— Но жену Эриксона убили не пожарники. А у него дьявольски острый глаз, и в ту минуту, когда он среди пожарников увидит переодетых полицейских…
Колльберг смолк.
А Мальм спросил:
— При чем тут жена Эриксона?
— А при том.
— А, ты про эту старую историю, — сказал Мальм. — Но ты подал мне мысль. Возможно, кто-нибудь из родственников мог бы уговорить его. Невеста, к примеру.
— Нет у него невесты, — сказал Рённ.
— Все равно. Тогда, может быть, дочь? Или родители?
Колльберг передернулся. С каждой минутой в нем крепла уверенность, что все свои профессиональные познания Мальм почерпнул из кинофильмов.
Мальм встал и пошел к машинам.
Колльберг долго, испытующе глядел на Мартина Бека. Но тот не встретился с ним взглядом, и вид у него, когда он стоял, прислонясь к стене, был неприступный и озабоченный.
Впрочем, обстановка и не располагала к чрезмерному оптимизму.
Уже есть трое убитых — Нюман, Квант, Аксельсон, а после падения вертолета число их возросло до семи. Мрачный баланс. Колльберг не успел по-настоящему испугаться, когда ему грозила смертельная опасность перед зданием стоматологического института, но теперь ему было страшно. Отчасти потому, что очередная неосторожность могла стоить жизни еще нескольким полицейским, но прежде всего потому, что Эриксон мог внезапно отказаться от первоначального замысла стрелять только в полицейских. В этом втором случае нельзя даже представить себе размеры катастрофы. Слишком много людей находится в пределах досягаемости — на территории больницы и в жилых домах на Оденгатан. Но что же делать? Раз время не терпит, остается только одна возможность — штурмовать крышу тем или иным путем. А чего это будет стоить?
Колльберга занимал вопрос, о чем может думать Мартин Бек. Он не привык томиться неизвестностью по этому поводу, его это раздражало. Но недолго, ибо в дверях появился Мальм, и в ту же секунду Мартин Бек поднял голову и сказал:
— Это задача для одного человека.
— Для кого же?
— Для меня.
— Не могу допустить, — решительно отрубил Мальм.
— Ты уж извини, но такие вопросы я решаю сам.
— Минуточку! — вмешался Колльберг. — На чем основано твое решение? Технические соображения? Или чисто моральные?
Мартин Бек взглянул на него и ничего не ответил.
Но для Колльберга и одного взгляда было достаточно. Значит, и то и другое.
А уж раз Мартин Бек принял такое решение, не Колльбергу с ним спорить. Для этого они слишком хорошо и слишком долго знают друг друга.
— Как ты намерен действовать? — спросил Гюнвальд Ларссон.
— Зайду в одну из квартир этажом ниже, потом вылезу через окно, что выходит во двор. Ну то, что как раз под северным балконом. И взберусь на этот балкон по складной лестнице.
— Может получиться, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— А где ты думаешь найти Эриксона? — спросил Колльберг.
— На верхней крыше со стороны улицы над северной студией.
Колльберг собрал лоб в глубокие морщины и замер, прижав большим пальцем левой руки верхнюю губу.
— Едва ли он там окажется, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Есть только один шанс достать его. Шанс для хорошего стрелка.
— Постой-ка, — перебил Колльберг. — Если я правильно себе представляю, обе квартиры-студии лежат как два ящика на собственно крыше. Обе — на несколько метров отступя от улицы. Крыша у них плоская, но от нее к краю идет скошенная стеклянная стена, отчего тут получается как бы впадина.
Мартин Бек взглянул на него.
— Да, да, — продолжал Колльберг, — и мне кажется, что именно оттуда Эриксон стрелял по машине на Оденгатан.
— И при этом сам ничем не рисковал, — вмешался Гюнвальд Ларссон. — А ведь хороший снайпер на крыше «Боньерса» или на колокольне… Хотя нет, с «Боньерса» ничего не получится.
— А вот про колокольню он не подумал. — сказал Колльберг. — Да там и нет никого.
— Никого, — повторил Ларссон. — И очень глупо.
— О'кэй, но, чтобы заманить его на крышу студии, надо каким-то образом привлечь его внимание.
Колльберг снова погрузился в раздумье. Остальные молчали.
— Этот дом немного отступает от красной линии, — сказал он. — Примерно метра на два. Я считаю, что, если затеять что-нибудь в углу, образованном стенами домов, или где-нибудь рядышком, ему, может, придется влезть на крышу студии, чтобы последить, чего это тут делают. Перевешиваться через парапет он едва ли станет. Но если взять пожарную машину…
— Я не хотел бы вмешивать в это дело пожарников, — сказал Мартин Бек.
— Мы можем привлечь тех полицейских, которые уже оделись пожарниками. Если они будут жаться к стене, ему в них все равно не попасть.
— Если у него нет при себе ручных гранат, — брюзгливо добавил Гюнвальд Ларссон.
— А что они будут делать там, в углу? — спросил Мартин Бек.
— Просто ковыряться. — сказал Колльберг. — Больше ничего и не нужно. Это я могу взять на себя. Но чтоб с твоей стороны ни звука.
Мартин Бек кивнул.
— Вот так, — сказал Колльберг. — Значит, договорились?
Мальм все время с удивлением глядел на Мартина Бека и наконец спросил:
— Это следует рассматривать как добровольный почин?
— Да.
— Должен признаться, что я тобой восхищаюсь, — продолжал Мальм. — Но понимать тебя, по совести говоря, не понимаю.
Мартин Бек ничего не ответил.
Через пятнадцать минут он отправился к крепости на Далагатан. Он старался держаться поближе к стенам домов. Рукой он прижимал к боку складную алюминиевую лесенку.
Одновременно пожарная машина с включенными сиренами выехала из-за угла Обсерваториенгатан.
Под пиджаком у Мартина Бека был спрятан коротковолновик, а 7,65-миллиметровый «вальтер» упирался дулом под мышку. Он отмахнулся от полицейских в штатском, которые вылезли навстречу ему из котельной, и начал медленно подниматься.
Наверху он открыл дверь студии универсальной отмычкой, которую добыл для него Колльберг, и оставил в холле верхнее платье и куртку.
По профессиональной привычке огляделся — уютная, со вкусом обставленная квартира — и подумал, что интересно бы узнать, кто здесь живет.
Вой пожарных сирен не умолкал ни на минуту.
Мартин Бек чувствовал себя вполне спокойно и уверенно. Он открыл окно, выходящее во двор, и сориентировался. Он находился как раз под северным балконом. Он собрал лестницу, выставил ее наружу и зацепил за перила балкона, примерно в трех с половиной метрах над окном.
Затем он слез с подоконника, вернулся в квартиру и настроил приемник. Рённ отозвался тотчас же.
Со своего поста, позади больничной территории, на крыше двадцатиэтажного дома «Боньерса» Эйнар Рённ вел наблюдение за расположенным на пятьсот метров юго-западнее домом 34 по Далагатан. Глаза у него слезились от резкого ветра, но объект наблюдения был виден вполне отчетливо — крыша над северной студией.
— Ничего, — сказал он в приемник. — Пока ничего.
Он услышал вой пожарной машины, и вслед за тем какая-то тень скользнула по узкой, освещенной солнцем полоске крыши.
Он поднес микрофон к губам и сказал обычным голосом:
— Да. Вот он. Вижу. На этой стороне. Лежит на крыше.
Через двадцать пять секунд сирены умолкли. Рённ, удаленный от Далагатан на полкилометра, не отметил сколько-нибудь серьезных изменений. Но уже мгновенье спустя он увидел вдали тень на крыше, увидел встающую фигуру и сказал:
— Мартин! Давай!
Вот теперь голос у него был хриплый от волнения. Ответа не последовало.
Будь Рённ метким стрелком — а он таковым не был — да будь у него вдобавок винтовка с оптическим прицелом — а таковой у него тоже не было, — он, пожалуй, мог бы попасть в фигуру на крыше. Да, и еще если бы он рискнул выстрелить, что тоже очень сомнительно. Ибо фигура на крыше вполне могла оказаться Мартином Беком.
Для Эйнара Рённа не имело большого значения, что у пожарной машины перегорел предохранитель и смолкла сирена.
Для Мартина Бека это значило все.
Едва получив сигнал от Рённа, он оставил радио, метнулся к окну и стремительно взобрался на балкон. Прямо перед собой он увидел глухую заднюю стену студии с узкой ржавой лестницей.
Когда смолк защитный звук сирены, он уже карабкался наверх, сжимая пистолет в правой руке.
После страшного, рвущего уши воя тишина вокруг казалась полной.
Дуло пистолета чуть слышно звякнуло о правый стояк лестницы.
Мартин Бек достиг крыши. Его голова и плечи уже поднялись над ее краем.
На крыше в двух метрах от него стоял Оке Эриксон, широко расставив ноги и нацелив дуло пистолета ему в грудь.
Мартин Бек же все еще держал свой «вальтер» под углом кверху и слегка в сторону, не успев придать ему нужное направление.
Что он успел подумать?
Что уже слишком поздно.
Что Эриксон ему запомнился куда лучше, чем можно было ожидать: белокурые усы, зачесанные назад волосы с косым пробором. Противогаз на затылке.
Вот что он успел увидеть.
И еще странной формы пистолет «хаммерли» с массивным прикладом и синий блеск стали в вороненом дуле четырехгранного ствола.
Из дула таращился на него черный глаз смерти.
Это он где-то вычитал.
А главное, было уже слишком поздно.
Эриксон выстрелил. Тысячную долю секунды Мартин Бек видел его голубые глаза.
И вспышку выстрела.
Пуля ударила в середину груди. Как тяжелый молот.
XXIX
Балкон был размером примерно два на три. Узкая и ржавая железная лестница крепилась болтами к желтой задней стене и вела на черную крышу студии. А в каждой из боковых стен балкона было по запертой двери. Высокая ограда со стороны двора состояла из толстых пластин матового стекла, а поверх ограды шла толстая балка. На полу балкона, выложенном глазурованной плиткой, стояла складная подставка для выколачивания ковров из оцинкованных железных палок.
Мартин Бек лежал на спине на этой подставке. Голова у него откинулась назад, на толстую трубу, составляющую основу конструкции.
Он медленно пришел в себя, поднял веки и глянул в ясное голубое небо. Все поплыло перед его глазами, и он снова их закрыл.
Он вспомнил или, точнее сказать, вновь ощутил грозный толчок в грудь, вспомнил свое падение, но совсем не мог припомнить, каким образом очутился на земле. Неужели он упал во двор? С крыши девятиэтажного дома? Разве после такого падения человек может уцелеть?
Мартин Бек пытался поднять голову, чтобы оглядеться по сторонам, но от физического напряжения его пронзила такая боль, что он снова на несколько секунд потерял сознание. Больше он не повторял попытки, а огляделся как мог, не двигая головой, из-под полуопущенных век. Он увидел лестницу, черный край плоской крыши и понял, что упал от силы метра на два вниз. Он прикрыл глаза. Потом попытался по очереди приподнять каждую руку и ногу. Но от малейшего усилия его пронизывала все та же острая боль. Он понял, что хоть одна пуля наверняка угодила ему в грудь, и удивился, что до сих пор не умер. С другой стороны, не возникало у него и то ощущение счастья, которое в аналогичных ситуациях испытывают герои книг. Впрочем, страха он тоже не испытывал.
Он думал, сколько времени прошло с тех пор, как в него попала первая пуля, и попадали ли в него другие пули с тех пор, как он потерял сознание. На крыше ли Эриксон? Выстрелов вроде бы не слышно.
Мартин Бек успел увидеть его лицо — лицо старца и в то же время детское. Возможно ли такое сочетание? А глаза — безумные от страха, ненависти, отчаяния или, может быть, просто лишенные всякого выражения.
Бог весть с чего Мартин Бек вообразил, что он понимает этого человека и что и на нем лежит часть вины, а потому он должен прийти на помощь, но человек на крыше уже находился вне пределов человеческой помощи. В какое-то мгновение за последние сутки он совершил решающий шаг через границу, шаг в безумие, в мир, где нет ничего, кроме ненависти, насилия и мести.
«Вот я лежу здесь и, может быть, умираю, — подумал Мартин Бек, — но какую вину я искуплю своей смертью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Колльберг смолк.
А Мальм спросил:
— При чем тут жена Эриксона?
— А при том.
— А, ты про эту старую историю, — сказал Мальм. — Но ты подал мне мысль. Возможно, кто-нибудь из родственников мог бы уговорить его. Невеста, к примеру.
— Нет у него невесты, — сказал Рённ.
— Все равно. Тогда, может быть, дочь? Или родители?
Колльберг передернулся. С каждой минутой в нем крепла уверенность, что все свои профессиональные познания Мальм почерпнул из кинофильмов.
Мальм встал и пошел к машинам.
Колльберг долго, испытующе глядел на Мартина Бека. Но тот не встретился с ним взглядом, и вид у него, когда он стоял, прислонясь к стене, был неприступный и озабоченный.
Впрочем, обстановка и не располагала к чрезмерному оптимизму.
Уже есть трое убитых — Нюман, Квант, Аксельсон, а после падения вертолета число их возросло до семи. Мрачный баланс. Колльберг не успел по-настоящему испугаться, когда ему грозила смертельная опасность перед зданием стоматологического института, но теперь ему было страшно. Отчасти потому, что очередная неосторожность могла стоить жизни еще нескольким полицейским, но прежде всего потому, что Эриксон мог внезапно отказаться от первоначального замысла стрелять только в полицейских. В этом втором случае нельзя даже представить себе размеры катастрофы. Слишком много людей находится в пределах досягаемости — на территории больницы и в жилых домах на Оденгатан. Но что же делать? Раз время не терпит, остается только одна возможность — штурмовать крышу тем или иным путем. А чего это будет стоить?
Колльберга занимал вопрос, о чем может думать Мартин Бек. Он не привык томиться неизвестностью по этому поводу, его это раздражало. Но недолго, ибо в дверях появился Мальм, и в ту же секунду Мартин Бек поднял голову и сказал:
— Это задача для одного человека.
— Для кого же?
— Для меня.
— Не могу допустить, — решительно отрубил Мальм.
— Ты уж извини, но такие вопросы я решаю сам.
— Минуточку! — вмешался Колльберг. — На чем основано твое решение? Технические соображения? Или чисто моральные?
Мартин Бек взглянул на него и ничего не ответил.
Но для Колльберга и одного взгляда было достаточно. Значит, и то и другое.
А уж раз Мартин Бек принял такое решение, не Колльбергу с ним спорить. Для этого они слишком хорошо и слишком долго знают друг друга.
— Как ты намерен действовать? — спросил Гюнвальд Ларссон.
— Зайду в одну из квартир этажом ниже, потом вылезу через окно, что выходит во двор. Ну то, что как раз под северным балконом. И взберусь на этот балкон по складной лестнице.
— Может получиться, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— А где ты думаешь найти Эриксона? — спросил Колльберг.
— На верхней крыше со стороны улицы над северной студией.
Колльберг собрал лоб в глубокие морщины и замер, прижав большим пальцем левой руки верхнюю губу.
— Едва ли он там окажется, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Есть только один шанс достать его. Шанс для хорошего стрелка.
— Постой-ка, — перебил Колльберг. — Если я правильно себе представляю, обе квартиры-студии лежат как два ящика на собственно крыше. Обе — на несколько метров отступя от улицы. Крыша у них плоская, но от нее к краю идет скошенная стеклянная стена, отчего тут получается как бы впадина.
Мартин Бек взглянул на него.
— Да, да, — продолжал Колльберг, — и мне кажется, что именно оттуда Эриксон стрелял по машине на Оденгатан.
— И при этом сам ничем не рисковал, — вмешался Гюнвальд Ларссон. — А ведь хороший снайпер на крыше «Боньерса» или на колокольне… Хотя нет, с «Боньерса» ничего не получится.
— А вот про колокольню он не подумал. — сказал Колльберг. — Да там и нет никого.
— Никого, — повторил Ларссон. — И очень глупо.
— О'кэй, но, чтобы заманить его на крышу студии, надо каким-то образом привлечь его внимание.
Колльберг снова погрузился в раздумье. Остальные молчали.
— Этот дом немного отступает от красной линии, — сказал он. — Примерно метра на два. Я считаю, что, если затеять что-нибудь в углу, образованном стенами домов, или где-нибудь рядышком, ему, может, придется влезть на крышу студии, чтобы последить, чего это тут делают. Перевешиваться через парапет он едва ли станет. Но если взять пожарную машину…
— Я не хотел бы вмешивать в это дело пожарников, — сказал Мартин Бек.
— Мы можем привлечь тех полицейских, которые уже оделись пожарниками. Если они будут жаться к стене, ему в них все равно не попасть.
— Если у него нет при себе ручных гранат, — брюзгливо добавил Гюнвальд Ларссон.
— А что они будут делать там, в углу? — спросил Мартин Бек.
— Просто ковыряться. — сказал Колльберг. — Больше ничего и не нужно. Это я могу взять на себя. Но чтоб с твоей стороны ни звука.
Мартин Бек кивнул.
— Вот так, — сказал Колльберг. — Значит, договорились?
Мальм все время с удивлением глядел на Мартина Бека и наконец спросил:
— Это следует рассматривать как добровольный почин?
— Да.
— Должен признаться, что я тобой восхищаюсь, — продолжал Мальм. — Но понимать тебя, по совести говоря, не понимаю.
Мартин Бек ничего не ответил.
Через пятнадцать минут он отправился к крепости на Далагатан. Он старался держаться поближе к стенам домов. Рукой он прижимал к боку складную алюминиевую лесенку.
Одновременно пожарная машина с включенными сиренами выехала из-за угла Обсерваториенгатан.
Под пиджаком у Мартина Бека был спрятан коротковолновик, а 7,65-миллиметровый «вальтер» упирался дулом под мышку. Он отмахнулся от полицейских в штатском, которые вылезли навстречу ему из котельной, и начал медленно подниматься.
Наверху он открыл дверь студии универсальной отмычкой, которую добыл для него Колльберг, и оставил в холле верхнее платье и куртку.
По профессиональной привычке огляделся — уютная, со вкусом обставленная квартира — и подумал, что интересно бы узнать, кто здесь живет.
Вой пожарных сирен не умолкал ни на минуту.
Мартин Бек чувствовал себя вполне спокойно и уверенно. Он открыл окно, выходящее во двор, и сориентировался. Он находился как раз под северным балконом. Он собрал лестницу, выставил ее наружу и зацепил за перила балкона, примерно в трех с половиной метрах над окном.
Затем он слез с подоконника, вернулся в квартиру и настроил приемник. Рённ отозвался тотчас же.
Со своего поста, позади больничной территории, на крыше двадцатиэтажного дома «Боньерса» Эйнар Рённ вел наблюдение за расположенным на пятьсот метров юго-западнее домом 34 по Далагатан. Глаза у него слезились от резкого ветра, но объект наблюдения был виден вполне отчетливо — крыша над северной студией.
— Ничего, — сказал он в приемник. — Пока ничего.
Он услышал вой пожарной машины, и вслед за тем какая-то тень скользнула по узкой, освещенной солнцем полоске крыши.
Он поднес микрофон к губам и сказал обычным голосом:
— Да. Вот он. Вижу. На этой стороне. Лежит на крыше.
Через двадцать пять секунд сирены умолкли. Рённ, удаленный от Далагатан на полкилометра, не отметил сколько-нибудь серьезных изменений. Но уже мгновенье спустя он увидел вдали тень на крыше, увидел встающую фигуру и сказал:
— Мартин! Давай!
Вот теперь голос у него был хриплый от волнения. Ответа не последовало.
Будь Рённ метким стрелком — а он таковым не был — да будь у него вдобавок винтовка с оптическим прицелом — а таковой у него тоже не было, — он, пожалуй, мог бы попасть в фигуру на крыше. Да, и еще если бы он рискнул выстрелить, что тоже очень сомнительно. Ибо фигура на крыше вполне могла оказаться Мартином Беком.
Для Эйнара Рённа не имело большого значения, что у пожарной машины перегорел предохранитель и смолкла сирена.
Для Мартина Бека это значило все.
Едва получив сигнал от Рённа, он оставил радио, метнулся к окну и стремительно взобрался на балкон. Прямо перед собой он увидел глухую заднюю стену студии с узкой ржавой лестницей.
Когда смолк защитный звук сирены, он уже карабкался наверх, сжимая пистолет в правой руке.
После страшного, рвущего уши воя тишина вокруг казалась полной.
Дуло пистолета чуть слышно звякнуло о правый стояк лестницы.
Мартин Бек достиг крыши. Его голова и плечи уже поднялись над ее краем.
На крыше в двух метрах от него стоял Оке Эриксон, широко расставив ноги и нацелив дуло пистолета ему в грудь.
Мартин Бек же все еще держал свой «вальтер» под углом кверху и слегка в сторону, не успев придать ему нужное направление.
Что он успел подумать?
Что уже слишком поздно.
Что Эриксон ему запомнился куда лучше, чем можно было ожидать: белокурые усы, зачесанные назад волосы с косым пробором. Противогаз на затылке.
Вот что он успел увидеть.
И еще странной формы пистолет «хаммерли» с массивным прикладом и синий блеск стали в вороненом дуле четырехгранного ствола.
Из дула таращился на него черный глаз смерти.
Это он где-то вычитал.
А главное, было уже слишком поздно.
Эриксон выстрелил. Тысячную долю секунды Мартин Бек видел его голубые глаза.
И вспышку выстрела.
Пуля ударила в середину груди. Как тяжелый молот.
XXIX
Балкон был размером примерно два на три. Узкая и ржавая железная лестница крепилась болтами к желтой задней стене и вела на черную крышу студии. А в каждой из боковых стен балкона было по запертой двери. Высокая ограда со стороны двора состояла из толстых пластин матового стекла, а поверх ограды шла толстая балка. На полу балкона, выложенном глазурованной плиткой, стояла складная подставка для выколачивания ковров из оцинкованных железных палок.
Мартин Бек лежал на спине на этой подставке. Голова у него откинулась назад, на толстую трубу, составляющую основу конструкции.
Он медленно пришел в себя, поднял веки и глянул в ясное голубое небо. Все поплыло перед его глазами, и он снова их закрыл.
Он вспомнил или, точнее сказать, вновь ощутил грозный толчок в грудь, вспомнил свое падение, но совсем не мог припомнить, каким образом очутился на земле. Неужели он упал во двор? С крыши девятиэтажного дома? Разве после такого падения человек может уцелеть?
Мартин Бек пытался поднять голову, чтобы оглядеться по сторонам, но от физического напряжения его пронзила такая боль, что он снова на несколько секунд потерял сознание. Больше он не повторял попытки, а огляделся как мог, не двигая головой, из-под полуопущенных век. Он увидел лестницу, черный край плоской крыши и понял, что упал от силы метра на два вниз. Он прикрыл глаза. Потом попытался по очереди приподнять каждую руку и ногу. Но от малейшего усилия его пронизывала все та же острая боль. Он понял, что хоть одна пуля наверняка угодила ему в грудь, и удивился, что до сих пор не умер. С другой стороны, не возникало у него и то ощущение счастья, которое в аналогичных ситуациях испытывают герои книг. Впрочем, страха он тоже не испытывал.
Он думал, сколько времени прошло с тех пор, как в него попала первая пуля, и попадали ли в него другие пули с тех пор, как он потерял сознание. На крыше ли Эриксон? Выстрелов вроде бы не слышно.
Мартин Бек успел увидеть его лицо — лицо старца и в то же время детское. Возможно ли такое сочетание? А глаза — безумные от страха, ненависти, отчаяния или, может быть, просто лишенные всякого выражения.
Бог весть с чего Мартин Бек вообразил, что он понимает этого человека и что и на нем лежит часть вины, а потому он должен прийти на помощь, но человек на крыше уже находился вне пределов человеческой помощи. В какое-то мгновение за последние сутки он совершил решающий шаг через границу, шаг в безумие, в мир, где нет ничего, кроме ненависти, насилия и мести.
«Вот я лежу здесь и, может быть, умираю, — подумал Мартин Бек, — но какую вину я искуплю своей смертью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28