Когда Стефан и его свита заняли свои места, появились оба противника.
Щитов нет, — отметил Кадфаэль, — и кольчуг тоже, только толстые кожаные жилеты. Да, король хочет, чтобы развязка наступила побыстрее — у соперников не будет возможности целый день молотить друг друга мечами по доспехам, пока один из них не поднимет руки. На следующий день главное войско должно выступить вдогонку головному отряду, независимо от исхода поединка, а до этого Стефан еще собирался обсудить с военачальниками детали похода.
Обвинитель — Хью Берингар — первым преклонил колено перед королем, резко поднялся и направился к ристалищу. Фламандцы расступились, давая ему дорогу. Стоявший неподалеку Кадфаэль заметил, что лицо Берингара сосредоточено и серьезно, но в черных глазах по-прежнему притаилась смешинка.
— Я знал, — сказал Хью монаху, проходя мимо, — что ты меня не подведешь.
— Смотри, — уныло отозвался Кадфаэль, — сам меня не подведи.
— Не бойся, — заверил его Хью, — я исповедался и ныне чист и невинен, как новорожденный ягненок. — Голос его звучал ровно и задумчиво. — Я готов, как никогда в жизни, и знаю, что ты меня поддержишь.
«Да, мысленно я буду с тобой на арене», — ощущая свою беспомощность, подумал Кадфаэль и усомнился в том, что годы спокойной монашеской жизни смогли повлиять на его мятежную натуру и смирить некогда буйный и непокорный дух. Он чувствовал, как кровь закипает в жилах, словно это ему предстояло вступить в смертельную схватку.
Курсель также преклонил колено перед королем и последовал на площадку за своим обвинителем. Противники заняли места на противоположных концах ристалища, а Прескот встал между ними и высоко поднял жезл распорядителя, глядя на короля в ожидании сигнала. Герольд громогласно зачитал обвинение, назвал имя обвинителя и уведомил собравшихся, что обвиняемый вины за собой не признает. Толпа качнулась к арене с единым, словно порыв ветра, вздохом. Кадфаэль ясно видел лицо Хью: теперь оно было решительным и суровым, улыбка исчезла. Пристальный взгляд был устремлен на противника.
Король обозрел арену и поднял руку. Прескот опустил жезл и отступил к краю ристалища, а противники двинулись навстречу друг другу. На первый взгляд, силы противников были неравны. Курсель был старше, гораздо опытнее и значительно сильнее. Высокий рост, могучее телосложение и несомненная искушенность в воинском деле давали ему неоспоримое преимущество. По сравнению с ним Берингар казался сухопарым юнцом, и хотя можно было предположить, что его легкости будут сопутствовать быстрота и проворство, с первых же мгновений стало очевидно, что Курсель тоже необычайно подвижен и ловок. Лишь только послышался звон стали о сталь, как Кадфаэль почувствовал, как рука его невольно сжалась, как будто обхватив рукоятку меча, и повернулась, парируя удар тем же движением, каким отбил смертоносный клинок Курселя Хью Берингар. Отразив первый натиск противника, Хью развернулся, и теперь его можно выло увидеть из-под арки ворот.
Из темного проема возникла фигура девушки — словно ласточка в черно-белом одеянии, она летела к арене с развевающимися золотистыми волосами. Она спешила, позабыв обо всем на свете, подхватив юбки чуть ли не выше колен, а за ней, задыхаясь и заметно поотстав, пыталась поспеть другая молодая женщина. Запыхавшаяся Констанс из последних сил умоляла свою госпожу остановиться и вернуться домой, но Элин ее не слушала. Со всех ног бежала она туда, где в схватке не на жизнь, а на смерть сошлись оба ее поклонника. Она не смотрела по сторонам, и только вытягивала шею, стараясь разглядеть происходящее на арене поверх множества голов. Кадфаэль устремился ей наперерез, и, увидев монаха, она бросилась к нему.
— Брат Кадфаэль, что это? Что он наделал? И ты — ты знал и не сказал мне!
Если бы Констанс не пошла в лавку за мукой, я бы так ничего и не узнала...
— Тебе здесь не место, — проговорил Кадфаэль, прижимая к груди дрожащую и задыхавшуюся девушку, — ты ничем не можешь ему помочь. Я обещал ему, что не скажу тебе ни слова. Он не хотел, чтобы ты приходила сюда, незачем тебе на это смотреть.
— Нет! Я останусь! — пылко возразила девушка. — Неужели ты думаешь, что я могу уйти и оставить его одного? Но скажи мне, — голос ее звучал умоляюще, — это правда — то, что говорят в городе? Что он обвинил Адама в убийстве этого юноши? И что доказательством послужил кинжал Жиля?
— Да, это правда, — подтвердил Кадфаэль.
Девушка неотрывно смотрела на арену, где, со свистом рассекая воздух, вновь и вновь сталкивались с лязгом стальные мечи. В ее больших глазах читалась растерянность.
— И это обвинение — оно справедливо?
— Истинно так.
— О Господи! — воскликнула девушка, не сводя зачарованного взгляда с ристалища. — Он такой хрупкий... как же ему тяжело сейчас приходится... Ведь он чуть ли не вдвое меньше своего соперника — и решился на такое! О брат Кадфаэль, как ты это допустил?
«Теперь, — со странным облегчением подумал монах, — я хотя бы знаю, кто из этих двоих для нее „он“. До сих пор я не был в этом уверен, а может быть, и она тоже». Вслух он сказал:
— Если тебе хоть раз удастся заставить Хью Берингара отказаться от принятого им решения, обязательно расскажи мне, как ты этого добилась. Правда, я сомневаюсь, что твой способ убеждения сгодится для меня. Он сделал свой выбор, девочка, и у него были на то свои, достаточно веские резоны. Нам с тобой остается лишь примириться с этим.
— Но если мы поддержим его, — страстно произнесла Элин, — то непременно придадим ему сил. Я буду молиться за него, и поверь, я могу быть терпеливой — только подведи меня поближе: я должна все видеть!
Она порывисто устремилась к ристалищу, но Кадфаэль удержал ее за руку.
— По-моему, — промолвил монах, — будет лучше, если он тебя не увидит. Сейчас не время!
— Он меня не увидит, — у Элин вырвался горький смешок, — не увидит, пока я не брошусь между мечами, а я так и сделаю, если меня не пропустят... — Она умолкла, и у нее перехватило дыхание. — Нет! Я не настолько безрассудна. Единственное, что в моих силах, — это молча смотреть и ждать.
Выходит, несмотря ни на что, внутренне усмехнулся Кадфаэль, женщины нынче не желают довольствоваться той ролью, которая отведена им в этом мире, где властвуют мужчины.
Он отвел девушку на более высокое место, откуда она в облаке сверкающих на солнце золотистых волос могла без помех видеть полное беспощадной решимости лицо Берингара. Кончик его меча уже был обагрен кровью, но у Курселя была всего лишь оцарапана щека, тогда как на рукаве Берингара расплывалось кровавое пятно.
— Он ранен, — горестно простонала Элин и, изо всех сил стараясь не закричать, засунула в рот маленький кулачок и впилась зубами в стиснутые пальцы.
— Это пустяки, — уверенно заявил Кадфаэль. — Зато он ловчее — видишь, как отбивает удар! Хоть с виду он хрупкий, но запястье у него стальное. От своей цели он не отступит — ведь он борется за правое дело, и это придает ему силы.
— Я люблю его, — тихонько шепнула Элин. — До сих пор я сама этого не знала, но теперь мне ясно: я люблю его!
— Я тоже, девочка, — тихо отозвался Кадфаэль, — я тоже!
Схватка продолжалась без передышки уже целых два часа. Солнце стояло уже высоко и палило нещадно, но несмотря на это, изнемогая от жары, оба противника действовали с холодной осмотрительностью, сберегая силы. Теперь, когда их взгляды встречались на расстоянии вытянутых мечей, в них не было ненависти и злобы. Осталась лишь непреклонная решимость: у одного — отстоять правду, у другого — опровергнуть ее, и у обоих для этого было только одно средство — смерть противника. К этому времени они уже успели выяснить, что, невзирая на кажущееся очевидным превосходство одного из них, они были примерно равны и в быстроте, и в умении, а если некоторое преимущество Курселя все же имело место, то оно уравновешивалось силою истины. У обоих из неглубоких ран сочилась кровь, орошая траву.
Близился полдень, когда упорно наступавший Берингар сделал неожиданный выпад, и оттесненный назад противник поскользнулся на залитой кровью, поредевшей от летней жары траве. Почувствовав, что падает, Курсель вскинул руку, чтобы парировать очередной удар Берингара. Меч Хью обрушился на него с такой силой, что клинок в руке Курселя переломился и отлетел в сторону, а сам он повалился на бедро, сжимал в руке один лишь эфес.
Берингар мгновенно отпрянул, предоставив противнику возможность подняться. Он оперся острием меча о землю и бросил вопросительный взгляд на Прескота, который, в свою очередь, посмотрел на короля в ожидании указаний.
— Пусть продолжают! — бесстрастно распорядился Стефан.
Очевидно, он по-прежнему пребывал в дурном расположении духа.
Берингар, опираясь на меч, отер с лица пот. Курсель медленно поднялся, в отчаянии глядя на зажатую в руке бесполезную рукоять, сокрушенно вздохнул и в ярости отбросил ее. Берингар нахмурился и сделал два или три шага, переводя взгляд с Курселя на короля. Но король непреклонным суровым жестом дал понять, что схватка должна быть продолжена. И тогда Берингар, быстрым шагом подойдя к краю арены, бросил свой меч под скрещенные копья и потянулся за кинжалом.
Курсель не сразу понял, что происходит, но когда понял, лицо его просияло — уверенность вернулась к нему.
— Ну и ну, — тихо пробормотал король, — кажется, я ошибался, думая, кто из них лучший.
У соперников остались только кинжалы, и им предстояло сойтись вплотную.
Но меч ли это или кинжал — в любом случае многое зависит от длины оружия, а тот стилет, что извлек из висевших на бедре ножен Курсель, был куда длиннее, чем изящная игрушка, поблескивавшая в руках Хью Берингара. У короля Стефана вдруг пробудился интерес к поединку, заставивший его отбросить естественное раздражение из-за того, что обстоятельства вынудили его дать согласие на эту схватку.
— Он сошел с ума, — простонала Элин, припав к плечу Кадфаэля. Губы девушки были сжаты, а ноздри раздувались, как у ее воинственных предков. — Он же мог убить его без труда! Он совсем лишился рассудка! О, как я его люблю!
Между тем смертельный танец на арене продолжался: стоявшее уже в зените солнце сильно укоротило тени обоих противников. Теперь они наступали, отступали и уклонялись от ударов в пределах черного круга, вычерченного на траве отбрасываемыми ими тенями. Припекало, и противники обливались потом под кожаными доспехами. Берингару, оружие которого было короче и легче, пришлось перейти к обороне, а Курсель наседал, сознавая, что теперь у него появилось преимущество. Только быстрота и сноровка спасали Хью от беспрестанно обрушивавшихся на него ударов, каждый из которых мог оказаться роковым. Его ловкость пока еще позволяла ему вовремя уклоняться, оказываясь вне пределов досягаемости вражеского клинка. Но он начинал уставать — движения его становились все менее легкими, стремительными и проворными. А у Курселя то ли открылось второе дыхание, то ли он просто собрал все свои силы в последней, отчаянной попытке, но казалось, он вернул себе прежнюю мощь. Кровь сочилась из раны на правой руке Хью, стекая на ставшую липкой рукоятку его кинжала. Развевавшиеся клочья левого рукава Курселя отвлекали внимание Берингара, мешая сосредоточиться.
Собравшись с духом, Хью предпринял несколько молниеносных атак, и даже окрасил свой кинжал кровью противника, но длинные руки и длинный клинок Курселя давали ему неоспоримое преимущество.
Тогда Берингар сменил тактику — он начал отступать, упорно экономя силы, пока Курсель не начал выдыхаться, а его яростные атаки не стали ослабевать.
— О Господи... — еле слышно шептала Элин, — он слишком великодушен, он жертвует своей жизнью... Этот человек с ним играет.
— Никто, — тихо возразил Кадфаэль, — не может играть с Хью Берингаром безнаказанно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Щитов нет, — отметил Кадфаэль, — и кольчуг тоже, только толстые кожаные жилеты. Да, король хочет, чтобы развязка наступила побыстрее — у соперников не будет возможности целый день молотить друг друга мечами по доспехам, пока один из них не поднимет руки. На следующий день главное войско должно выступить вдогонку головному отряду, независимо от исхода поединка, а до этого Стефан еще собирался обсудить с военачальниками детали похода.
Обвинитель — Хью Берингар — первым преклонил колено перед королем, резко поднялся и направился к ристалищу. Фламандцы расступились, давая ему дорогу. Стоявший неподалеку Кадфаэль заметил, что лицо Берингара сосредоточено и серьезно, но в черных глазах по-прежнему притаилась смешинка.
— Я знал, — сказал Хью монаху, проходя мимо, — что ты меня не подведешь.
— Смотри, — уныло отозвался Кадфаэль, — сам меня не подведи.
— Не бойся, — заверил его Хью, — я исповедался и ныне чист и невинен, как новорожденный ягненок. — Голос его звучал ровно и задумчиво. — Я готов, как никогда в жизни, и знаю, что ты меня поддержишь.
«Да, мысленно я буду с тобой на арене», — ощущая свою беспомощность, подумал Кадфаэль и усомнился в том, что годы спокойной монашеской жизни смогли повлиять на его мятежную натуру и смирить некогда буйный и непокорный дух. Он чувствовал, как кровь закипает в жилах, словно это ему предстояло вступить в смертельную схватку.
Курсель также преклонил колено перед королем и последовал на площадку за своим обвинителем. Противники заняли места на противоположных концах ристалища, а Прескот встал между ними и высоко поднял жезл распорядителя, глядя на короля в ожидании сигнала. Герольд громогласно зачитал обвинение, назвал имя обвинителя и уведомил собравшихся, что обвиняемый вины за собой не признает. Толпа качнулась к арене с единым, словно порыв ветра, вздохом. Кадфаэль ясно видел лицо Хью: теперь оно было решительным и суровым, улыбка исчезла. Пристальный взгляд был устремлен на противника.
Король обозрел арену и поднял руку. Прескот опустил жезл и отступил к краю ристалища, а противники двинулись навстречу друг другу. На первый взгляд, силы противников были неравны. Курсель был старше, гораздо опытнее и значительно сильнее. Высокий рост, могучее телосложение и несомненная искушенность в воинском деле давали ему неоспоримое преимущество. По сравнению с ним Берингар казался сухопарым юнцом, и хотя можно было предположить, что его легкости будут сопутствовать быстрота и проворство, с первых же мгновений стало очевидно, что Курсель тоже необычайно подвижен и ловок. Лишь только послышался звон стали о сталь, как Кадфаэль почувствовал, как рука его невольно сжалась, как будто обхватив рукоятку меча, и повернулась, парируя удар тем же движением, каким отбил смертоносный клинок Курселя Хью Берингар. Отразив первый натиск противника, Хью развернулся, и теперь его можно выло увидеть из-под арки ворот.
Из темного проема возникла фигура девушки — словно ласточка в черно-белом одеянии, она летела к арене с развевающимися золотистыми волосами. Она спешила, позабыв обо всем на свете, подхватив юбки чуть ли не выше колен, а за ней, задыхаясь и заметно поотстав, пыталась поспеть другая молодая женщина. Запыхавшаяся Констанс из последних сил умоляла свою госпожу остановиться и вернуться домой, но Элин ее не слушала. Со всех ног бежала она туда, где в схватке не на жизнь, а на смерть сошлись оба ее поклонника. Она не смотрела по сторонам, и только вытягивала шею, стараясь разглядеть происходящее на арене поверх множества голов. Кадфаэль устремился ей наперерез, и, увидев монаха, она бросилась к нему.
— Брат Кадфаэль, что это? Что он наделал? И ты — ты знал и не сказал мне!
Если бы Констанс не пошла в лавку за мукой, я бы так ничего и не узнала...
— Тебе здесь не место, — проговорил Кадфаэль, прижимая к груди дрожащую и задыхавшуюся девушку, — ты ничем не можешь ему помочь. Я обещал ему, что не скажу тебе ни слова. Он не хотел, чтобы ты приходила сюда, незачем тебе на это смотреть.
— Нет! Я останусь! — пылко возразила девушка. — Неужели ты думаешь, что я могу уйти и оставить его одного? Но скажи мне, — голос ее звучал умоляюще, — это правда — то, что говорят в городе? Что он обвинил Адама в убийстве этого юноши? И что доказательством послужил кинжал Жиля?
— Да, это правда, — подтвердил Кадфаэль.
Девушка неотрывно смотрела на арену, где, со свистом рассекая воздух, вновь и вновь сталкивались с лязгом стальные мечи. В ее больших глазах читалась растерянность.
— И это обвинение — оно справедливо?
— Истинно так.
— О Господи! — воскликнула девушка, не сводя зачарованного взгляда с ристалища. — Он такой хрупкий... как же ему тяжело сейчас приходится... Ведь он чуть ли не вдвое меньше своего соперника — и решился на такое! О брат Кадфаэль, как ты это допустил?
«Теперь, — со странным облегчением подумал монах, — я хотя бы знаю, кто из этих двоих для нее „он“. До сих пор я не был в этом уверен, а может быть, и она тоже». Вслух он сказал:
— Если тебе хоть раз удастся заставить Хью Берингара отказаться от принятого им решения, обязательно расскажи мне, как ты этого добилась. Правда, я сомневаюсь, что твой способ убеждения сгодится для меня. Он сделал свой выбор, девочка, и у него были на то свои, достаточно веские резоны. Нам с тобой остается лишь примириться с этим.
— Но если мы поддержим его, — страстно произнесла Элин, — то непременно придадим ему сил. Я буду молиться за него, и поверь, я могу быть терпеливой — только подведи меня поближе: я должна все видеть!
Она порывисто устремилась к ристалищу, но Кадфаэль удержал ее за руку.
— По-моему, — промолвил монах, — будет лучше, если он тебя не увидит. Сейчас не время!
— Он меня не увидит, — у Элин вырвался горький смешок, — не увидит, пока я не брошусь между мечами, а я так и сделаю, если меня не пропустят... — Она умолкла, и у нее перехватило дыхание. — Нет! Я не настолько безрассудна. Единственное, что в моих силах, — это молча смотреть и ждать.
Выходит, несмотря ни на что, внутренне усмехнулся Кадфаэль, женщины нынче не желают довольствоваться той ролью, которая отведена им в этом мире, где властвуют мужчины.
Он отвел девушку на более высокое место, откуда она в облаке сверкающих на солнце золотистых волос могла без помех видеть полное беспощадной решимости лицо Берингара. Кончик его меча уже был обагрен кровью, но у Курселя была всего лишь оцарапана щека, тогда как на рукаве Берингара расплывалось кровавое пятно.
— Он ранен, — горестно простонала Элин и, изо всех сил стараясь не закричать, засунула в рот маленький кулачок и впилась зубами в стиснутые пальцы.
— Это пустяки, — уверенно заявил Кадфаэль. — Зато он ловчее — видишь, как отбивает удар! Хоть с виду он хрупкий, но запястье у него стальное. От своей цели он не отступит — ведь он борется за правое дело, и это придает ему силы.
— Я люблю его, — тихонько шепнула Элин. — До сих пор я сама этого не знала, но теперь мне ясно: я люблю его!
— Я тоже, девочка, — тихо отозвался Кадфаэль, — я тоже!
Схватка продолжалась без передышки уже целых два часа. Солнце стояло уже высоко и палило нещадно, но несмотря на это, изнемогая от жары, оба противника действовали с холодной осмотрительностью, сберегая силы. Теперь, когда их взгляды встречались на расстоянии вытянутых мечей, в них не было ненависти и злобы. Осталась лишь непреклонная решимость: у одного — отстоять правду, у другого — опровергнуть ее, и у обоих для этого было только одно средство — смерть противника. К этому времени они уже успели выяснить, что, невзирая на кажущееся очевидным превосходство одного из них, они были примерно равны и в быстроте, и в умении, а если некоторое преимущество Курселя все же имело место, то оно уравновешивалось силою истины. У обоих из неглубоких ран сочилась кровь, орошая траву.
Близился полдень, когда упорно наступавший Берингар сделал неожиданный выпад, и оттесненный назад противник поскользнулся на залитой кровью, поредевшей от летней жары траве. Почувствовав, что падает, Курсель вскинул руку, чтобы парировать очередной удар Берингара. Меч Хью обрушился на него с такой силой, что клинок в руке Курселя переломился и отлетел в сторону, а сам он повалился на бедро, сжимал в руке один лишь эфес.
Берингар мгновенно отпрянул, предоставив противнику возможность подняться. Он оперся острием меча о землю и бросил вопросительный взгляд на Прескота, который, в свою очередь, посмотрел на короля в ожидании указаний.
— Пусть продолжают! — бесстрастно распорядился Стефан.
Очевидно, он по-прежнему пребывал в дурном расположении духа.
Берингар, опираясь на меч, отер с лица пот. Курсель медленно поднялся, в отчаянии глядя на зажатую в руке бесполезную рукоять, сокрушенно вздохнул и в ярости отбросил ее. Берингар нахмурился и сделал два или три шага, переводя взгляд с Курселя на короля. Но король непреклонным суровым жестом дал понять, что схватка должна быть продолжена. И тогда Берингар, быстрым шагом подойдя к краю арены, бросил свой меч под скрещенные копья и потянулся за кинжалом.
Курсель не сразу понял, что происходит, но когда понял, лицо его просияло — уверенность вернулась к нему.
— Ну и ну, — тихо пробормотал король, — кажется, я ошибался, думая, кто из них лучший.
У соперников остались только кинжалы, и им предстояло сойтись вплотную.
Но меч ли это или кинжал — в любом случае многое зависит от длины оружия, а тот стилет, что извлек из висевших на бедре ножен Курсель, был куда длиннее, чем изящная игрушка, поблескивавшая в руках Хью Берингара. У короля Стефана вдруг пробудился интерес к поединку, заставивший его отбросить естественное раздражение из-за того, что обстоятельства вынудили его дать согласие на эту схватку.
— Он сошел с ума, — простонала Элин, припав к плечу Кадфаэля. Губы девушки были сжаты, а ноздри раздувались, как у ее воинственных предков. — Он же мог убить его без труда! Он совсем лишился рассудка! О, как я его люблю!
Между тем смертельный танец на арене продолжался: стоявшее уже в зените солнце сильно укоротило тени обоих противников. Теперь они наступали, отступали и уклонялись от ударов в пределах черного круга, вычерченного на траве отбрасываемыми ими тенями. Припекало, и противники обливались потом под кожаными доспехами. Берингару, оружие которого было короче и легче, пришлось перейти к обороне, а Курсель наседал, сознавая, что теперь у него появилось преимущество. Только быстрота и сноровка спасали Хью от беспрестанно обрушивавшихся на него ударов, каждый из которых мог оказаться роковым. Его ловкость пока еще позволяла ему вовремя уклоняться, оказываясь вне пределов досягаемости вражеского клинка. Но он начинал уставать — движения его становились все менее легкими, стремительными и проворными. А у Курселя то ли открылось второе дыхание, то ли он просто собрал все свои силы в последней, отчаянной попытке, но казалось, он вернул себе прежнюю мощь. Кровь сочилась из раны на правой руке Хью, стекая на ставшую липкой рукоятку его кинжала. Развевавшиеся клочья левого рукава Курселя отвлекали внимание Берингара, мешая сосредоточиться.
Собравшись с духом, Хью предпринял несколько молниеносных атак, и даже окрасил свой кинжал кровью противника, но длинные руки и длинный клинок Курселя давали ему неоспоримое преимущество.
Тогда Берингар сменил тактику — он начал отступать, упорно экономя силы, пока Курсель не начал выдыхаться, а его яростные атаки не стали ослабевать.
— О Господи... — еле слышно шептала Элин, — он слишком великодушен, он жертвует своей жизнью... Этот человек с ним играет.
— Никто, — тихо возразил Кадфаэль, — не может играть с Хью Берингаром безнаказанно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38