Большую часть детства она провела в интернате, где ее характеризовали как крайне неуравновешенную, вспыльчивую и даже агрессивную особу. Воспитатели и педагоги считали, что она пошла в мать. Первый раз родительница загремела за особо жестокое убийство своего любовника, второй раз за драку, в ходе которой умудрилась изувечить свою жертву до инвалидности. Соня, окончив среднюю школу, сбежала из интерната, не дотерпев полгода до совершеннолетия. Ее трудовой путь покрыт туманом, доподлинно известно лишь то, что пару лет она работала стриптизершей. Во время танца, в котором, очень любопытная деталь, она появлялась в образе пантеры, ее заметил будущий муж, известный в своих кругах экстрасенс Федор Павловский. Впрочем, брак был недолгим. Через три года семейной жизни, девушка упорхнула из клетки, прихватив немаленькое денежное обеспечение.
—Гришк, поищи в сети фотографию мужа, — попросила я.
— Чего ее искать? У меня есть.
Коллега сунул руку в кучу хлама, кривобокой горой нависающую над письменным столом и выудил распечатанное на принтере фото. Мои робкие надежды сбылись. Тот мужчина из кафе и белый маг-целитель Федор Павловский имели одно и то же лицо — мрачноватое, немного помятое, с широкими скулами и узкими глазами.
* * *
Павловский жил и работал в большой квартире в районе Чистых прудов, половина которой была отдала под приемную и кабинет. Здесь было до того уютно, что невольно тянуло в сон. Стеклопакеты полностью отсекали городской шум, персикового цвета гардины компенсировали недостаток солнца. Никакого хай-тека, только добротная проверенная веками классика. Некоторой уступкой изощренному вкусу можно было считать слегка вычурный книжный шкаф в стиле модерн, все остальное было очень удачно усредненным, стильным, добротным, но ровно до такой степени, чтобы не чувствовать себя, как в музее или в офисе престижного модельера. Угловой диван с десятком разноцветных подушек, большой письменный стол, пара кресел. Торшер Галле рядом с низкой мягкой кушеткой. Такая же лампа, дающая теплый неяркий свет на журнальном столике. Я сама очень люблю подобные штучки. Да и в целом, обстановка в которой я оказалась, располагала к себе. Мне здесь до того понравилось, что я выдала Павловскому кредит доверия.
При встрече мужчина произвел на меня более приятное впечатление, чем на фотографии. В глазах его плясали очень обаятельные чертики, а улыбка была исполнена мудрости и понимания.
— Сонечка? Что вы, она никак не может быть замешена во всей истории. Она капризная, взбалмошная девочка, вечный ребенок. Но по сути — добрый человечек. Я ведь до сих по ее опекаю, содержу, оплачиваю все ее расходы.
Мне показалось, что Федор посмотрел на меня с некоторым недоверием к моим умственным способностям. Как это я до такой степени не умею разбираться в людях?
— Мы ответственны за тех, кого приручили. Все это время я не упускаю ее и из вида и поверьте, очень хорошо знаю, чем она живет. Возможно, не все ее поступки идеальны с точки зрения морали и нравственности, но я уверен, никакого криминала за ней быть не может. Да, девочка категорически не способна к нормальной трудовой деятельности, но это не значит, что она готова преступить закон.
— А почему вы развелись?
— Странный вопрос. Потому что кончилась любовь.
— С вашей стороны?
— И с ее тоже, но женщины редко могут в этом себе признаться. Ей нравилась стабильная жизнь, а чувства никогда не были ее родной стихией. Она способна любить, но недолго, как и все дети, которым быстро наскучивают игрушки. Я пытался подыскать ей подходящего мужа, но она отнеслась к моей инициативе без энтузиазма
* * *
На вопрос о том, что Федор делал в кафе «Вагиз», почему и вместо кого он туда явился, я получила несколько корявый, но в целом убедительный ответ.
— Позвонила одна наша общая знакомая, сказала, что Сонечка назначила ей встречу. Но сама она пойти не могла, и Сонин телефон отчего-то молчал. Вот она и попросила заехать и предупредить, благо мне было по пути.
— Что за знакомая?
— Да разве это имеет какое-то отношение к делу?
— Давайте, я сама решу, имеет или нет.
— Желаете, так запишите ее координаты, но я доподлинно знаю, что вчера вечером она улетела в Уругвай, роуминг там не работает, а местный телефон я не знаю.
«Темнишь, мужик, — подумала я, —мог бы придумать что-то попроще. Уругвай…» Впрочем, порой самые нелепые объявления оказываются в итоге самыми правдимыми.
— Скажите, — отступила я от основной темы, — а почему она так любит белый цвет?
— Любит? Нет, разве вы не поняли? У нее мизофобия — боязнь грязи. Патологическое стремление к чистоте. Поэтому она выбрала белый цвет, чтобы проще было контролировать ситуацию.
— Господи…
— О чем вы?
— Да нет, это я так. Последнее время слишком много странных людей попадается на пути.
— Что вы хотите? Когда жизнь странная, то и люди такие. Ритм, в котором варится рядовой москвич, да и не только москвич, ломает психику. Думаете, то, что мы каждый день видим на экране телевизора, то, с чем сталкиваемся каждый день в метро, на улице, на дороге, не впитывается в нас? Все это как ржа разъедает, в разной степени, зависит от прочности, отпущенной природой, но все мы, современные люди, немного не в себе.
Это я и без него знала. Но одно дело немного не в себе, а другое дело зубами мясо из человеческого тела выгрызать.
— Не сочтите за бесцеремонность, но вот еще о чем хотела спросить — вы действительно маг? Или так?
— Что значит так? — сверкнул глазами Павловский.
— Я хотела уточнить, не является ли вывеска на вашей двери лишь брендом, помогающим делать хороший бизнес?
— Является конечно. Если я повешу на дверь табличку, что прием ведет психолог с докторской степенью, специалист по народной медицине, врач общей практики, в конце концов, очередь ко мне поредеет. Но я не шарлатан, если это вас интересует. Я действительно кое-что умею. Привороты, снятие сглаза, талисманы на счастье, это конечно ерунда, мульки-фенечки. У нас крепкие языческие корни, мы идолопоклонники, фетишисты. Поэтому, проводя с брошенной бабой обычный сеанс психоанализа, я даю ей щепотку какой-нибудь безобидной дряни. Она ее сыпет в суп мужу-изменщику и если тот возвращается в семью, списывает успех на волшебные чары. А то, что я за несколько сеансов в корне поменял ее модель поведения с мужчинами, ей это и в голову не придет.
— То если вы совсем-совсем не экстрасенс? — с разочарованием спросила я. Мужик мне нравился. Я почему-то верила ему и доверяла. Может, и правда неплохой психолог?
— Я вижу кое-что… — вдруг сказал он.
— О чем вы?
— Умею видеть. По фотографиям, по лицам людей. Сложно объяснить, как это получается, но почти всегда попадаю в точку. Правда, информация видится самая бестолковая, только ради пущего эффекта на первом сеансе ее и можно использовать. Например, приходит ко мне пациентка, я руку на голову ей кладу и вижу, как наяву, что час назад она примеряла в магазине зеленое платье. Говорю ей об этом и она у меня в кармане.
— А больше, чем час назад, видите?
— Бывает и больше, но это всегда обрывочные, почти бессмысленные видения. Вырванные из контекста, они ничего не дают. А контекста я как раз и не вижу.
— Можно вас кое о чем попросить?
— Пожалуйста, — растерянно сказал Федор.
Выложив перед ним фотографии Арины, я попросила сказать про нее хоть что-то.
Павловский долго крутил их в руках, он даже взмок от напряжения, грея ладонями изнаночную поверхность снимков.
— Я вижу ее в больнице.
— Да что вы? — удивленно воскликнула я, — а как вы ее видите?
— Кровать, гипс…Все, — устало кивнул он, — больше я ничего не увижу, я знаю. Видение бывает только одно.
И тогда я рискнула. Очень сильно рискнула. Без всякого предупреждения я сунула ему под нос снимки изуродованных трупов, три фотографии, по два тела на каждом.
Федор впился глазами в снимки, мгновенно побелел и с грохотом упад на пол.
Ни пощечины, ни вылитый графин воды, ни ватка с удачно найденным в его аптечке нашатырем, результата не дали. Он лежал, точно мертвый. Только сердце ровно и очень редко стучало, даже дыхания я не услышала. Я уже собралась звонить в скорую, когда веки его дрогнули, он открыл глаза и принялся бешено вращать ими, точно в припадке.
— Что с вами? — подскочила я к нему, — вам лучше? Отвечайте немедленно или я вызываю неотложку!
— Нет, нет, — Павловский приподнялся на локте и потом медленно, очень неловко встал, — все нормально.
— Простите ради бога, я не должна была этого делать.
— Не переживайте… просто… просто очень сильно. Слишком сильно.
— Что сильно? Вы что-то увидели?
— Да, человека…
— Убийцу?
— Не знаю, человека, рядом с ними со всеми, уже истерзанными, уже мертвыми…
— Кто это? Вы знаете его?
— Что? — вздрогнул целитель, — нет, конечно нет. Я не знаю.
— А как он выглядит? Вы можете вспомнить, как он выглядит?
— Господи, что вы такое говорите. Это же… игры ума, подсознания… Я могу ошибаться. К тому же образы никогда не бывают детальными. Это символы, намеки.
— Ах, да оставьте вы ваши экивоки! — взорвалась я, — вы можете просто сказать, что именно увидели там, в своем играющем подсознании?
— Руки… черный плащ с капюшоном, лицо…
— Про лицо, подобнее, прошу вас.
— Это как вспышка, как блиц. На мгновение проявляется в кромешной темноте картина. Один раз, второй, третий. Черно-белое контрастное изображение, только руки… они в черной крови, она капает с пальцев. А лицо описать сложно. Вспышка света, она смазала все черты.
— Вы всегда видите ваши картинки именно так, со вспышкой?
— Нет, первый раз.
— Если бы увидели этого человека в жизни, узнали бы?
— Трудно сказать. Наверное, да. Не по приметам. По ощущению. Над ним витает очень холодная и почти бесцветная аура. Такая иногда бывает у зверей…
Павловский долго приходил в себя. Я заварила для него чай, заставила выпить сорок капель валокордина и еще какое-то время составляла ему компанию, беседуя о том о сем.
— А вы вчера примеряли корсет. И красные босоножки на высоком каблуке, — сказал он мне на прощание и улыбнулся, — вам идет, не игнорируйте этот наряд.
* * *
Встреча с магом-целителем вымотала меня до предела. Я никогда не была повернута на мистике. Но в жизни мне не раз приходилось сталкиваться с тем, что существует без всяких объяснений и доказательств. Априори в нашей жизни есть вещи, природу которых не возьмется объяснить ни один ученый. Мы не верим в них, пока не столкнемся ном с носу. Да и сталкиваясь, в целях душевной безопасности, приписываем совпадениям, галлюцинациям, обману, бреду. Павловского я приняла за чистую монету. Да и были ли у меня другие варианты? Никто, кроме Лешки и посетителей «Пантеры», не видел меня в дурацком прикиде. Разве что Филипп подсмотрел в щель нашей спальни? Но едва ли парень способен на такой подвиг.
Честно говоря, Лешкино чадо раздражало меня все больше и больше. Я не видела его лица, каждый вечер я наблюдала лишь его затылок, приклеенный к монитору лэптопа. Не понимала, когда он ел, когда мылся. Гулял ли? Ходил ли в школу? Судя по тому, что Кузя не делал дела на пол, его выводили, а в отсутствии меня и Лешки кроме Филиппа устраивать собаке променад было некому. В голодный обморок сынок тоже не падал, значит чем-то питался. Встревоженные учителя из школы не одолевали папу звонками — видимо и в классе он появлялся. Но для меня он оставался призраком, человеком-затылком. И я не хотела мириться с таким положением дел. Уходя сегодня из дома, я продела нехитрые манипуляции с электрическими пробками. Даже самая современная модель ноутбука не имеет блока питания более чем на десять часов.
И точно. В доме было темно. Лешка еще не вернулся, а Филипп в панике бегал вокруг умирающего компьютера.
— Света нет, — взволнованно сообщил он мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
—Гришк, поищи в сети фотографию мужа, — попросила я.
— Чего ее искать? У меня есть.
Коллега сунул руку в кучу хлама, кривобокой горой нависающую над письменным столом и выудил распечатанное на принтере фото. Мои робкие надежды сбылись. Тот мужчина из кафе и белый маг-целитель Федор Павловский имели одно и то же лицо — мрачноватое, немного помятое, с широкими скулами и узкими глазами.
* * *
Павловский жил и работал в большой квартире в районе Чистых прудов, половина которой была отдала под приемную и кабинет. Здесь было до того уютно, что невольно тянуло в сон. Стеклопакеты полностью отсекали городской шум, персикового цвета гардины компенсировали недостаток солнца. Никакого хай-тека, только добротная проверенная веками классика. Некоторой уступкой изощренному вкусу можно было считать слегка вычурный книжный шкаф в стиле модерн, все остальное было очень удачно усредненным, стильным, добротным, но ровно до такой степени, чтобы не чувствовать себя, как в музее или в офисе престижного модельера. Угловой диван с десятком разноцветных подушек, большой письменный стол, пара кресел. Торшер Галле рядом с низкой мягкой кушеткой. Такая же лампа, дающая теплый неяркий свет на журнальном столике. Я сама очень люблю подобные штучки. Да и в целом, обстановка в которой я оказалась, располагала к себе. Мне здесь до того понравилось, что я выдала Павловскому кредит доверия.
При встрече мужчина произвел на меня более приятное впечатление, чем на фотографии. В глазах его плясали очень обаятельные чертики, а улыбка была исполнена мудрости и понимания.
— Сонечка? Что вы, она никак не может быть замешена во всей истории. Она капризная, взбалмошная девочка, вечный ребенок. Но по сути — добрый человечек. Я ведь до сих по ее опекаю, содержу, оплачиваю все ее расходы.
Мне показалось, что Федор посмотрел на меня с некоторым недоверием к моим умственным способностям. Как это я до такой степени не умею разбираться в людях?
— Мы ответственны за тех, кого приручили. Все это время я не упускаю ее и из вида и поверьте, очень хорошо знаю, чем она живет. Возможно, не все ее поступки идеальны с точки зрения морали и нравственности, но я уверен, никакого криминала за ней быть не может. Да, девочка категорически не способна к нормальной трудовой деятельности, но это не значит, что она готова преступить закон.
— А почему вы развелись?
— Странный вопрос. Потому что кончилась любовь.
— С вашей стороны?
— И с ее тоже, но женщины редко могут в этом себе признаться. Ей нравилась стабильная жизнь, а чувства никогда не были ее родной стихией. Она способна любить, но недолго, как и все дети, которым быстро наскучивают игрушки. Я пытался подыскать ей подходящего мужа, но она отнеслась к моей инициативе без энтузиазма
* * *
На вопрос о том, что Федор делал в кафе «Вагиз», почему и вместо кого он туда явился, я получила несколько корявый, но в целом убедительный ответ.
— Позвонила одна наша общая знакомая, сказала, что Сонечка назначила ей встречу. Но сама она пойти не могла, и Сонин телефон отчего-то молчал. Вот она и попросила заехать и предупредить, благо мне было по пути.
— Что за знакомая?
— Да разве это имеет какое-то отношение к делу?
— Давайте, я сама решу, имеет или нет.
— Желаете, так запишите ее координаты, но я доподлинно знаю, что вчера вечером она улетела в Уругвай, роуминг там не работает, а местный телефон я не знаю.
«Темнишь, мужик, — подумала я, —мог бы придумать что-то попроще. Уругвай…» Впрочем, порой самые нелепые объявления оказываются в итоге самыми правдимыми.
— Скажите, — отступила я от основной темы, — а почему она так любит белый цвет?
— Любит? Нет, разве вы не поняли? У нее мизофобия — боязнь грязи. Патологическое стремление к чистоте. Поэтому она выбрала белый цвет, чтобы проще было контролировать ситуацию.
— Господи…
— О чем вы?
— Да нет, это я так. Последнее время слишком много странных людей попадается на пути.
— Что вы хотите? Когда жизнь странная, то и люди такие. Ритм, в котором варится рядовой москвич, да и не только москвич, ломает психику. Думаете, то, что мы каждый день видим на экране телевизора, то, с чем сталкиваемся каждый день в метро, на улице, на дороге, не впитывается в нас? Все это как ржа разъедает, в разной степени, зависит от прочности, отпущенной природой, но все мы, современные люди, немного не в себе.
Это я и без него знала. Но одно дело немного не в себе, а другое дело зубами мясо из человеческого тела выгрызать.
— Не сочтите за бесцеремонность, но вот еще о чем хотела спросить — вы действительно маг? Или так?
— Что значит так? — сверкнул глазами Павловский.
— Я хотела уточнить, не является ли вывеска на вашей двери лишь брендом, помогающим делать хороший бизнес?
— Является конечно. Если я повешу на дверь табличку, что прием ведет психолог с докторской степенью, специалист по народной медицине, врач общей практики, в конце концов, очередь ко мне поредеет. Но я не шарлатан, если это вас интересует. Я действительно кое-что умею. Привороты, снятие сглаза, талисманы на счастье, это конечно ерунда, мульки-фенечки. У нас крепкие языческие корни, мы идолопоклонники, фетишисты. Поэтому, проводя с брошенной бабой обычный сеанс психоанализа, я даю ей щепотку какой-нибудь безобидной дряни. Она ее сыпет в суп мужу-изменщику и если тот возвращается в семью, списывает успех на волшебные чары. А то, что я за несколько сеансов в корне поменял ее модель поведения с мужчинами, ей это и в голову не придет.
— То если вы совсем-совсем не экстрасенс? — с разочарованием спросила я. Мужик мне нравился. Я почему-то верила ему и доверяла. Может, и правда неплохой психолог?
— Я вижу кое-что… — вдруг сказал он.
— О чем вы?
— Умею видеть. По фотографиям, по лицам людей. Сложно объяснить, как это получается, но почти всегда попадаю в точку. Правда, информация видится самая бестолковая, только ради пущего эффекта на первом сеансе ее и можно использовать. Например, приходит ко мне пациентка, я руку на голову ей кладу и вижу, как наяву, что час назад она примеряла в магазине зеленое платье. Говорю ей об этом и она у меня в кармане.
— А больше, чем час назад, видите?
— Бывает и больше, но это всегда обрывочные, почти бессмысленные видения. Вырванные из контекста, они ничего не дают. А контекста я как раз и не вижу.
— Можно вас кое о чем попросить?
— Пожалуйста, — растерянно сказал Федор.
Выложив перед ним фотографии Арины, я попросила сказать про нее хоть что-то.
Павловский долго крутил их в руках, он даже взмок от напряжения, грея ладонями изнаночную поверхность снимков.
— Я вижу ее в больнице.
— Да что вы? — удивленно воскликнула я, — а как вы ее видите?
— Кровать, гипс…Все, — устало кивнул он, — больше я ничего не увижу, я знаю. Видение бывает только одно.
И тогда я рискнула. Очень сильно рискнула. Без всякого предупреждения я сунула ему под нос снимки изуродованных трупов, три фотографии, по два тела на каждом.
Федор впился глазами в снимки, мгновенно побелел и с грохотом упад на пол.
Ни пощечины, ни вылитый графин воды, ни ватка с удачно найденным в его аптечке нашатырем, результата не дали. Он лежал, точно мертвый. Только сердце ровно и очень редко стучало, даже дыхания я не услышала. Я уже собралась звонить в скорую, когда веки его дрогнули, он открыл глаза и принялся бешено вращать ими, точно в припадке.
— Что с вами? — подскочила я к нему, — вам лучше? Отвечайте немедленно или я вызываю неотложку!
— Нет, нет, — Павловский приподнялся на локте и потом медленно, очень неловко встал, — все нормально.
— Простите ради бога, я не должна была этого делать.
— Не переживайте… просто… просто очень сильно. Слишком сильно.
— Что сильно? Вы что-то увидели?
— Да, человека…
— Убийцу?
— Не знаю, человека, рядом с ними со всеми, уже истерзанными, уже мертвыми…
— Кто это? Вы знаете его?
— Что? — вздрогнул целитель, — нет, конечно нет. Я не знаю.
— А как он выглядит? Вы можете вспомнить, как он выглядит?
— Господи, что вы такое говорите. Это же… игры ума, подсознания… Я могу ошибаться. К тому же образы никогда не бывают детальными. Это символы, намеки.
— Ах, да оставьте вы ваши экивоки! — взорвалась я, — вы можете просто сказать, что именно увидели там, в своем играющем подсознании?
— Руки… черный плащ с капюшоном, лицо…
— Про лицо, подобнее, прошу вас.
— Это как вспышка, как блиц. На мгновение проявляется в кромешной темноте картина. Один раз, второй, третий. Черно-белое контрастное изображение, только руки… они в черной крови, она капает с пальцев. А лицо описать сложно. Вспышка света, она смазала все черты.
— Вы всегда видите ваши картинки именно так, со вспышкой?
— Нет, первый раз.
— Если бы увидели этого человека в жизни, узнали бы?
— Трудно сказать. Наверное, да. Не по приметам. По ощущению. Над ним витает очень холодная и почти бесцветная аура. Такая иногда бывает у зверей…
Павловский долго приходил в себя. Я заварила для него чай, заставила выпить сорок капель валокордина и еще какое-то время составляла ему компанию, беседуя о том о сем.
— А вы вчера примеряли корсет. И красные босоножки на высоком каблуке, — сказал он мне на прощание и улыбнулся, — вам идет, не игнорируйте этот наряд.
* * *
Встреча с магом-целителем вымотала меня до предела. Я никогда не была повернута на мистике. Но в жизни мне не раз приходилось сталкиваться с тем, что существует без всяких объяснений и доказательств. Априори в нашей жизни есть вещи, природу которых не возьмется объяснить ни один ученый. Мы не верим в них, пока не столкнемся ном с носу. Да и сталкиваясь, в целях душевной безопасности, приписываем совпадениям, галлюцинациям, обману, бреду. Павловского я приняла за чистую монету. Да и были ли у меня другие варианты? Никто, кроме Лешки и посетителей «Пантеры», не видел меня в дурацком прикиде. Разве что Филипп подсмотрел в щель нашей спальни? Но едва ли парень способен на такой подвиг.
Честно говоря, Лешкино чадо раздражало меня все больше и больше. Я не видела его лица, каждый вечер я наблюдала лишь его затылок, приклеенный к монитору лэптопа. Не понимала, когда он ел, когда мылся. Гулял ли? Ходил ли в школу? Судя по тому, что Кузя не делал дела на пол, его выводили, а в отсутствии меня и Лешки кроме Филиппа устраивать собаке променад было некому. В голодный обморок сынок тоже не падал, значит чем-то питался. Встревоженные учителя из школы не одолевали папу звонками — видимо и в классе он появлялся. Но для меня он оставался призраком, человеком-затылком. И я не хотела мириться с таким положением дел. Уходя сегодня из дома, я продела нехитрые манипуляции с электрическими пробками. Даже самая современная модель ноутбука не имеет блока питания более чем на десять часов.
И точно. В доме было темно. Лешка еще не вернулся, а Филипп в панике бегал вокруг умирающего компьютера.
— Света нет, — взволнованно сообщил он мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37