— спросила она. — Там же нет университета.
— Школы должны быть, детей будешь учить, — серьезно продолжал Артем. — А потом и своих будешь воспитывать.
— Так ведь я стара для тебя. На целых десять лет старше.
— Это не важно. А я через десять лет буду майором, а через двадцать генерал-майором. Мне будет сорок три года, и ты будешь генеральшей.
— А мне тогда будет пятьдесят три, и ты заведешь себе молодую двадцатилетнюю любовницу.
— Не заведу, — Артем замотал склоненной над столом головой. Потом умоляюще посмотрел на меня: — Дед, уговори ее выйти за меня замуж. Я знаю, ты любишь меня. Так исполни мою самую главную просьбу.
— Я люблю тебя, это правда. Но я и Ларису люблю — это тоже правда. — Он с удивлением недоверчиво посмотрел на меня.
— И я ее люблю — это тоже правда, — сказал Артем и неумело поднес у своим губам руку Ларисы. Она лишь снисходительно улыбалась.
— Ты любишь — это понятно. А любит ли тебя Лариса? — спросил я. Видно мой вопрос несколько озадачил его.
— А почему б ей не любить? Я что — урод какой? Я перспективный военный, с образованием. Почему б ей не любить? А тебя она любит?
Вопрос как пощечина. Я даже не ожидал: Артем был всегда корректным. Спиртное его развезло, и я решил быть снисходительным.
— Ты Ларису спроси, — сказал я, но довольно сухо.
— Любишь дедушку? — Повернулся он к Ларисе.
— Очень, — ответила улыбаясь Лариса.
— А меня? — спросил Артем.
— Я однолюбка, Артем. Нельзя сразу любить двоих. А твоя невеста еще ходит в детский сад.
Артем задумался, шевеля алыми пухлыми губами. Он что-то считал в уме. Потом сказал:
— Так сколько мне ее ждать? Двадцать лет? Нет, не согласен. Он сидел опечаленный, уткнувшись взглядом в стол и молчал, прикрыв глаза веками. Мне показалось, что он задремал, и я уже хотел препроводить его в гостиную и уложить на диван. Но он вдруг заговорил ровным, уже не заплетающимся голосом:
— Дедушка, а сколько ж лет ты ждал Ларису? — Мы с веселой улыбкой переглянулись с Ларисой.
— Долго, внучек, очень долго. Хорошие дела с налету не делаются. Потому и семьи распадаются, как игрушечные домики. А настоящая семья — не игрушка. Она строится на крепкой взаимной любви. Скоро женятся только кошки.
Мы уложили его на диване, и он тот час же уснул сном праведника. Убирая со стола посуду, мы с Ларисой делились впечатлениями.
— Жених, — весело говорила Лариса. — Совсем еще мальчишка, ну какой из него муж? А между тем есть женщины, которые предпочитают и любовников и мужей моложе себя лет на десять. Я таких не понимаю. Я с таким ни за что не легла бы в постель, будь он писанным красавцем. А вот одна моя знакомая вышла замуж за юнца, моложе ее на двенадцать лет. И родила от него. Представь себе.
— И ты могла родить от Артема, — глупо сорвалось у меня.
— Нет, не смогла бы. Мне было не по себе, когда он меня обнял. Я инстинктивно отторгала его прикосновения и рук, и губ. Объяснить это невозможно. Удивительно: с тобой я не ощущаю, не замечаю разницу в возрасте. Ведь мы на равных. Верно? Или я не права?
— Ты, конечно, права. Это когда мы находимся вдвоем с тобой, один на один. Но в компании молодых, интересных мужчин ты чувствуешь эту разницу?
Она помедлила с ответом, повела плечами, склонила голову, произнесла неопределенно:
— Как тебе сказать? Пожалуй, да, появляется какой-то интерес или даже любопытство. Но не сожаление, не досада, а просто мимолетное любопытство.
— Ты очень деликатна, щадяща. Я ведь знаю: мне не следует часто появляться с тобой в компаниях молодых мужчин, видеть их не скромные, алчные взгляды, иронические ухмылки.
— Тебя это очень задевает?
— Да не так, чтоб очень. Но появляется комплекс дискомфорта.
— А ты не обращай внимания. Ты чувствуй себя королем, выше и достойней всех их вместе взятых.
… Артем проспал беспробудно весь день. И только часов в десять вечера проснулся, чтоб утолить жажду. Лариса уже, спала, а я с Артемом вышел на кухню и поставил на плиту чайник. Артем чувствовал себя скверно. На мое предложение опохмелиться сморщил лицо и замотал головой.
— До самого Хабаровска даже пива в рот не возьму. Я так никогда не напивался, — говорил он и виновато отводил глаза. — Ты извини меня, дедушка, я вел себя недостойно и говорил всякую глупость. И перед Ларисой мне стыдно. Я извинюсь.
Я предложил ему поужинать. Он нехотя пожевал кусочек сыра, запивая его крепким чаем, и, словно оправдываясь, говорил сжимая голову:
— Башка трещит. Ужасно. Никогда больше… в рот не возьму.
— Слово даешь?
— Даю, дедушка. Со мной такое случайно, на радостях.
— Дал слово — это хорошо. У пограничников слова крепкие, как я понимаю. Отец твой никогда спиртным не увлекался.
Я перевел разговор в другое русло, меня интересовал вопрос: как воспринимают молодые офицеры нынешнюю обстановку в стране.
— По-разному, — ответил Артем. — Большинство отрицательно. Ельцину не доверяют, считают его придурком и шутом. Ну, не вслух, а между собой. А всех чубайсов, немцовых ненавидят и презирают, как жуликов и воров. И даже откровенно об этом говорят. У меня тут есть московский друг Семен Дроздов. Остроумный парень. Много знает.
— Много знать, еще не значит быть умным. Остроумным может быть и безнадежная посредственность, — сказал я.
— Но есть у нас и такие, которые верят телевидению, своими мозгами шевелить ленятся. Таких не много. У каждого свой кумир: у кого Лебедь, у кого Жириновский, Явлинский. У многих Зюганов.
— Ну а твой кумир? Кто?
В его глазах заиграли лукавые искорки. Он не сразу ответил, как бы не решаясь открыть свой секрет.
— Что же ты молчишь? Или это тайна? Мне-то ты можешь довериться.
— Ты только не удивляйся, дедушка. Мой кумир — Сталин.
Я нисколько не удивился. Я даже порадовался за тебя. Но Сталина сегодня у нас нет среди живых лидеров. Хотя и настоящих лидеров тоже нет.
— Вообще-то я бы предпочел военных, — сказал Артем. — Например, генерала Макашова или Радионова. И, конечно, наш пограничный начальник генерал Николаев Андрей Иванович. Ты не подумай, дедушка, что я субъективен. Он на самом деле очень порядочный, честный и умный генерал.
— Что ж, мне они тоже нравятся. А из штатских? Что ты думаешь о Зюганове?
Артем сморщил пренебрежительно лицо и сощурил глаза. С ответом не спешил. Наконец сказал:
— Он какой-то вялый, осторожный. Там в Думе есть Илюхин. Он, мне кажется, более решительный и прямой.
— Что ж, я с тобой, пожалуй, согласен.
— Тогда объясни мне, дедушка, почему в этой «холодной войне победили демократы-американцы? В горячей мы победили, а в „холодной“ проиграли?
— Потому, Артемка, что при Сталине в стране не было «пятой колонны», то есть внутренних предателей. Сталин разгромил ее еще перед войной. Но корни остались. И корни эти — было еврейство, тесно связанное с мировым капиталом и западными спецслужбами. Они умертвили Сталина и пробрались во все важные артерии власти, — экономику, культуру, в ЦК, в Кремль. Евреи многие столетия мечтали превратить Россию в свою вотчину. И в семнадцатом году уже были у цели. Ленин их сдерживал, они стрельнули в него отравленными пули. Сталин это понял и хотел навсегда выкорчевать их ядовитые корни. Они убили Сталина. — Наступила долгая пауза. Нарушил ее Артем:
— Ты извини, дедушка. Можно тебе задать не совсем корректный, интимный вопрос?
— Пожалуйста. Я готов ответить на все твои вопросы.
— Ты сказал, что любишь Ларису. И я понял, что и она тебя любит. Как это все понимать? Она твоя жена, или…? — Я ждал этот вопрос. Я ответил:
— Лариса — самый родной для меня человек. У нас с ней гражданский брак. — Артем закивал одобрительно головой. Сказал:
— Теперь все понятно. Она хорошая и красивая.
Я спросил о его планах на завтрашний день. Он сказал, что проведет его до отхода поезда у своего московского друга тоже молодого лейтенанта. Потом спросил меня, что я ему пожелаю. Я ответил:
— Прежде всего будь верен России и своему народу. Помни, что Россия сейчас находится в ярме американо-израильских оккупантов. И от тебя и твоих друзей зависит ее судьба. Потом: не верь телевидению и газетам оккупантов, думай своей головой. И еще, когда падет этот преступный воровской режим жестоко накажите Ельцина, Горбачева и всю эту преступную банду. За кровь, расстрелянных в Москве в октябре девяносто третьего, за кровь, пролитую в Чечне, за горе детей, матерей, стариков пусть они заплатят своей черной подлой кровью. Никакой пощады. Ваша месть будет священной. Ну и последнее: не женись с налета. И не спеши. Юношеская любовь пылкая, но не прочная. Она что свеча на ветру. И, вообще, скажу я тебе, исходя из моего опыта, любовь-барышня многолика, изменчива, коварна и прекрасна. Она, как литература, выступает в разных жанрах, наряжается в разные одежды, потому она непредсказуема: она может быть и трогательной лирической песней, от которой душа замирает и тело размягчается, как воск на жаре, то возвышенной поэмой, от которой у тебя вырастают крылья, и ты паришь над грешной землей, то пошлым водевилем и глупой комедией, от которой потом надолго, а то и на всю жизнь в душе остается отвратительный кисло-горький осадок; то серьезным, благостно-поучительным романом, то драмой, оставляющей на душе болезненные царапины, а то и безысходной трагедией. Последняя — самая страшная. Как говорится: не дай Бог.
— И ты, дедушка, все это испытал?
— Далеко не все: но комедию пережил. И роман тоже.
— Роман с Альбиной?
— А ты проницательный.
— А что теперь?
— А как ты думаешь, проницатель?
— Поэма?
— Да, угадал: поэма и соловьиная песня.
— А помнишь ты рассказывал, что с соловьем случается разрыв сердца, когда он заливается от любовного восторга? Не случилось бы с тобой? — предупредил Артем.
— Что ж, тогда и будет трагедия.
Утром мы простились с Артемом: он поехал к своему другу, мы с Ларисой на дачу, где нас уже поджидал Ююкин. Перед этим я позвонил в Алушту Никитину и назвал ему дату, когда мы приедем в Крым. До отъезда еще оставалось дней двадцать, но я хотел лучше заранее предупредить Александра Петровича.
… В Крым мы с Ларисой прибыли в разгар курортного сезона — в жаркий июль. Никитин приготовил нам отличную комнату с видом на гору Кастель. Я не плохо знал Крым, побывал почти во всех его городах в том числе и в Алуште. Лариса же не знала Крыма. В студенчестве она предпочитала Кавказ, особенно уютную Гагру. Алушта с ее кипарисами, а особенно «Рабочий уголок» с его хорошо обустроенными пляжами, произвела на нее приятное впечатление. Александр Петрович, мой давнишний друг, жил вдвоем с пожилой супругой. У них я останавливался уже не первый раз, в том числе и с Альбиной. Единственный сын Никитиных, врач по профессии, со своей семьей жил в Киеве и отпуск свой проводил обычно в конце августа и начале сентября естественно в Алуште в родительских пенатах.
Ларису Никитины встретили с любопытством, но вполне гостеприимно и доброжелательно. Я уже заранее и в письме и по телефону предупредил Александра Петровича, что с Альбиной мы разошлись, и что у меня есть теперь новый друг получше старых двух, и что это не просто флирт, а настоящая любовь, последний роман. Александр Петрович всю свою сознательную жизнь провел на флоте и, как профессиональный военный моряк, служил и на Северном и на Тихоокеанском флотах, кстати, где мы и познакомились, когда я выступал с концертом у военных моряков, — и закончил свой служебный путь на Черноморском, так и остался в Крыму, обменяв свою севастопольскую квартиру на Алушту. Он был моложе меня на семь лет, еще полный физических сил, среднего роста, с густой седой шевелюрой и при седых пышных усах. На вид он был строг и суров, но по характеру добрейший и покладистый человек. Как водится, хозяева накрыли стол, да и мы с собой прихватили кое-каких столичных продуктов. Пока мы обменивались новостями и тостами, зашел приятель Никитина, тоже отставной моряк-пограничник капитан третьего ранга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Школы должны быть, детей будешь учить, — серьезно продолжал Артем. — А потом и своих будешь воспитывать.
— Так ведь я стара для тебя. На целых десять лет старше.
— Это не важно. А я через десять лет буду майором, а через двадцать генерал-майором. Мне будет сорок три года, и ты будешь генеральшей.
— А мне тогда будет пятьдесят три, и ты заведешь себе молодую двадцатилетнюю любовницу.
— Не заведу, — Артем замотал склоненной над столом головой. Потом умоляюще посмотрел на меня: — Дед, уговори ее выйти за меня замуж. Я знаю, ты любишь меня. Так исполни мою самую главную просьбу.
— Я люблю тебя, это правда. Но я и Ларису люблю — это тоже правда. — Он с удивлением недоверчиво посмотрел на меня.
— И я ее люблю — это тоже правда, — сказал Артем и неумело поднес у своим губам руку Ларисы. Она лишь снисходительно улыбалась.
— Ты любишь — это понятно. А любит ли тебя Лариса? — спросил я. Видно мой вопрос несколько озадачил его.
— А почему б ей не любить? Я что — урод какой? Я перспективный военный, с образованием. Почему б ей не любить? А тебя она любит?
Вопрос как пощечина. Я даже не ожидал: Артем был всегда корректным. Спиртное его развезло, и я решил быть снисходительным.
— Ты Ларису спроси, — сказал я, но довольно сухо.
— Любишь дедушку? — Повернулся он к Ларисе.
— Очень, — ответила улыбаясь Лариса.
— А меня? — спросил Артем.
— Я однолюбка, Артем. Нельзя сразу любить двоих. А твоя невеста еще ходит в детский сад.
Артем задумался, шевеля алыми пухлыми губами. Он что-то считал в уме. Потом сказал:
— Так сколько мне ее ждать? Двадцать лет? Нет, не согласен. Он сидел опечаленный, уткнувшись взглядом в стол и молчал, прикрыв глаза веками. Мне показалось, что он задремал, и я уже хотел препроводить его в гостиную и уложить на диван. Но он вдруг заговорил ровным, уже не заплетающимся голосом:
— Дедушка, а сколько ж лет ты ждал Ларису? — Мы с веселой улыбкой переглянулись с Ларисой.
— Долго, внучек, очень долго. Хорошие дела с налету не делаются. Потому и семьи распадаются, как игрушечные домики. А настоящая семья — не игрушка. Она строится на крепкой взаимной любви. Скоро женятся только кошки.
Мы уложили его на диване, и он тот час же уснул сном праведника. Убирая со стола посуду, мы с Ларисой делились впечатлениями.
— Жених, — весело говорила Лариса. — Совсем еще мальчишка, ну какой из него муж? А между тем есть женщины, которые предпочитают и любовников и мужей моложе себя лет на десять. Я таких не понимаю. Я с таким ни за что не легла бы в постель, будь он писанным красавцем. А вот одна моя знакомая вышла замуж за юнца, моложе ее на двенадцать лет. И родила от него. Представь себе.
— И ты могла родить от Артема, — глупо сорвалось у меня.
— Нет, не смогла бы. Мне было не по себе, когда он меня обнял. Я инстинктивно отторгала его прикосновения и рук, и губ. Объяснить это невозможно. Удивительно: с тобой я не ощущаю, не замечаю разницу в возрасте. Ведь мы на равных. Верно? Или я не права?
— Ты, конечно, права. Это когда мы находимся вдвоем с тобой, один на один. Но в компании молодых, интересных мужчин ты чувствуешь эту разницу?
Она помедлила с ответом, повела плечами, склонила голову, произнесла неопределенно:
— Как тебе сказать? Пожалуй, да, появляется какой-то интерес или даже любопытство. Но не сожаление, не досада, а просто мимолетное любопытство.
— Ты очень деликатна, щадяща. Я ведь знаю: мне не следует часто появляться с тобой в компаниях молодых мужчин, видеть их не скромные, алчные взгляды, иронические ухмылки.
— Тебя это очень задевает?
— Да не так, чтоб очень. Но появляется комплекс дискомфорта.
— А ты не обращай внимания. Ты чувствуй себя королем, выше и достойней всех их вместе взятых.
… Артем проспал беспробудно весь день. И только часов в десять вечера проснулся, чтоб утолить жажду. Лариса уже, спала, а я с Артемом вышел на кухню и поставил на плиту чайник. Артем чувствовал себя скверно. На мое предложение опохмелиться сморщил лицо и замотал головой.
— До самого Хабаровска даже пива в рот не возьму. Я так никогда не напивался, — говорил он и виновато отводил глаза. — Ты извини меня, дедушка, я вел себя недостойно и говорил всякую глупость. И перед Ларисой мне стыдно. Я извинюсь.
Я предложил ему поужинать. Он нехотя пожевал кусочек сыра, запивая его крепким чаем, и, словно оправдываясь, говорил сжимая голову:
— Башка трещит. Ужасно. Никогда больше… в рот не возьму.
— Слово даешь?
— Даю, дедушка. Со мной такое случайно, на радостях.
— Дал слово — это хорошо. У пограничников слова крепкие, как я понимаю. Отец твой никогда спиртным не увлекался.
Я перевел разговор в другое русло, меня интересовал вопрос: как воспринимают молодые офицеры нынешнюю обстановку в стране.
— По-разному, — ответил Артем. — Большинство отрицательно. Ельцину не доверяют, считают его придурком и шутом. Ну, не вслух, а между собой. А всех чубайсов, немцовых ненавидят и презирают, как жуликов и воров. И даже откровенно об этом говорят. У меня тут есть московский друг Семен Дроздов. Остроумный парень. Много знает.
— Много знать, еще не значит быть умным. Остроумным может быть и безнадежная посредственность, — сказал я.
— Но есть у нас и такие, которые верят телевидению, своими мозгами шевелить ленятся. Таких не много. У каждого свой кумир: у кого Лебедь, у кого Жириновский, Явлинский. У многих Зюганов.
— Ну а твой кумир? Кто?
В его глазах заиграли лукавые искорки. Он не сразу ответил, как бы не решаясь открыть свой секрет.
— Что же ты молчишь? Или это тайна? Мне-то ты можешь довериться.
— Ты только не удивляйся, дедушка. Мой кумир — Сталин.
Я нисколько не удивился. Я даже порадовался за тебя. Но Сталина сегодня у нас нет среди живых лидеров. Хотя и настоящих лидеров тоже нет.
— Вообще-то я бы предпочел военных, — сказал Артем. — Например, генерала Макашова или Радионова. И, конечно, наш пограничный начальник генерал Николаев Андрей Иванович. Ты не подумай, дедушка, что я субъективен. Он на самом деле очень порядочный, честный и умный генерал.
— Что ж, мне они тоже нравятся. А из штатских? Что ты думаешь о Зюганове?
Артем сморщил пренебрежительно лицо и сощурил глаза. С ответом не спешил. Наконец сказал:
— Он какой-то вялый, осторожный. Там в Думе есть Илюхин. Он, мне кажется, более решительный и прямой.
— Что ж, я с тобой, пожалуй, согласен.
— Тогда объясни мне, дедушка, почему в этой «холодной войне победили демократы-американцы? В горячей мы победили, а в „холодной“ проиграли?
— Потому, Артемка, что при Сталине в стране не было «пятой колонны», то есть внутренних предателей. Сталин разгромил ее еще перед войной. Но корни остались. И корни эти — было еврейство, тесно связанное с мировым капиталом и западными спецслужбами. Они умертвили Сталина и пробрались во все важные артерии власти, — экономику, культуру, в ЦК, в Кремль. Евреи многие столетия мечтали превратить Россию в свою вотчину. И в семнадцатом году уже были у цели. Ленин их сдерживал, они стрельнули в него отравленными пули. Сталин это понял и хотел навсегда выкорчевать их ядовитые корни. Они убили Сталина. — Наступила долгая пауза. Нарушил ее Артем:
— Ты извини, дедушка. Можно тебе задать не совсем корректный, интимный вопрос?
— Пожалуйста. Я готов ответить на все твои вопросы.
— Ты сказал, что любишь Ларису. И я понял, что и она тебя любит. Как это все понимать? Она твоя жена, или…? — Я ждал этот вопрос. Я ответил:
— Лариса — самый родной для меня человек. У нас с ней гражданский брак. — Артем закивал одобрительно головой. Сказал:
— Теперь все понятно. Она хорошая и красивая.
Я спросил о его планах на завтрашний день. Он сказал, что проведет его до отхода поезда у своего московского друга тоже молодого лейтенанта. Потом спросил меня, что я ему пожелаю. Я ответил:
— Прежде всего будь верен России и своему народу. Помни, что Россия сейчас находится в ярме американо-израильских оккупантов. И от тебя и твоих друзей зависит ее судьба. Потом: не верь телевидению и газетам оккупантов, думай своей головой. И еще, когда падет этот преступный воровской режим жестоко накажите Ельцина, Горбачева и всю эту преступную банду. За кровь, расстрелянных в Москве в октябре девяносто третьего, за кровь, пролитую в Чечне, за горе детей, матерей, стариков пусть они заплатят своей черной подлой кровью. Никакой пощады. Ваша месть будет священной. Ну и последнее: не женись с налета. И не спеши. Юношеская любовь пылкая, но не прочная. Она что свеча на ветру. И, вообще, скажу я тебе, исходя из моего опыта, любовь-барышня многолика, изменчива, коварна и прекрасна. Она, как литература, выступает в разных жанрах, наряжается в разные одежды, потому она непредсказуема: она может быть и трогательной лирической песней, от которой душа замирает и тело размягчается, как воск на жаре, то возвышенной поэмой, от которой у тебя вырастают крылья, и ты паришь над грешной землей, то пошлым водевилем и глупой комедией, от которой потом надолго, а то и на всю жизнь в душе остается отвратительный кисло-горький осадок; то серьезным, благостно-поучительным романом, то драмой, оставляющей на душе болезненные царапины, а то и безысходной трагедией. Последняя — самая страшная. Как говорится: не дай Бог.
— И ты, дедушка, все это испытал?
— Далеко не все: но комедию пережил. И роман тоже.
— Роман с Альбиной?
— А ты проницательный.
— А что теперь?
— А как ты думаешь, проницатель?
— Поэма?
— Да, угадал: поэма и соловьиная песня.
— А помнишь ты рассказывал, что с соловьем случается разрыв сердца, когда он заливается от любовного восторга? Не случилось бы с тобой? — предупредил Артем.
— Что ж, тогда и будет трагедия.
Утром мы простились с Артемом: он поехал к своему другу, мы с Ларисой на дачу, где нас уже поджидал Ююкин. Перед этим я позвонил в Алушту Никитину и назвал ему дату, когда мы приедем в Крым. До отъезда еще оставалось дней двадцать, но я хотел лучше заранее предупредить Александра Петровича.
… В Крым мы с Ларисой прибыли в разгар курортного сезона — в жаркий июль. Никитин приготовил нам отличную комнату с видом на гору Кастель. Я не плохо знал Крым, побывал почти во всех его городах в том числе и в Алуште. Лариса же не знала Крыма. В студенчестве она предпочитала Кавказ, особенно уютную Гагру. Алушта с ее кипарисами, а особенно «Рабочий уголок» с его хорошо обустроенными пляжами, произвела на нее приятное впечатление. Александр Петрович, мой давнишний друг, жил вдвоем с пожилой супругой. У них я останавливался уже не первый раз, в том числе и с Альбиной. Единственный сын Никитиных, врач по профессии, со своей семьей жил в Киеве и отпуск свой проводил обычно в конце августа и начале сентября естественно в Алуште в родительских пенатах.
Ларису Никитины встретили с любопытством, но вполне гостеприимно и доброжелательно. Я уже заранее и в письме и по телефону предупредил Александра Петровича, что с Альбиной мы разошлись, и что у меня есть теперь новый друг получше старых двух, и что это не просто флирт, а настоящая любовь, последний роман. Александр Петрович всю свою сознательную жизнь провел на флоте и, как профессиональный военный моряк, служил и на Северном и на Тихоокеанском флотах, кстати, где мы и познакомились, когда я выступал с концертом у военных моряков, — и закончил свой служебный путь на Черноморском, так и остался в Крыму, обменяв свою севастопольскую квартиру на Алушту. Он был моложе меня на семь лет, еще полный физических сил, среднего роста, с густой седой шевелюрой и при седых пышных усах. На вид он был строг и суров, но по характеру добрейший и покладистый человек. Как водится, хозяева накрыли стол, да и мы с собой прихватили кое-каких столичных продуктов. Пока мы обменивались новостями и тостами, зашел приятель Никитина, тоже отставной моряк-пограничник капитан третьего ранга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39