Кто-кто, а она отлично понимала, что у ее дядюшки и впрямь есть сокровища, которые необходимо строго охранять, — это она сама, ее принадлежность к знаменитому роду, которая висит у нее на шее, словно мельничный жернов, а также выгода, которую можно извлечь из положения опекуна столь богатой наследницы. Но ведь совсем недавно Симона привечали, допускали к ней, ему улыбалась тетушка Агнес.
Мадлен сидела склонившись над чепцом, что вышивала для себя, и, похоже, вовсе не слышала голосов. Правда, она уже в возрасте и слух у нее похуже. Если она что и услышала, то лишь легкий шум.
Но вот все смолкло. Хлопнула дверь. Ивете показалось, что она услышала, как стукнула и следующая дверь — резкий, глухой хлопок. Затем послышался робкий стук в дверь ее собственной комнаты, и она отворилась. Как и ожидала Ивета, вошел Симон. Тем не менее она немного растерялась и не знала, что сказать. Но Симон, похоже, вовсе не смутился.
— Доброе утро, Ивета, — просто сказал он. — Госпожа Мадлен, не могли бы вы оставить нас на минуту вдвоем? — обратился он к Мадлен.
Та еще не забыла многозначительных улыбок и кивков, которыми награждала Симона леди Агнес, поэтому в ее глазах он все еще находился в привилегированном положении. Она оставила свое шитье, сделала реверанс и покинула комнату.
Как только дверь закрылась за ее спиной, Симон встал на колени перед Иветой и придвинулся к самому ее уху. Несмотря на все свое спокойствие, щеки его горели румянцем, он тяжело дышал, и ноздри его нервно раздувались.
— Слушай внимательно, Ивета! Наверное, меня к тебе больше не пустят… Если Мадлен скажет им, что я тут, с тобой, они выгонят меня взашей. Я к тебе с весточкой от Йосса!
Разволновавшись, Ивета хотела расспросить Симона поподробнее, но тот приложил палец к губам, призывая ее к молчанию, и стал говорить сам, быстро, тихо и взволнованно:
— Сегодня, после вечерни, Йосс просит тебя прийти в травный сарайчик. А я должен привести ему коня и ждать на другой стороне ручья. Я его не подведу, не подведи и ты. Все поняла?
Ивета кивнула, ее переполняли радость, удивление и тревога.
— О да! Да, Симон! Я все сделаю! Слава Богу, что у него такой верный друг! А ты… Что там у вас стряслось? Почему они переменились к тебе?
— Потому что я заступился за Йосса. Я сказал им, что никакой он не убийца и не вор и что, когда правда выяснится, им придется взять назад все оскорбления, высказанные в его адрес. Так что теперь они настроены против меня. Но смотри, вот записка Йосса!
Ивета сразу узнала почерк юноши и с трепетом прочла послание. Она благоговейно держала в руках кусочек пергамента, словно это были святые мощи, затем, как бы нехотя, вернула его Симону.
— У меня это могут найти… — сказала она. — Забери с собой. Я сделаю все, о чем он просит. И тысячу благодарностей тебе за твою доброту. Прости нас обоих за то, что мы втянули тебя в эту историю, ведь у тебя могут быть неприятности.
— Неприятности? Какие там неприятности! — горячо прошептал Симон. — Что мне до них, если со мной твоя добрая воля!
— Она будет с тобой всегда… Даже больше, чем просто добрая воля! Ты так добр ко мне. Что бы я делала без тебя? Если мы вырвемся на свободу… если удастся… мы обязательно найдем тебя. Ты всегда будешь нашим самым дорогим другом!
Ивета погладила юношу по руке, желая хотя бы этой невинной лаской выразить ему свою благодарность, передать словами которую она не могла, но тот предостерегающе поморщился, отдернул руку и, одним резким движением встав с колен, отошел в сторону, потому что за дверью раздались чьи-то шаги, щелкнул засов.
— Травный сарайчик! — шепнул Симон Ивете и поймал ее сияющий взгляд, полный решимости и вместе с тем испуганный.
— Рад был увидеть, что вы так быстро поправляетесь, — громко произнес он сухим тоном, едва дверь открылась. — Я не могу уйти, не засвидетельствовав вам свое почтение.
Решительным шагом в комнату вошел Пикар, его узкое, скуластое лицо было холодно, голос еще холоднее.
— Вы еще здесь, мессир Агилон? — предельно учтиво сказал он. — Наша племянница отдыхает у себя в комнате, и не нужно ее беспокоить. Я полагал, что вы поспешили вернуться домой и заняться сборами. Ведь вы обещали присоединиться сегодня к людям шерифа и отправиться с ними на поиски преступника. Надеюсь, вы не нарушите своего слова?
— Не сомневайтесь, я сделаю все, что от меня требуется, — сухо ответил Симон. — Но не на коне же моего друга! Уверяю вас, милорд, я присоединюсь к шерифу как положено и в должное время.
За спиной Пикара появилась леди Агнес, губы ее были плотно сжаты. Прищурив глаза, она с подозрением смотрела на Симона. Тот отвесил низкий поклон Ивете, учтиво поклонился ее тетушке и вышел из комнаты. Пикары в молчании проводили его глазами до порога, затем повернулись к Ивете. Та молчала, кротко склонив голову над шитьем, дабы скрыть радость, которую она была не в силах согнать со своего лица. Некоторое время в комнате стояла напряженная тишина, наконец Пикары вышли, закрыв за собой дверь. Они так ни о чем и не спросили Ивету, и она решила, что они ушли более или менее удовлетворенными. Но разве могли они понять, что творилось в ее душе? Да они даже не представляли себе, на какие испытания готова она теперь пойти ради Йоселина!
Сразу после завтрака брат Кадфаэль отправился в путь на муле, которого он взял в монастырской конюшне. Как раз в то время, когда Ивета получила записку от Йоселина, монах, миновав Бейстан, был уже на краю леса, недалеко от охотничьего домика. Чтобы добраться до деревни Торнбери, не было нужды сворачивать на тропу, ведущую к домику. Кадфаэль взял чуть правее, к западу, и поехал в сторону опушки Долгого леса. От охотничьего домика до деревни было никак не больше мили, но для Кадфаэля так и оставалось загадкой, почему та женщина оставила свою прекрасную лошадь и отправилась в деревню на своих двоих.
Уже ближе к деревне деревья расступились, и в солнечном свете глазам Кадфаэля открылись зеленые луга и убранные поля, небольшие, но хорошо ухоженные. Разбросанные там и сям в окрестных лесах, виднелись небольшие росчисти под пашню, где, видимо, трудились младшие сыновья местных семей. Впереди монах увидел несколько невысоких бревенчатых домов, над которыми, словно вуаль, висели голубые дымки. Стоявшая на отшибе деревенька была крохотной и бедной, здесь жили люди, которым приходилось добывать хлеб насущный в поте лица своего, однако тут было вдоволь дров и раздолье для браконьеров. Кадфаэль подумал, что браконьерство, поди, и есть главное занятие местных жителей. Да и у колесника здесь проблем с материалом, наверное, не было — выбирай любое дерево по вкусу. Вяз был хорош для ступиц, дуб с прямыми волокнами шел на спицы, гибкий, упругий ясень был незаменим при изготовлении обода — все под рукой!
Остановив своего мула подле первого же домика, во дворе которого какая-то женщина кормила кур, Кадфаэль спросил ее о колеснике.
— Так тебе нужен Улджер? — спросила она, положив руку на изгородь и с любопытством глядя на приезжего. — Его хозяйство на другом конце деревни, за прудом. По правую руку увидишь сложенные бревна. Как раз сегодня ему прислали телегу, надо ладить новое колесо.
Кадфаэль поблагодарил женщину и поехал дальше. За прудом, где плавали утки, он и впрямь увидел сложенные на просушку бревна. Стало быть, он добрался-таки до мастерской колесника. Мастерская представляла собой большую полуземлянку. Сверху располагалась крытая жилая надстройка. В мастерской было полным-полно всякого инструмента и деревянных заготовок. Во дворе перед домом стояла телега без одного колеса. Рядом на земле валялись его обломки: две половинки обода, несколько спиц и аккуратно снятая металлическая лента, которую колесник, видимо, намеревался использовать снова. Тут же на траве, словно некая звезда, лежала новенькая вязовая ступица с полным набором спиц. Сам колесник, полный мужчина лет сорока пяти, бородатый и мускулистый, обрабатывал теслом сильно изогнутую ясеневую заготовку для обода, обтесывая ее по ходу волокон древесины.
— Бог в помощь! — приветствовал его Кадфаэль, остановив своего мула и спешившись, — Должно быть, ты Улджер? Дело в том, что я ищу одного Улджера, но тот постарше тебя.
Колесник встал и отложил тесло в сторону, на своем дворе он чувствовал себя хозяином положения. Круглолицый, добродушный, он с интересом разглядывал незнакомца, но в его взгляде ощущалась и некоторая тревога.
— Видишь ли, мой отец тоже был Улджер и тоже колесник, — сказал он. — Он обслуживал и нашу деревню, и всю округу. Наверное, ты ищешь его. Но Господь прибрал его, он умер несколько лет назад. А дом и мастерская теперь мои. — Немного замявшись, он добавил: — А ты, поди, из шрусберийских бенедиктинцев? Так или иначе, вести доходят и до нас.
— Да, у нас свои беды, ты, видимо, слыхал о них, — сказал Кадфаэль, вздохнув. Он привязал мула к одному из кольев изгороди, стряхнул пыль с одежды и немного размял спину после долгой езды верхом. — Я расскажу тебе все как есть, таить мне нечего. Утром, перед самой своей свадьбой, был убит Юон де Домвиль. Случилось это недалеко отсюда, рядом с его охотничьим домиком, где барон держал некую женщину. Его убили, когда он возвращался от нее. Но этой женщины в домике больше нет. Ее имя — Авис из Торнбери. Она дочь того Улджера, который, видимо, приходится тебе отцом. В этих самых местах барон некогда встретил ее и увез с собой. Наверное, я не сказал тебе ничего нового…
Наступило молчание, колесник выжидал. Он стоял перед монахом, лицо его неожиданно стало суровым, но он не вымолвил ни слова.
— Я вовсе не собираюсь подвергать твою сестру какой-либо опасности, не мое это дело, — заверил колесника Кадфаэль. — Но, видишь ли, она может знать нечто такое, что следует знать правосудию. И это нужно не только для того, чтобы наказать преступника, но и чтобы снять обвинение с ни в чем не повинного человека. Я хочу просто поговорить с ней. В охотничьем домике Домвиля она оставила свою лошадь, я уверен, что та лошадь ее. И ушла пешком. Я думаю, она пошла сюда, к своей родне.
— Уже много лет, как я не считаю ее своей сестрой, — вымолвил колесник после долгого молчания. — Ни я, ни моя семья не считаем Авис из Торнбери своей родней.
— Понимаю тебя, — сказал Кадфаэль, вздохнув. — И все же кровь есть кровь. Так Авис приходила сюда?
Мрачно взглянув на монаха, колесник собрался с духом и вымолвил:
— Да, приходила.
— Два дня назад? После того, как из Шрусбери дошли вести о смерти Юона де Домвиля?
— Она пришла два дня назад, около полудня. Правда, вестей из Шрусбери еще не было. Но она все знала.
— Она сейчас здесь, у тебя? — спросил Кадфаэль. — Я должен поговорить с ней.
Он с нетерпением поглядывал в сторону дома, где туда-сюда неторопливо сновала какая-то крепко сбитая женщина.
В углу двора сидел мальчик лет четырнадцати и мастерил дубовые спицы для колеса размером поменьше, чем то, над которым работал сейчас колесник. Не иначе как это жена и сын Улджера. Однако никакой другой женщины тут, похоже, не было.
— Ее здесь нет, — сказал Улджер. — Нечего ей делать в моем доме. С тех пор как она стала девкой нормандского барона, мы и видели-то ее пару раз. Она позор нашей семьи и нашего рода! Когда она заявилась, я сказал ей, что сделаю для нее все, что должен сделать человек для своей сестры, но в дом свой не приму, ибо она давным-давно бросила его в обмен на деньги и безбедное житье. Она вовсе не изменилась с тех пор. Поступай с ней как знаешь, мне все равно. Когда она пришла, она вежливо попросила меня сделать для нее три вещи — одолжить ей лошадь, дать простую крестьянскую одежду взамен ее богатого платья и чтобы мой сын проводил ее до места, куда она направится, а потом привел бы лошадь обратно. Дело в том, что она собралась примерно за три мили отсюда, а туфли у нее уже никуда не годились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37