— Ты сейчас быстренько выпьешь кофе, — ворковала Марина, — и мы поедем, да, сладенький?
Владимир Ильич одним махом выпил маленькую чашку кофе с молоком и, сердясь на подружку за то, что он даже не успел выкурить трубку, стал поспешно обуваться. Ему очень хотелось проверить кейс с деньгами, но ведь тот находился в сейфе, значит, с ним ничего не случилось. К тому же совсем не оставалось времени. Чертыхаясь, Ковалёв подождал, пока Марина вышла из квартиры, взял обе её сумки и снёс вниз, к машине. Очень скоро подъедут ребята из охраны Резника, ему надо поторопиться.
Они действительно добрались до аэропорта за сорок пять минут. Ковалёв всю дорогу нервничал, а Марина его утешала. Она даже обиделась на него, кажется. Под конец пути депутат успокоился, и расслабился. Чего он хочет от девушки, ведь она ещё совсем ребёнок, милый и непосредственный!
Он крепко поцеловал подругу на дорожку.
— Я привезу тебе твою любимую золотую текилу, хочешь? — улыбалась Марина. — В дьюти —фри она дешевле, чем в наших магазинах!
— Ты хочешь на мне сэкономить? — шутя нахмурился Ковалёв.
Марина неожиданно снова бросилась к нему на шею, и расцеловала его. А потом, схватив вещи, быстро удалилась от него, цокая каблучками.
Владимир Ильич смотрел ей вслед с улыбкой, затем повернулся и направился к машине. У него были свои дела. Он едва успевает на встречу с представителем нужной ему фракции. Наверняка ребята, присланные Резником для охраны, уже ждут его и томятся в своей машине.
Ковалёв, ловко лавируя среди потока машин, быстро добрался до дома, и действительно увидел знакомый автомобиль, ещё вчера сопровождавший его. Помахав ребятам, он поднялся в свою квартиру, открыл дверь и прошёл в свой кабинет. Открыл сейф, увидел знакомый кейс и, прикрывая дверцу сейфа, бросился было обратно к двери, как вдруг остановился. Он даже не понял, что именно его насторожило, и насторожило ли вообще. Может быть, он просто ещё раз хотел полюбоваться на такие деньги, которые наверняка уже никогда больше не будет держать в руках?
Словом, как бы там ни было, Ковалёв открыл кейс. Тот даже на кодовый замок не закрывался, самый обычный старый дипломат. Резник не счёл нужным дополнительные предохранения, ведь для воров кодовый замок ни в коем разе не станет помехой. А чтобы чемоданчик с деньгами доехал до места назначения, он специально выделил охрану, которая сопровождала Ковалёва и вчера.
Ковалёв поднял дверцу чемоданчика и замер, увидев не строго сложенные пачки купюр, а комом лежавшие в нём газеты. Да, ещё в кейсе лежало несколько глянцевых журналов. Глупо улыбаясь, словно на передаче «Розыгрыш», Ковалёв приподнял газеты с журналами, но не обнаружил ни одной купюры. Всё так же улыбаясь — одними губами, глаза в этой гримасе не участвовали, депутат присел на краешек стула и принялся смотреть на содержимое чемоданчика, словно гипнотизируя его. Как будто от его взгляда деньги снова могли появиться в нём.
Минут через десять Ковалёв, наконец, осознал, что произошло. Он спокойно закрыл кейс со старыми газетами, и вышел на кухню. Включил электрический чайник в сеть, и принялся набивать табаком трубку, ту самую, которую не успел выкурить утром. Голова его работала ясно и чётко.
Итак, деньги пропали. Те самые деньги, на которые его друг Резник хотел купить себе покой на какое-то время. Толик, возможно, поверит, что денег нет. И что это не Ковалёв спрятал их на тайных счетах в западных банках с расчётом самому уехать туда через пару лет. Но, даже если Резник именно так и подумает, ему уже ни за что не успеть снять такую же крупную сумму, чтобы приготовить её ко встрече, которая должна состояться через… — Ковалёв взглянул на часы, — через пятьдесят пять минут. Ни за что не успеть… А никого и ни о чём просить он, Резник не будет. Вот Ковалёв просить будет, да. Чтобы нужные ему люди сделали то, о чём они договаривались ранее, но пока без денег. А деньги, мол, будут чуть позже. Только вот никто Ковалёва не послушает. Это несерьёзно, утром стулья, вечером деньги. Так дела не делаются. Утром деньги, вечером стулья, вот как всё происходит в реальной жизни. Наверное, Резника бы послушали. И, возможно, всё у них, у Ковалёва с Резником, получилось бы. Но Резник просить не станет. А Ковалёва не послушают, даже на смех поднимать не станут. Глянут презрительно и уйдут. И никаких дел с ним в дальнейшем иметь не будут. Это круг, это замкнутый круг, из которого нет выхода, напряжённо думал Ковалёв. Разве после ТАКОГО он сможет продолжать свои отношения с Резником? Разве после ТАКОГО вообще можно жить? Смотреть другу в глаза, улыбаться ему, человеку, который из Вовки Ковалёва, из пустяка, из ничего, сделал депутата, человека, к которому прислушиваются, сделал Владимира Ильича Ковалёва, уважаемого члена независимой партии?
Как же он сможет жить после этого, общаться с Резником, и постоянно и мучительно думать, как же так получилось, почему так получилось, что случилось, что так получилось…
И Ковалёв понял, что после этого никогда в жизни он не осмелится приблизиться к Резнику даже на сотню шагов. Он снова доказал своему другу, какое же он, Ковалёв, полное ничтожество. Нечто, не сумевшее сберечь не просто деньги, а глубокое доверие, оказанное ему. Он просто плюнул и растоптал этого человека, который вот так вот запросто, ничего не беря взамен, указал ему верную дорогу и вдобавок ещё и осветил её ярким факелом, чтобы Ковалёву не было страшно идти по этой дороге, и чтобы он ни разу не споткнулся.
И это ещё не всё. Как ему жить дальше с мыслью, что его дочь — воровка? Что Мила, которую он вырастил, стала настоящим исчадием ада? Она живёт в доме у Резника, она его невестка, она должна знать, как трудно в данный момент приходится Резнику. И к тому же она знает про эти деньги, раз неожиданно появилась у отца, которого не навещала очень долгое время. Не случайно же она пришла вчера вечером, когда Ковалёв уже спал!
Марина сегодня с утра упомянула об этом. Сказала, что Мила брала какие-то вещи и какие-то книги в его кабинете. Марина в это время складывала свои шмотки перед отъездом, и не следила за его дочерью.
Ковалёв знал, что этих денег Мила уже не вернёт. Она ни за что не признается, что взяла их. Возможно, даже будет отрицать, что появлялась у него. Но Ковалёв знал точно, что это была она. Не могли же деньги исчезнуть сами по себе, или видоизмениться в старые газеты и журналы?
Он выпил кофе с наслаждением, так, словно пил его либо первый, либо последний раз в своей жизни. С таким же удовольствием выкурил ещё одну трубку, а потом направился в свой кабинет. Ещё раз посмотрел на чемоданчик, но теперь не стал его открывать, и подумал, что принял единственное верное решение. В любом случае на нём теперь стоит клеймо — вор, вне зависимости, брал ли он эти деньги, или нет. Ему было оказано доверие, которого он не оправдал. Ему незачем жить, он этого не достоин. Так зачем же тянуть время?
Самое удивительное, ему ни на секунду не пришло в голову, что деньги могла взять его драгоценная Марина…
— Что с тобой, Макс? — испугалась Жанна, увидев, как ввалившийся в дверь Резник держится за стену в прихожей, не в силах удерживаться на ногах.
Не дожидаясь ответа, она мигом подскочила к любовнику, обхватила его одной рукой за талию, и, опираясь на стену, потому что Резник обмяк, и грузно повис на ней, повела его в комнату. Жанна усадила его в кресло, ослабила галстук и расстегнула несколько верхних пуговиц рубашки. Затем, подумав, направилась к бару, достала оттуда бутылку коньяка, плеснула немного в чистый пузатый бокал и заставила Резника выпить содержимое бокала. Впрочем, с таким же успехом она могла бы подсунуть ему всё, что угодно — вплоть до детской микстуры от кашля и рыбьего жира. Анатолий Максимович послушно выпил жидкость, даже не задаваясь вопросом, что же она представляет собой. Руки его дрожали, лицо посерело, на лбу выступили мелкие бисеринки пота, глаза ввалились. Жанна, видевшая его только сегодня утром, совсем недавно, буквально три — четыре часа назад, не могла поверить, что видит перед собой всё того же Резника. И как хорошо, что она не успела уйти, что решила прибрать в квартире и провозилась три часа. Иначе что было бы с Максом, когда он, появившись в квартире, не застал бы её? Он в таком состоянии, что ему, возможно, потребуется даже медицинская помощь. Он просто шокирован. Но чем?
— Макс, — тихо позвала Жанна, и подождала, пока он сфокусирует на ней взгляд помутневших глаз. —Расскажи мне, что произошло?
— Мой друг повесился, — послушно, совершенно спокойно, не повышая тона, даже как-то равнодушно, сообщил Резник и требовательно посмотрел на пустой бокал.
Жанна вернулась к бару, снова достала бутылку коньяка и на сей раз прихватила ещё один бокал, для себя.
— Сам повесился, просто так? — спросила она. — Или обстоятельства заставили?
— Точно не знаю, — пожал плечами Резник, явно начинающий приходить в себя, — но если исчезнувшие три миллиона долларов можно считать обстоятельствами, то это они и есть.
— Погоди, — поразилась Жанна, — у него исчезли три миллиона, и он из-за этого повесился?
— Да не у него, а у меня, — туманно ответил Резник и зевнул.
Кажется, напряжение, в котором он находился какое-то время, начинало спадать, и теперь его потянуло в сон. Либо его зевота была признаком сердечной недостаточности.
Жанна тревожно, во все глаза смотрела на него. Она отставила бутылку в сторону. Резнику не надо пить, если у него больное сердце.
— Ты не хочешь рассказать подробнее, что же случилось?
— Я дал своему другу, он депутат, эти деньги. У меня сейчас неприятности, очень большие неприятности, я тебе о них говорил, — Резник смотрел внутрь бокала с остатками коньяка, не поднимая глаз на Жанну, — и я дал эти деньги Вовке Ковалёву, чтобы он проплатил аванс за нужное мне голосование партии. Извини, ты, наверное, ничего не помнишь, женщины совсем не интересуются политикой.
— Почему же, — вздохнула Жанна, — всё я прекрасно помню и понимаю. Даже лучше, чем ты думаешь. Чтобы депутаты пролоббировали нужный тебе закон, ты решил изрядно потратиться, так?
Резник с удивлением взглянул на неё, а потом, подумав, кивнул.
— Да, я дал ему эти деньги — вчера вечером. Я сам обналичил эту сумму, потому что надо было сделать это срочно, а Вовку бы заставили ждать в банке, ведь это большие деньги. Он заехал, взял их и… Я говорил ему, чтобы он взял деньги утром, но с утра у него были какие-то дела, и он забрал их поздно вечером. Сказал, что с самого утра поедет в Думу… Мы должны были созвониться после того, как операция по оплате будет произведена, но прошли все сроки, а он не звонил. Его мобильный не отвечал. Я позвонил лидеру его фракции, оказалось, что сегодня в Думе Ковалёва не видели. А закон, тот самый, за который я должен был заплатить, проходит уже какое-то там чтение. И не в мою пользу. Тогда я стал звонить своим ребятам, они ждали Ковалёва внизу, у подъезда, чтобы сопровождать его…
Он посмотрел на Жанну, а она, в свою очередь, опустила глаза. Ей тоже было плохо — потому что было плохо Максу.
— Они поднялись в его квартиру, взломали дверь, и увидели его в кабинете. Он висел на люстре…Я тоже приехал туда. Ребята вызвали милицию, но не стали снимать его, вдруг это убийство? Он выглядел таким беззащитным, — бормотал Резник.
Жанна закрыла глаза. Она страдала, понимая, ЧТО пришлось пережить Максу.
— Самое страшное, что я видел однажды нечто подобное. Мой сын… также висел…
— Павел повесился? — Жанна подскочила с места и во все глаза уставилась на Резника.
— Нет, нет, он жив, — поспешил тот её успокоить, даже не замечая, что его Ирина чересчур встревожена. Конечно, смерть сына любовника кого угодно потрясёт, но не до такой же степени!
— Просто однажды Павлик решил, что не хочет больше жить, и задумал положить всему этому конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38