— Я любил его, — запротестовал Леорик, одновременно сердясь и терзаясь, — хотя он всегда причинял неприятности, всегда шел наперекор.
— Идти наперекор — способ привлечь внимание, — проговорил Кадфаэль задумчиво, — если послушание и добродетель остаются незамеченными. Но оставим это. Ты хотел доказательств. Место, где вы наткнулись на Мэриета, находится не более чем в трех милях от твоего манора — минут сорок верхом, да? А вы приехали туда далеко за полдень. Сколько часов пролежал там мертвый Клеменс? И вдруг там оказывается Мэриет и пытается спрятать тело и свистит, подзывая лошадь, которая без всадника бродит где-то поблизости. Даже если он убежал и метался по лесу в ужасе от содеянного, разве он не подумал бы о лошади, прежде чем бежать? Либо хлестнул бы ее, чтобы умчалась, либо поймал и уехал на ней куда-нибудь подальше. Что же он делал все эти часы после того, как Клеменс умер, и до того, как стал привязывать коня и прятать тело? Ты никогда не думал об этом?
— Думал, — медленно произнес Леорик, уставившись широко открытыми глазами на Кадфаэля, — я думал, что он, как ты сказал, убежал в ужасе от того, что натворил, и вернулся уже днем, чтобы все убрать с глаз подальше.
— Так он говорит теперь, но ему стоило большого труда выудить из своего ума и души такое объяснение.
— Тогда что же вынудило его согласиться на такую страшную ложь? — прошептал Леорик, содрогаясь от мелькнувшей надежды и от ужаса — боясь поверить догадке. — Как мог он нанести такой удар и мне, и самому себе?
— Быть может, из боязни нанести еще более сильный удар? И из любви к кому-то, кого он имел основания подозревать, как ты заподозрил его самого. У Мэриета огромный запас нерастраченной любви, — сказал брат Кадфаэль, — а ты не позволял ему отдать большую ее часть тебе. Он и отдал ее кому-то другому, который ее не отверг, хотя скорее всего и не оценил должным образом. Мне нужно напоминать тебе, что у тебя два сына?
— Нет! — глухо крикнул Леорик. Это был вопль протеста и возмущения. В гневе старший Аспли стал казаться еще крупнее, его голова и плечи возвышались над коренастой фигурой Кадфаэля. — Не хочу этого слушать! Как ты смеешь! Этого не может быть!
— Не может быть для твоего наследника и любимца и допустимо для его брата? Все люди в этом мире могут ошибаться, и все может быть.
— Но я же говорю тебе, что видел, как он, весь в поту, прятал убитого. Если бы это произошло случайно и не по его вине, зачем бы ему скрывать эту смерть? Он бы стал громко кричать о ней!
— А если он случайно застал на месте преступления кого-то, кто был ему дорог, брата или друга, который был занят именно тем, за чем застал его ты? Ты веришь тому, что видел, отчего же Мэриету не поверить тому, что увидел он? Ты обрек свою душу на гибель, утаив его поступок, почему же он не мог сделать то же самое для другого? Ты обещал молчать и скрыть убийство ценой известной жертвы, и предложенное Мэриету спасение жизни означало, конечно же, спасение и для того, другого, только жертву должен был принести Мэриет. И Мэриет не воспротивился. По собственной воле заплатил — не только потому, что согласился с твоими условиями, он желал этого и пытался радоваться этому, ведь таким способом он покупал свободу тому, кого любил. Знаешь ли ты еще человека, которого он любит так, как своего брата?
— Это безумие! — проговорил Леорик, тяжело дыша, как будто был загнан до полусмерти. — Найджел весь день находился у Линде, Розвита скажет, Джейнин подтвердит. Найджелу нужно было уладить размолвку с невестой, он ушел рано утром и вернулся домой только поздним вечером. Он ничего не знал о том, что случилось днем, он был ошеломлен услышанным.
— От манора Линде до этого места в лесу можно быстро доехать верхом. А если Мэриет обнаружил Найджела, когда тот, весь в крови, пытался сделать что-то с телом Клеменса, и сказал: «Уходи, убирайся отсюда, оставь это мне — иди, и пусть тебя весь день видят в другом месте. Я сделаю все, что нужно». Что тогда?
— Ты действительно хочешь сказать, — хриплым шепотом спросил Леорик, — что Найджел убил человека? Совершил такое преступление против законов гостеприимства, родственных связей, против собственной природы?
— Нет, — ответил Кадфаэль. — Я говорю, что, возможно, Мэриет наткнулся на него так же, как ты на Мэриета. Ведь тебе это показалось неопровержимым доказательством, почему оно не могло показаться столь же убедительным Мэриету? Разве у него не было серьезного основания поверить в виновность брата, испугаться этого или, еще больше, того, что Найджелу могут приписать преступление, которого он не совершал? Пойми, если ты мог ошибиться, сразу поверив всему, что увидел, то так же мог ошибиться Мэриет. Эти потерявшиеся шесть часов не выходят у меня из головы, и как их объяснить, я не знаю.
— Возможно ли? — прошептал потрясенный Леорик. — Неужели я был так несправедлив к нему? А я сам — разве я не должен был тут же пойти к Хью Берингару, чтобы он во всем разобрался? Господи, что же нам теперь делать, как исправить то, что еще может быть исправлено?
— Сейчас тебе пора идти на обед к аббату Радульфусу, — сказал Кадфаэль. — Постарайся быть любезным гостем, аббат рассчитывает на это, а завтра тебе предстоит женить сына. Мы все еще бродим в потемках, и у нас нет другого выхода, как только ждать, когда что-нибудь прояснится. Подумай о том, что я сказал, но не говори никому ни слова. Пока не говори. Пусть день свадьбы пройдет в мире и покое.
Однако сам он в глубине души был уверен, что мирно этот день не кончится.
Айсуда пришла в сарайчик брата Кадфаэля. Монах взглянул на нее, забыл про свои думы и улыбнулся. На Айсуде был строгий, но очень красивый наряд, который она сочла подходящим для обеда у аббата; когда девушка увидела, что Кадфаэль улыбнулся и повеселел, напряженное выражение сошло с ее лица и сменилось обычной озорной гримаской. Она распахнула плащ и откинула капюшон, чтобы Кадфаэль мог полюбоваться ею.
— Как ты думаешь, годится?
Волосы Айсуды, слишком короткие, чтобы их заплести в косу, были подхвачены завязанной вокруг вышитой ленточкой, совершенно такой же, как та, что Мэриет прятал в своей постели; из-под ленты на шею спускалась густая масса локонов. Темно-синяя облегающая туника, ниже бедер спадающая мягкими складками, была надета на блузу из бледно-розовой шерсти, с длинными рукавами и высоким воротом. Совсем недетский наряд и по цвету, и по покрою, не очень подходящий девочке-дикарке, которой в первый раз разрешили обедать со взрослыми. Айсуда и всегда держалась прямо и уверенно, но сейчас ее осанка приобрела благородное достоинство, а походка стала величественной. Короткое, по шее, ожерелье из тяжелых камней, отшлифованных, но не ограненных, притягивало взгляд к красиво посаженной голове девушки. Других украшений на ней не было.
— По-моему, годится, — сказал Кадфаэль просто. — Если бы я был зеленым юнцом, увидевшим девчонку, которую знал с детства, мне бы понравилось. Слушай, ты так же не подготовлена к встрече с ним, как и он с тобой?
Айсуда затрясла головой, так что ее каштановые локоны заплясали и рассыпались по плечам.
— Нет, я готова! Я обдумала все, что ты мне сказал, и я знаю моего Мэриета. Ни тебе, ни ему нечего бояться. Я справлюсь.
— Тогда, — проговорил Кадфаэль, — до того, как мы пойдем, я, пожалуй, сообщу тебе новости, которые мне удалось узнать за это время.
Он сел рядом с Айсудой и все рассказал. Она выслушала монаха серьезно, со спокойным лицом, не дрогнув.
— Послушай, брат Кадфаэль, а почему бы Мэриету не прийти посмотреть, как женится его брат, если дело обстоит так, как ты говоришь? Понимаю, сейчас Мэриету еще нельзя сказать, что о его невиновности известно, что он никого не смог обмануть, — это только заставит его сильнее мучиться от страха за того, кого он укрывает. Но ты теперь знаешь, каков он, Мэриет: если он дал слово, он не нарушит его. Да к тому же, видит Бог, он очень наивен и верит, что все люди такие же честные и его слову поверят. Он поверит, что Хью Берингар даже преступнику, сидящему в тюрьме, может разрешить прийти и посмотреть на свадьбу брата.
— Он еще не может совершать такие далекие прогулки, — сказал Кадфаэль, хотя его тоже увлек этот план.
— И не нужно. Я пошлю за ним конюха с лошадью. Марк может прийти вместе с ним. Почему бы нет? Они явятся пораньше, закутанные в плащи, и тихонько найдут место, откуда все будет видно. Что бы ни произошло, — добавила Айсуда решительно, — я ведь не настолько дура, чтобы не понимать, что на их дом надвигается большая беда. Что бы ни произошло, я хочу вытащить его на люди, чтобы он занял подобающее ему место. У многих завтра физиономии окажутся перепачканными! Но его лицо чисто, и я хочу, чтобы это увидели.
— Я тоже, — воскликнул Кадфаэль, — я тоже!
— Тогда спроси Хью Берингара, можно ли мне послать за Мэриетом. Не знаю почему, но я чувствую — нужно, чтобы он был там, у него есть право быть там, он должен быть там.
— Я поговорю с Хью, — сказал Кадфаэль. — А теперь пойдем в приют святого Жиля, пока не стемнело.
Кадфаэль с Айсудой прошли через предместье, повернули направо к ярмарочной площадке с ее вытоптанной травой и мимо полей с последними остатками зелени и разбросанным кое-где жильем двинулись в сторону приюта. Силуэты голых деревьев вырисовывались на бледном небе, обещающем мороз.
— Это здесь могут найти себе пристанище прокаженные? — спросила девушка, поднимаясь по пологому травянистому склону к калитке. — Их здесь лечат и делают для них все, что могут? Это благородно!
— Иногда даже удается добиться успеха, — ответил Кадфаэль. — И никогда нет недостатка в желающих служить здесь несмотря на то, что больные, бывает, умирают. Марк сможет хорошо подлечить и тело, и душу твоего Мэриета.
— Когда я довершу начатое Марком, — проговорила Айсуда, просияв внезапно светлой улыбкой, — я как следует отблагодарю его. Куда мы теперь пойдем?
Кадфаэль отвел девушку прямо к сараю, но в этот час он был пуст. Время вечерней трапезы еще не подошло, но было уже слишком темно, чтобы заниматься чем-нибудь на улице. Низкое ложе одиноко стояло, аккуратно застеленное коричнево-серым одеялом.
— Это его кровать? — задумчиво спросила Айсуда, глядя на скромное ложе.
— Да, он спал наверху, на чердаке, из страха потревожить своих товарищей, если ночью начнет кричать, и здесь он упал. По словам Марка, он во сне пошел к Хью Берингару признаваться в убийстве и уговаривать отпустить узника. Ты подождешь здесь? Я найду его и приведу.
Мэриет сидел за маленьким столиком брата Марка в передней части общей комнаты и чинил переплет требника, подклеивая к нему полоску кожи. Лицо юноши выражало сосредоточенность, пальцы двигались ловко и уверенно. Когда Кадфаэль сообщил ему, что в сарае ждет посетитель, Мэриет внезапно разволновался. К Кадфаэлю он привык и не имел ничего против его присутствия, но общения с другими избегал, как будто был носителем какой-то заразы.
— Лучше бы никто не приходил, — произнес Мэриет, как человек, которого раздирают противоречивые чувства — благодарность за неожиданно проявленное к нему внимание и боязнь боли, которую такое внимание может принести. — Зачем это теперь? О чем разговаривать? Я рад, что я здесь, мне так спокойно. — Он закусил губу и спросил, смирившись:
— Кто это?
— Тот, кого тебе не надо бояться, — ответил Кадфаэль, думая о Найджеле. Если бы доказательства его братского внимания были представлены, их, пожалуй, было бы трудно вынести. Но таковых не было. Женихам простительно, конечно, отставлять в сторону все другие дела, но Найджел мог бы по крайней мере спросить о брате. — Это всего лишь Айсуда.
Всего лишь Айсуда! Мэриет вздохнул с облегчением.
— Айсуда вспомнила обо мне? Это очень славно. Но она знает, что я признавший вину преступник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35