.. Убийца, испугавшийся в последний момент и передумавший идти на столь долгожданное для него свидание.
"...Был усыновлен".
Катя не верила своим глазам. Усыновлен в четырнадцатилетнем возрасте! Кем?! Она с досады швырнула бумаги, и они кружась слетели на пол. Катя взяла телефонный справочник, но поняла, что ей надо искать информацию в другом месте.
- Да, я хорошо его помню. Он был каким-то странным, жестоким. Я только что пришла сюда работать. Это было больше тридцати лет назад. Мне было тогда... да, двадцать три года. Я была рыжей, худенькой.
Катя смотрела в ярко-синие глаза Раисы Олеговны. "Рыжая, худенькая..." - Он меня сразу невзлюбил. Дразнился, старался сделать какую-нибудь гадость.
- Какую, например? - Они шли по асфаль-тированной дорожке, окаймленной аккуратным бордюром.
- Вы думаете, я помню? - пожилая женщина мягко улыбнулась Кате. - Я научилась забывать плохое, разве можно иначе, работая здесь, с детьми. У каждого своя боль, страдание. Я помню только странную записку, она меня сильно напугала. А однажды даже... - женщина покачала головой, - не знаю, рассказывать вам или нет. Я спала, и мне показалось, возможно, только показалось, я будто сквозь сон почувствовала чьи-то руки на своей шее. Может быть, я просто была взволнована, находилась под впечатлением этой записки.
- А что в ней было? - Кате хотелось услышать ее содержание от той, кому она предназначалась.
- Что-то жуткое. Он писал, что ему хотелось бы ласкать мою шею, видеть, как из нее брызнет кровь. Но теперь я понимаю, что к детским фантазиям нельзя относиться серьезно.
"Это была не только фантазия, - подумала Ка-тя. - Характерно, что в копии выписки ни слова не сказано о крови, которая должна была брызнуть из шеи, - видимо, персонал детского дома счел эту фразу слишком дикой, вызывающей".
- А что еще вы можете сказать о нем?
- Почему-то он очень хотел стать актером. Он находился под сильным впечатлением от чьей-то игры. Впрочем, по-моему, его мать была актрисой. Всего уже и не упомнишь, - извиняющимся голосом добавила женщина, - сколько лет прошло.
- У вас потрясающая память, - искренне сказала Катя, - это просто удивительно - помнить такие детали спустя тридцать лет...
- Я пропускаю каждого ребенка через себя, они уходят, а я остаюсь, я помню их, иногда даже мысленно разговариваю с ними. И они меня не забывают, иногда приезжают, присылают подарки и открытки. Так вот, он все время пытался кому-то подражать, наверное, матери. Разыгрывал перед нами отрывки из пьес. Мы, правда, плохо понимали его. Он так старался, а у него ничего не получалось. Он старался, но... это выходило неуклюже, неловко. Мы переглядывались и прятали улыбки, а он сердился, приходил в ярость. Знаете, у детей такое часто бывает - склонность к игре, мистификациям... С годами это проходит.
"Это превратилось в настоящую страсть, на-важдение..."
- А он когда-нибудь рассказывал о своем прошлом, о семье?
- По-моему, нет. Он никогда не говорил о своем брате. Если бы мы не знали этого, то нам никогда бы и в голову не пришло, что у него есть брат.
- А почему их сразу не отправили в один детский дом?
- Я помню, что была какая-то страшная история, он накинулся на брата и стал кричать, что не будет жить рядом с убийцей. Тяжелый был мальчик, трудный, - женщина вздохнула.
- У вас сохранились фотографии?
- Да, в личных делах. Пойдемте, я покажу их вам.
В небольшой комнате пахло смородиновым листом и крыжовником. Около окон висели связки сушеных грибов.
- Делаем запасы, - Раиса Олеговна вынимала из шкафа черные папки и складывала их в стопку. - Старые дела, сейчас найду.
- Какая душистая смородина.
- У нас сад небольшой. Все сами выращиваем, помощи ниоткуда не ждем.
- Спонсоров нет?
- Сколько их, домов детских, в России, а сколько спонсоров? То-то и оно. А потом, это чаще всего во время предвыборной кампании делается, когда надо объявить народу, что ты заботишься об обездоленных и сирых. Показуха одна. А мы живем. Вот, нашла, смотрите.
С фотографии на Катю смотрел темноволосый мальчик с напряженным взглядом. Она видела его явно в первый раз. Он не напоминал ей никого. Обыкновенный мальчик, каких тысячи. Мальчик-убийца, в столь юном возрасте познавший вкус крови.
Неожиданно всплыли в памяти слова чудовища Чикатилло, который на вопрос, зачем он убивал и пил кровь своих жертв, ответил: "Эх, начальник, если бы ты хоть раз попробовал..." Иногда ненависть, вспыхнувшая в детстве, преследует всю жизнь, и хочется избавиться от нее любой ценой...
- А вот фотография его младшего брата в пят-надцатилетнем возрасте. Фотографию нам прислали, когда Кеши здесь уже не было. - На Катю смотрел Рудик. Это был, без сомнения, он. Под другим именем.
- А кто усыновил Кешу? Никакой информации об этом нет?
- Тайна усыновления. Я только помню, что у них погиб сын, очень похожий на него.
Наступило молчание. Небо постепенно светлело, золотистый свет разливался над верхушками деревьев.
- Вы когда-нибудь пили сбитень?
Катя подняла на Раису Олеговну удивленные глаза:
- Н-нет.
- Значит, вы не россиянка. Давайте я вас угощу. Аромат - с ног сшибает.
***
Его мысли все чаще и чаще возвращались к несостоявшемуся свиданию. Только подумать, что оно могло закончиться... его смертью. Правда, он когда-то близко видел смерть. Очень близко. Воспоминания вставали перед ним такими яркими, ожившими картинами, словно все это было вчера, а не много лет назад.
Он хорошо помнил это темно-бордовое платье. Оно навсегда врезалось ему в память, и он не мог вытравить из нее переливы бархата и блеск фальшивых жемчужин. Большие темные глаза матери смотрели на него с презрением. За кулисами в перерывах или после спектакля она всегда торопливо пропускала стаканчик-другой и выходила на поклоны уже раскрасневшаяся, бессмысленно улыбаясь и прикрывая глаза. Он не ходил на ее спектакли. Его буквально выворачивало от приторно-сладкого запаха искусственных цветов и пудры, которой мать обильно посыпала лицо, отчего оно было похоже на японскую маску.
В тот день она сидела в своей гримерной, уронив голову на руки. Она даже не услышала звука его шагов. Однако, почувствовав чье-то присутствие рядом, пошевелилась. Наверное, подумала, что это кто-то из поклонников или знакомых. Его охватила животная злость. Он уже и не помнил, зачем пришел сюда. Перед глазами стоял какой-то туман. Он подошел ближе. Мать была мертвецки пьяна. И тогда он увидел ЭТО, почти игрушечный ножик из театрального реквизита. Но он знал, что нож - настоящий. Он взял его и медленно провел по лезвию пальцем. На нем выступила кровь...
...Теперь он знал, что надо делать. Затаив дыхание, он на цыпочках подошел к матери почти вплотную и взял ее за руку. Рука была теплой и безжизненной. Мать что-то пробормотала, но он не разобрал слов. Он поднес руку к свету и... точным, рассчитанным движением сделал несколько надрезов на вене, которая вздулась около запястья. Быстро отпустил руку и взял другую...
Никто ничего не видел, но все это было очень опасно... И тут он вспомнил о другом мальчике, чьи глаза неотрывно смотрели на театральную сцену. Глаза, полные обожания и восторга. О мальчике, который пропадал в театре все дни. Наверняка он и сейчас где-то рядом. Надо во что бы то ни стало разыскать его, пока есть время.
Все произошло очень быстро. Он нашел его, своего брата, с силой ударил по голове, а потом поволок в гримерную. Там он всунул в его руку маленький серебристый ножик и положил на пол рядом с матерью. Кровь стекала брату на брюки и рубашку. Он был уверен, что сюда придут не раньше чем через час или полтора. Все знали, что его мать не любила, когда ее беспокоили после спектакля.
"Театральное убийство". Он усмехнулся, да, это хорошее название для какого-нибудь спектакля или книги - "Театральное убийство"...
***
"Вот и прошло лето. Я опять просидела эти месяцы в Москве, не считая краткой командировки. Работала". Катя разбиралась в ящиках письменного стола. "Боже, сколько здесь свалено хлама: старые фотографии, студенческие конспекты, планы уроков... Выкинуть все к чертовой матери, ничего не нужно. Захламляемся чем можем. Телефонами забытых людей, рекламными проспектами, одеждой, которую жалко выкинуть, "вот только воротничок немодный отпороть, пуговицы заменить, и блузка будет как новенькая..." Зачем все это? Кому нужно?"
Катя приволокла из кухни большую картонную коробку и свалила туда все, что предназначалось для выноса из квартиры. "Вот так я начинаю потихоньку готовиться к ремонту, недаром говорят, что ремонт - это не действие, а состояние души, которая нуждается в очищении".
"Я все-таки найду тебя, загадочный "театральный убийца", - думала Катя, - найду, несмотря ни на что". Мальчик, вскрывший вены собственной матери, маньяк, преследующий Эллу Гурдину с леденящей душу настойчивостью. Он был где-то совсем... близко. Катя могла поклясться в этом.
В последнее время ее не покидало предчувствие, что убийца выбирает момент, чтобы назначить следующее свидание, и Элла Гурдина - одна из самых ярких звезд среди московских театральных режиссеров - должна стать очередной жертвой хладнокровного маньяка...
Сколько их уже было... Эти бесследно исчезнувшие блондинки с наивными глазами, как томные орхидеи приникающие к богатым пожилым старцам. Блондинки на одно лицо... лицо Анжелы Мартыновой. Эта система была продумана до мельчайших деталей, сбоев почти не было. ПОЧТИ, потому что Юлия Миронова, судя по всему, взбунтовалась против навязанных ей правил игры и захотела пошантажировать своего "благодетеля". Тот до поры до времени платил ей неплохие деньги за молчание, а потом решил, что мертвая Юля лучше живой, постоянно требующей свою долю. Да, скорее всего было именно так. Катя пришла в невольное возбуждение. Да, Юля оказалась ему не по зубам, выяснилось, что она человек с характером, крепкий орешек. Убийцу обманула ее беззащитно-трогательная внешность. Будь он более проницателен, с первого взгляда определил бы, что Юля - не податливая куколка. Почему же он не смог этого разглядеть? Это означает, что он опирается на уже опробованные клише. В пользу этого довода говорил и тот факт, что все выбранные им провинциалки обладали стандартно-кукольной внешностью, на которую охотнее всего клюют стареющие мужчины: большие голубые глаза, светлые волосы, чуть припухшие губы - а-ля Барби в российском исполнении. "Бабочки для заклания", как назвала их Катя, вербовались из девушек, слетающихся в Москву в надежде найти здесь хорошую работу, мужа, обрести семью, дом... Этими надеждами и иллюзиями умело пользовался "театральный убийца", играя на женских слабостях.
"Стоп, - сказала себе Катя, - если он умел уговаривать и внушать доверие своим "подопечным", значит, он, как минимум, должен быть обаятельным и располагающим к себе". Видимо, он и сам отлично себя чувствовал именно с такого рода женщинами: простыми, незатейливыми, смотрящими на него с обожанием и восторгом. Еще бы, он представлялся им сказочным московским принцем, взявшим под покровительство, обещавшим скорую райскую жизнь. Он внедрял своих куколок в театр "Саломея", а потом пристраивал к старцам.
Катя позвонила Гурдиной и мимоходом поин-тересовалась, кто привел Анжелу в театр. Оказалось, что Гурдина обратилась в театральный фонд "Мольер" с просьбой подыскать соответствующий типаж, там и откликнулись. Кате стало не по себе. Да, все было тщательно продумано. Она вспомнила директора фонда, Игоря Святославовича, его цепкий, изучающий взгляд, ничего не оставляющий без внимания. Этот подтянутый, уверенный в себе мужчина способен на многое. Он выглядит хладнокровным и расчетливым, но и обаятельным одновременно. Такому ничего не стоит расположить к себе женщину, незаметно подчинить ее своей воле.
Но все же Катю подспудно точило и другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38