Это была молодая девушка с длинными белокурыми волосами и серьезным бледным лицом, на котором выделялись широко раскрытые карие глаза и плотно сжатые губы. Она была одета в замшевую куртку, длинную зеленую вельветовую юбку и кожаные сапожки.
Обеими руками она держала маленький блестящий револьвер. Остановившись на верху лестницы, она вытянула руки вперед и выстрелила.
Не больше двадцати сантиметров отделяло дуло револьвера от точки между бровями премьера, в которой пуля пробила лобную кость.
Премьер упал на стоявшего позади телохранителя с зонтом, и вместе они повалились на лестницу.
Девушка вздрогнула от сильной отдачи, потом замерла, медленно опуская руки.
Эхо выстрела раскатилось между домами, и прошло несколько секунд, прежде чем окружающие начали как-то реагировать.
Один премьер никак не реагировал. Он умер мгновенно, как только пуля проникла в его мозг.
– Проклятье, – сказал Мартин Бек.
Гюнвальд Ларссон вопросительно посмотрел на него.
Такая реакция была необычной для Мартина Бека.
Виктор Паульссон сорвался с места и понесся к церкви; на полпути из свернутой газеты выпал пистолет и шлепнулся прямо в лужу.
Сенатор спокойно забрал у девушки никелированный револьвер, одновременно его телохранитель выхватил из недр своего просторного пальто огромный кольт.
Виктор Паульссон подбежал к порталу, держа в руке совершенно мокрую газету.
Сенатор, не отрывая глаз от девушки, передал ее оружие стоявшему рядом Цакриссону.
Каменное Лицо прицелился в обезоруженную девушку. Даже в его могучей пятерне револьвер поражал своими размерами.
Бу Цакриссон надумал выбить у него из рук оружие выстрелом из дамского револьверика, но телохранитель сенатора опередил его. Сохраняя полную невозмутимость, он ударил Цакриссона кольтом по руке. Цакриссон вскрикнул и выронил револьверик.
Кеннет Квастму, который до тех пор сохранял стойку смирно, набросился на девушку и живо скрутил ей руки на спине. Она не сопротивлялась, только наклонилась вперед с искаженным от боли лицом.
Телохранитель премьер-министра поднялся на ноги, ошалело глядя на лежащего у его ног покойника. В руке он по-прежнему держал зонт.
На площади раздавались удивленные и испуганные восклицания участников процессии; примчались репортеры и фотографы во главе с Рикардом Улльхольмом.
Одновременно с Мартином Беком и Гюнвальдом Ларссоном к месту происшествия невесть откуда подоспел Эрик Мёллер. Выкрикивая распоряжения своим озадаченным агентам, он принялся расталкивать потрясенных и взволнованных людей, окруживших убитого.
Мартин Бек посмотрел на Ребекку Линд – она все так же стояла, наклонившись вперед.
– Отпусти ее, – приказал он Квастму.
Квастму продолжал держать девушку железной хваткой и открыл было рот, чтобы возразить, но Гюнвальд Ларссон подошел и оттер его в сторону.
– Я отведу ее в нашу машину, – сказал Гюнвальд Ларссон и начал протискиваться сквозь возбужденную толпу.
Мартин Бек нагнулся и поднял оружие, которое Каменное Лицо выбил из руки Цакриссона.
Совсем недавно он видел точно такое же. У Колльберга в Музее вооруженных сил.
Ему вспомнилось, что говорил Колльберг про маленький дамский револьвер.
Пожалуй, с двадцати сантиметров из него можно попасть в капустный кочан, при условии, что кочан не будет шевелиться.
Глядя на простреленный лоб главы правительства, Мартин Бек подумал, что Ребекка справилась с этой задачей.
Кругом царило полное смятение.
Только сенатор, его телохранитель и четыре морских офицера относительно спокойно восприняли случившееся. Последние положили чудовищный венок у ног премьера.
Рикард Улльхольм, весь багровый, обратился к Эрику Мёллеру, который продолжал наводить порядок:
– Я обязан заявить об этом. Это грубейший служебный проступок, я заявлю парламентскому комиссару. Скандальный проступок.
– Заткнись, – ответил Эрик Мёллер.
Рикард Улльхольм еще больше побагровел и повернулся к Кристианссону, который неколебимо стоял на своем посту.
– Я заявлю о твоем служебном проступке. На всех вас заявлю парламентскому комиссару.
– Я ничего не сделал, – возразил Кристианссон.
– Вот именно! – вскричал Улльхольм. – Об этом-то я и заявлю.
Мартин Бек повернулся к Улльхольму:
– Ну что ты тут разорался. Займись делом. Скажи людям, чтобы отошли подальше. И ты тоже, Кристианссон.
Подойдя к Эрику Мёллеру, он сказал:
– Придется тебе разбираться тут. Я повезу девушку в уголовку.
Эрику Мёллеру удалось потеснить толпу, окружившую труп премьер-министра.
Убитый глава правительства лежал на спине на мокрой от дождя паперти. У его ног красовался гротескный венок; по другую сторону венка стоял долговязый сенатор с выражением озабоченности на загорелом лице. Его телохранитель по-прежнему держал в руке свой ковбойский кольт.
Со стороны Риддархюсской площади донесся вой сирен.
Мартин Бек сунул в карман блестящий револьверик и пошел к машине, где уже сидел Гюнвальд Ларссон с Ребеккой Линд.
XXIV
Ситуация была отнюдь не новой для Мартина Бека.
Он – за письменным столом, на стуле перед ним – человек, совершивший убийство.
Знакомая ситуация, обычная в его работе.
Куда менее обычно то, что к допросу можно приступать менее чем через час после того, как было совершено преступление, что он сам и целый ряд других сотрудников полиции были свидетелями убийства, что преступником была девушка восемнадцати лет и что вопросы как, где и когда отпадали, оставалось только выяснить почему.
За многие годы службы в полиции он видел убийц и убитых разного ранга, из всех слоев общества, но никогда еще жертвой расследуемого им убийства не было такое высокопоставленное лицо, как глава правительства страны.
Кроме того, он не мог припомнить, чтобы ему приходилось иметь дело с таким оружием, какое теперь поблескивало перед ним на бюваре.
Рядом с никелированным револьвериком лежала старая, потертая коробочка из светло-зеленого картона с неразборчивым текстом на ярлыке. В этой коробочке прежде хранилась пуля, пронзившая затем мозг премьер-министра; девушка достала ее из своей сумки и отдала ему еще в машине по дороге в полицейское управление.
Гюнвальд Ларссон не стал задерживаться в кабинете. Он понимал, что этот разговор Мартин Бек лучше всего проведет один, и оставил его наедине с Ребеккой.
И вот она перед ним, вся подобралась, пальцы рук сплетены на коленях, по-детски круглое лицо – бледное и напряженное. На его вопрос, хочет ли она есть, пить, курить, Ребекка отрицательно покачала головой.
– Я тут искал тебя недавно, – сказал Мартин Бек. Она удивленно посмотрела на него, потом спросила:
– Зачем это?
– Спросил твой адрес у адвоката Роксена, но он не знал, где ты живешь. После суда летом я иногда спрашивал себя, что с тобой сталось, догадывался, что тебе несладко приходится. Что ты, наверно, нуждаешься в помощи.
Ребекка пожала плечами.
– Верно, – сказала она. – Да только теперь все равно уже поздно.
Мартин Бек готов был пожалеть о своих словах. Она права. Поздно, и от того, что он только собирался помочь Ребекке, ей теперь вряд ли легче.
– И где же ты живешь сейчас, Ребекка? – спросил он.
– Последнюю неделю жила у подруги. Ее муж уехал на месяц, и она пустила нас с Камиллой к себе, пока он не вернется.
– Камилла там сейчас?
Она кивнула.
– Как вы думаете, можно ей там остаться? – робко спросила она. – Хотя бы на время. Моя подруга охотно за ней присмотрит.
– Как-нибудь уладим, – ответил Мартин Бек. – Хочешь позвонить туда?
– Не сейчас. Попозже, если можно.
– Конечно. И ты вправе прибегнуть к помощи адвоката. Наверно, выберешь Роксена?
Ребекка снова кивнула.
– А я больше никого и не знаю. И он для меня столько сделал. Но у меня нет номера его телефона.
– Хочешь, чтобы он приехал сюда немедленно?
– Не знаю. Вы скажите мне, как поступить. Я ведь не знаю, что и как положено.
Мартин Бек поднял трубку и попросил дежурную разыскать Роксена.
– Он помог мне написать письмо, – сказала Ребекка.
– Знаю, – ответил Мартин Бек. – Я видел копию в его конторе позавчера. Надеюсь, ты не против.
– Против чего?
– Что я прочел твое письмо.
– Нет, почему же мне быть против. Значит, вы и про ответ знаете?
Она сумрачно поглядела на Мартина Бека.
– Да. Не очень-то ободряющий ответ. И что же ты сделала, когда его получила?
Ребекка пожала плечами, посмотрела на свои руки. Посидела молча, потом сказала:
– Ничего. Я не знала, что делать. Больше ведь не к кому было обратиться. Я думала, главный руководитель страны что-нибудь сделает, но ему было наплевать и~ – Она безнадежно развела руками и продолжала почти шепотом: – Теперь это не играет никакой роли. Теперь уже все.
Она выглядела такой маленькой, одинокой, покинутой, что Мартину Беку захотелось подойти и погладить ее блестящие волосы или взять ее на руки и пожалеть. Он спросил:
– Где ты жила всю осень? Пока не устроилась у подруги?
– Где попало. Одно время мы жили на даче в Ваксхольме. Один мой приятель пустил нас туда, пока его родители ездили за границу. Потом, когда они вернулись, он сказал, что поживет у своей девушки, а нам уступил свою комнату. Но через несколько дней его хозяйка стала ругаться, пришлось нам опять уходить. Так и жили у разных друзей.
– Ты не обращалась в социальное бюро? Может быть, они помогли бы тебе с жильем.
Ребекка покачала головой.
– Не думаю. Они бы только напустили на меня детский надзор, и у меня отняли бы Камиллу. Мне кажется, в этой стране ни на какие власти нельзя положиться. Им плевать на простых людей, не знаменитых и не богатых, а то, что они называют помощью, по-моему, совсем не помощь. Сплошной обман.
Ее голос был полон горечи, и Мартин Бек понимал, что возражать не стоит. Да и с какой стати? В основном она права.
– М-м-м, – промычал он.
Зазвонил телефон. Дежурная сообщила, что ей не удалось найти Роксена ни в конторе, ни в суде. Домашний телефон в справочнике не указан.
Видимо, Рокотун жил там же, где помещалась его контора, и не завел второго телефона. Или же у него секретный номер. Мартин Бек попросил дежурную продолжать поиски.
– Не так уж важно, если вы не найдете его, – сказала Ребекка, когда он положил трубку. – Все равно на этот раз он мне не поможет.
– Не скажи, – ответил Мартин Бек. – Ты не спеши отчаиваться, Ребекка. Как бы то ни было, тебе необходим защитник, а Роксен хороший адвокат. Лучший, какого ты можешь получить. А пока со мной поговоришь. Можно попросить тебя, чтобы ты рассказала, что произошло?
– Вы же знаете, что произошло.
– Я подразумеваю то, что произошло до этого. Ты ведь не сегодня это задумала.
– Убить его, что ли?
– Ну да.
Ребекка некоторое время молча глядела себе под ноги. Потом подняла на Мартина Бека глаза, полные такого отчаяния, что он приготовился: сейчас заплачет.
– Джим умер, – глухо произнесла она.
– Как~ – Мартин Бек осекся.
Ребекка нагнулась за сумкой, стоявшей на полу рядом со стулом, и принялась рыться в ней. Он достал из кармана пиджака чистый, хотя и несколько мятый носовой платок и протянул ей через стол. Она посмотрела на него сухими глазами и покачала головой. Он убрал платок обратно в карман и стал ждать, пока она найдет то, что искала в сумке.
– Он покончил с собой, – сказала Ребекка, кладя на стол перед ним конверт авиапочты с сине-бело-красной каймой. – Можете прочесть письмо от его матери.
Мартин Бек вынул из конверта шуршащий тонкий листок. Письмо было написано на машинке, тон – сухой и деловитый; из текста вовсе не видно, чтобы мать Джима сочувствовала Ребекке или скорбела о смерти сына. Вообще, письмо было свободно от каких-либо эмоций и потому казалось особенно жестоким.
Джим умер в тюрьме двадцать второго октября, сообщала мать. Сделал из одеяла веревку, привязал за верхнюю койку и повесился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55