх, моего бы Петьку сюда на экскурсию, посмотрел бы, как надо вести себя за столом.
— Ну и детишки у вас, — я все-таки не удержалась от комментария, — такие молодцы! Просто завидую вам. Мой Петька совсем не такой.
— Все от воспитания зависит, — коротко бросила мне в ответ Соня, и я пожалела, что открыла рот. До чего мне стало обидно! При том, что я и сама знаю, что Петька у меня без руля, без ветрил по моей же милости. Макаренко из меня и в самом деле не получился: то ору как бешеная, то любую его прихоть исполняю. И с учителями в школе, твердящими наперебой, какой у меня «трудный мальчик», наладить контакт не могу: то разругаюсь вдрызг, то бегаю, в глазки заглядываю, уговаривая «применить к нему индивидуальный подход». А чего вы еще хотите от уроженки задрипанной деревеньки потомственных грязнуль и неумех под названием Виллабаджо?
Сразу за бульоном появился чай в большом керамическом чайнике. Я залпом выпила две чашки одну за другой, чтобы избавиться от мерзкого привкуса половой тряпки, оставшегося у меня во рту после супа.
— Дети, зубы чистить, умываться и спать, — отдала команду Соня.
Долгоносые Катя и Маша и вихрастый Сережа без малейших возражений поднялись из-за стола и, не очень внятно пожелав взрослым спокойной ночи, скрылись в глубине дома. Вот так дисциплинка, прямо как в армии!
Я решила последовать примеру маленьких долгоносиков, но Соня задержала меня:
— Посидели бы с нами, посумерничали, небось успеете еще выспаться.
Я снова приземлилась на стул, посчитав, что с моей стороны было бы верхом невежливости проигнорировать хозяйскую волю. Да и спать мне совершенно не хотелось, и без того полдня в постели провалялась.
— И давно вы с Ингой знаетесь? — прозвучал Сонин вопрос. По всем признакам праздный, но мне он почему-то таким не показался.
— Давно. Еще со школы. В одном классе учились. В Котове, — дала я по возможности краткий и одновременно исчерпывающий ответ.
— Понятно, — задумчиво изрекла Соня, поднося к тонким губам кружку с чаем. — Школьные подружки — это замечательно. — И тут же:
— А работаете вы кем? — Прямо допрос какой-то!
— Корректором в газете. — Я исподлобья посмотрела на Соню.
Соня слегка взволновалась:
— И какая газета?
— «Пикник», — удовлетворила я Сонино любопытство.
— «Пикник»? — удивилась Соня. — Никогда не слышала про такую.
— Да сейчас ведь много разных газет, не то что раньше, — терпеливо разъяснила я. — Вот есть «Шесть соток» для садоводов-огородников, к примеру, есть для охотников и рыболовов, а наша — для любителей неорганизованного отдыха на природе: ну, шашлычки там, песенки под гитару. Мы сообщаем им, где в данное время наиболее подходящие условия — экология, дороги, достопримечательности, цены на местных рынках и всякое-разное, как у прочих, вплоть до сводки происшествий.
— Понятно, — снова молвила Соня и влепила мне прямо в лоб, без обиняков:
— Платят-то небось копейки?
Я растерялась, не привыкла я как-то к таким вопросам, и промямлила:
— Н-ну, по-всякому бывает… Соня же продолжала преспокойно прихлебывать чай.
— Ну а вы кем работаете? — Теперь уже я перешла в наступление.
— Да вот здесь и работаю. — Соня поставила чашку на стол. — Дел хватает.
— А муж? — Я кивнула в сторону дремавшего в плетеном кресле Толика. Что касается младенца Кирюши, то он увлеченно рассматривал собственные ручки, время от времени засовывая в ротик крепко сжатый кулачок.
— А Толик у нас работяга, каких мало, — заявила Соня, не уточнив, однако, в какой именно области Толик «работяга», — вкалывает с утра до вечера, имеет, конечно, не очень много, но зато мы люди честные. Привыкли только на себя рассчитывать, не то что некоторые. Есть такие, что пристроятся и живут на всем готовом, а мы так не приучены, — торжественно закончила она.
Вот не сойти мне с этого места: под «такими» Соня подразумевала Ингу! И вообще вся эта задушевная беседа на веранде была затеяна неспроста. Меня не покидало чувство, будто Соня пытается что-то у меня выведать. Опять же насчет Инги. Ох и угораздило меня, честное слово!
Я не придумала ничего оригинальнее, чем пару раз нарочито протяжно зевнуть: мол, в сон меня заклонило на свежем подмосковном воздухе. Конечно же, Соня догадалась, что моя внезапная сонливость всего лишь уловка, но строить мне новые козни не стала, отпустила восвояси. Я поднялась в мезонин, где было довольно-таки душно, распахнула настежь окно и попыталась уснуть.
Напрасная затея, сон ко мне не шел, а тут еще комары с улицы налетели. Тогда я закрыла окно и стала гоняться за ними со свернутой в трубку пожелтевшей газетой, видимо, давно уже валявшейся на подоконнике, но особых успехов на этом поприще не достигла. Пришлось мне провести бессонную ночь в духоте, под заунывное гудение комариной эскадрильи. Только под утро, уже на рассвете, мне удалось задремать, но очень скоро самые нескромные солнечные лучи стали вовсю шарить по дощатым стенам мезонина, те, в свою очередь, раскалились, как кровельное железо, и я была вынуждена сбежать из этого райского уголка над крыльцом.
Семейство долгоносиков в полном составе пребывало на веранде. То ли собирались завтракать, то ли только что позавтракали.
— Как спалось? — с фальшивой приветливостью осведомился Толик. Как будто он не знал, что их мезонин и крепкий ночной сон — две вещи, совершенно несовместимые.
— Спасибо, хорошо, — с не менее фальшивой бодростью отрапортовала я и предупредила следующий вопрос решительным заявлением:
— Пойду-ка я немного погуляю.
Долгоносики не стали чинить мне препятствий, зато возле калитки дорогу мне преградил лохматый черный пес, насколько я понимаю в собаках, беспородный, но большой. Пес не лаял, не оскаливался и не выказывал никаких прочих признаков агрессии, напротив, дружелюбно помахивал полным репьев хвостом, лежа посреди тропинки, но я застыла как вкопанная. Кто знает, что там у него на уме?
— Буян! Буян! — крикнула псу Соня и добавила уже для меня:
— Он не тронет.
И все же я не стала рисковать, аккуратно обошла лежащего пса и чуть не вприпрыжку поскакала к синей палатке на другой стороне улицы. Там, правда, путного было мало, так что пришлось мне удовольствоваться пакетиком жареного картофеля и персиковым йогуртом в пластиковом стаканчике, просроченным, как выяснилось впоследствии. Но я, полная свежих воспоминаний о вчерашнем Сонином бульоне, все равно его съела. Потом прошлась по поселку, оказавшемуся ненамного больше, чем можно было увидеть с мезонина, и вернулась.
Веранда была пуста, а Буян по-прежнему загорал поперек тропинки. Я попробовала завязать с ним неформальный контакт, скормив ему остатки чипсов. Буян отнесся к моей затее благосклонно, хотя того, что я высыпала из полупустого пакетика, было явно недостаточно.
— Хорошая, хорошая собачка, — залебезила я перед кобелем и предприняла робкую попытку почесать его за ушком.
Буян не возражал. Надо же, какая добродушная псина, ничего общего с хозяевами. Согласитесь, просто удивительно, что Соня и Толя держат такую бесполезную, с куркульской точки зрения, собаку.
В дом идти мне совершенно не хотелось, и я от нечего делать занялась обследованием прилегающей к «Броненосцу „Потемкину“ территории, достаточно обширной, между прочим. Буян трусил со мной рядом, время от времени громко позевывая и в порядке устрашения мух клацая зубами.
Участок был довольно обширным. Хватило и на грядки, и на клумбы, и на дикорастущие сосны у забора. Мне не терпелось посмотреть на пресловутые «иллюминаторы» в подвале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43