А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

– Они же тебя дурачили. Лишь бы заткнуть тебе рот. – Она поднялась и нагнулась над Шоном. – Смеетесь? – И жестом отмела его возражения, словно смахнула с лица паутину. – Вы же такой умный, обходительный и добрый молодой человек. Самое главное, чтоб мы молчали, чтоб никто ничего не узнал и не сказал ничего плохого про наших славных цветных, которые так нас любят. – Ее голос становился все громче, брызги слюны холодными каплями окропили ему лицо, словно дождь. – Но будете ли вы так смеяться, когда наступит Судный день, когда мы будем голодать и умирать, когда солдаты с раскосыми глазами будут топтать искалеченные тела женщин и детей, а таких мужчин, как вы, угонят в Азию, в рабство, в концентрационные лагеря? Если вам повезет, и вы до всего этого доживете.
Шон встал.
– Прошу вас, извините, что я вас расстроил.
– Расстроили? – Вдова тоже встала, лицо ее покраснело, стало похожим на бумагу, по которой мазнули румянами. – Он умер. А вы велите мне молчать, ничего не делать, предоставить все вам…
– Кто вам это сказал?
– Майор Кэннон, разумеется.
– Они ничего не станут делать, – прошипела пожилая женщина. – Ничего. Я же тебе говорила, это все для того, чтоб ты молчала! Они берут взятки, их можно купить; они думают, им за это дадут высокие посты, наградят, поверят. Увидите, мистер Райен, увидите, что будет, когда придут ваши хозяева. – Она вцепилась в его рукав и принялась трясти, по-прежнему брызгая слюной ему в лицо; ее вставные челюсти ходили ходуном.
Шон попятился, попытался что-то сказать. Пожилая женщина преследовала его через холл до входной двери и на прощание прошептала:
– В один прекрасный день вы все узнаете. Но будет поздно.
Он пошел по тропинке.
– Предатель! – кричала она ему вслед. – Ты предал свою расу!
За спиной Шона захлопнулась дверь. Он остался один среди роз «Глуар де Дижон», благородных, ухоженных газонов и двух уходивших вдаль рядов живой изгороди: вечернее солнце отражалось в стеклах дома напротив. Он сел в машину, закурил. К собственному удивлению, обнаружил, что руки его дрожат. Печально, но факт. И непонятно: кто такой майор Кэннон?
Шон курил, размышляя над этим. Перед ним тянулась пустая спокойная улица, все тут было угнетающе нормально и незыблемо. Двое мальчиков в красивых красных пиджаках с металлическими пуговицами и чистеньких фланелевых брюках проехали домой на велосипедах из явно благополучной школы. Сумасшествие, самоубийство, мания преследования прятались за живыми изгородями и окнами с ромбовидным стеклом. В скольких еще домах гнездилось подобное безумие? Сколько было полковников в отставке, уверенных в том, что коммунисты проникли в их гольф-клуб или отравили их хризантемы перед самой выставкой цветов?
На мгновение Шону стало страшно и жутко: он представил себе, каково жить этим двум женщинам в доме, откуда он только что уехал. Как бы это воспринял майор Кортни?
Он завел машину, стараясь не думать о своем бывшем начальнике майоре Кортни, но что-то другое не давало ему покоя. Другой майор. Майор Кэннон. Сумасшедший сосед? «Это заговор. Вашего мужа убил злодей китаец. Никому ни слова. Расследование ведет отдел Икс. Доверьтесь мне». Что-нибудь в этом духе. И однако же…
Эта мысль продолжала тревожить его, хотя он проехал уже полдороги до Лондона. Тут он увидел вывеску гостиницы «Дилижанс» и вспомнил, что не обедал. На вывеске был изображен краснолицый толстяк кучер в шикарной темно-зеленой ливрее и десятке накидок, осушающий галлоновую кружку пива. Почувствовав голод, Шон свернул на стоянку и, предвкушая бифштекс и пиво, забыл о майоре Кэнноне. Вслед за ним на стоянку въехала еще машина – из нее вышли двое мужчин. Шон зашел внутрь. В холле деревянные панели, медные украшения. Подделка под лошадиную сбрую и гравюры со спортивными сюжетами. Над баром висел латунный рожок кучера дилижанса, на стенах – гравюры, изображающие знаменитые дилижансы, календарь с иллюстрациями к произведениям Диккенса: мистер Пиквик с друзьями, наевшиеся до состояния веселого одурения. Но ни бармена, ни официантов не видно.
Он вышел через единственную дверь в пустой коридор, который вел в мужской туалет. Двое мужчин, подъехавшие чуть позже, следовали за ним. Шон осмотрелся и сказал, чтобы не молчать:
– По-моему, здесь все умерли.
Мужчины кивнули, что-то буркнули и встали у свободных писсуаров по обе стороны от него. Шон шагнул было прочь, но тут человек, стоявший справа, резко развернулся, схватил его левой рукой за лацканы, приподнял и дернул на себя.
– Ах ты, сволочь! – закричал он. – Ты видел, Питер, что он сделал? – И с этим криком замахнулся правой рукой. Шон увидел движение; увидел молодое, жестокое, мускулистое лицо с холодными безразличными глазами, которые с ледяным спокойствием оценивали ситуацию; увидел, как взлетела рука с вытянутыми вперед пальцами – словно широкое лезвие кинжала. Шон хотел было поднять руки, но его сбили подножкой, руки схватили сзади, завели за спину. Вытянутые пальцы ударили ему прямо в солнечное сплетение – Шону показалось, что из него выпустили кишки. Он сложился пополам; последовал удар локтем в челюсть. Шон ничего не видел, не соображал, только почувствовал еще один удар. Коленом или локтем? Он даже не понял, куда его ударили. Чьи-то руки потянули его за пиджак. Теперь он лежал лицом на холодном мокром полу. Затем провалился в пустоту.
Очнувшись, ощутил на губах вкус крови и рвоты, внутри – жгучая боль, будто его разрезали пополам. Шон попытался собраться с мыслями, но голова, точно детская игрушка, начала раскалываться на кусочки и снова складываться, все быстрее и быстрее. Шон прислонил голову к чему-то белому и холодному. Раздался шум – вода полилась ему на голову, на шею, за рубашку; от неожиданности он пришел в себя. Попытался встать, но было трудно даже пошевелиться. Координации никакой и никаких сил.
Кто-то зашел в туалет, вскрикнул. Послышались голоса. Грубые руки схватили его. Потащили, встряхнули и поставили на ноги.
– Боже мой, он весь в крови! Какого черта…
Густые рыжие усы, цветной шелковый шейный платок. Второй – в белом халате. Врач? Откуда врач? Повезло, повезло… Голова закружилась, Шон почувствовал, как тошнота подступила к горлу. Его вывернуло, он покрутил головой. Блевотина попала на каменный пол, на чьи-то замшевые ботинки, высокие желтые носки, низ брюк.
– Черт бы тебя побрал…
После того как Шона вырвало, ему стало легче. Он замерз, был весь в холодном поту, но теперь отчетливо видел, что он в мужском туалете. Мужчина в пиджаке с металлическими пуговицами и цветном шелковом шейном платке отступает от него, рыжие усики искривились от отвращения и негодования, тогда как бармен или официант, причмокивая, делает вид, будто хочет помочь. Шон ухватился за водопроводную трубу, поднялся. Ноги его дрожали, но он мог стоять.
– Двое… – сказал он. – Избили меня. – Ощупал карманы. Бумажник исчез. Шон увидел в зеркале, над раковиной умывальника, свое лицо. Кровь все еще текла у него из носа. Одежда была в пятнах, мокрая, волосы взъерошены.
– Надо его увести отсюда, – сказал рыжеусый. Они с барменом взяли Шона под локти и повели. Рыжеусый держался от Шона подальше, будто от него воняло. Может, оно и так, подумал он. По коридору прошли в кладовую: бутылки в ящиках, на стеллажах, на полках; жестянки с хрустящим картофелем почти под самый потолок; банки с оливками, маринованными вишнями. Там же стоял деревянный стул, на который посадили Шона. Бармен дал ему мокрую тряпку.
– Спасибо, – поблагодарил Шон. – Вы не видели их? Двое молодых в плащах?
Рыжеусый смотрел на него враждебными, налитыми джином глазами. Совсем как глаза Рэнделла, подумал Шон.
– Послушайте, – сказал рыжеусый, – вы в этом уверены? Может, вы просто упали? У меня приличное заведение, никто никого не избивает в туалете… ну, если только за дело… Вот так-то.
Шон прижал мокрую тряпку к лицу. Сначала ему было холодно и больно, потом стало прекрасно. Не хотелось ни думать, ни разговаривать. Похоже, ударили коленом в лицо. Когда он приложил тряпку к левому виску, ему показалось, что голова пробита.
– Я бы на вашем месте, – продолжал рыжеусый, – как следует подумал, прежде чем бросаться такими обвинениями. – Он повернулся к бармену. – Ты видел двоих в плащах?
– Нет, сэр. С полчетвертого, сэр, в баре не было ни души.
– Я зашел в бар после половины четвертого, – заметил Шон, но его сразу же затошнило – с таким усилием далась ему эта мысль и слова. Ребята знали, что делали. Любителями они никак не были. Отнюдь. Надо попытаться подумать, обращаться ли в полицию. Если это простые грабители, не стоит терять время; если же это не грабители, то полиция здесь ни при чем. Почему все-таки его избили?
Хозяин заведения сунул ему в руки полный стакан.
– Выпейте, сразу станет легче. От этого и мертвец из гроба встанет. Я бы на вашем месте поковылял домой и приложил сырое мясо к глазу.
Мясо… бифштекс…
– Вот зачем я пришел, – вспомнил Шон. – Я пришел поесть.
Ему почему-то казалось необходимым все объяснить. Голова по-прежнему раскалывалась на кусочки и снова складывалась.
– У нас, старина, есть не дают. Нет персонала. Так что ковыляйте-ка к себе домой и забудьте о том, что случилось. А в следующий раз я бы на вашем месте не стал так активно мочить глотку. Можно в туалете здорово грохнуться, старина, если ноги вдруг подведут.
Шон выпил предложенный стакан. Запах напитка отдаленно напоминал коньяк, вкус – медицинский спирт, но голова прояснилась. Так что же, эти двое – участники заговора, подставленные кем-то другим? Или просто «хранители» этого заведения? Как сложно и тяжело сейчас над этим думать. Он отдал стакан, закончил приводить в порядок лицо.
– С утра, старина, будете как огурчик. Надо только выспаться.
Они подождали, пока он причесался, отчистил самые заметные следы грязи с одежды, и проводили его через черный ход со словами:
– Не хотим же мы, старина, распугать других клиентов, верно?
Хозяин просто развеселился, когда понял, что неприятностей не будет. Но глаза его оставались холодными и настороженными, как стеклянные глаза на дне стакана с джином. Шон поискал по карманам ключи. Слава богу, хоть их не забрали. Он упал на сиденье машины, они захлопнули за ним дверцу.
– Счастливо, старина. Поезжайте осторожнее.
Ему не хотелось двигаться и даже шевелиться, но они стояли у машины и ждали. Шон медленно выехал со стоянки (от выпитого его развезло). Проехал метров шестьдесят по шоссе и остановился. При всяком движении руками, казалось, мышцы живота разорвутся. Шон вылез из машины, попытался вызвать рвоту, но безуспешно. Медленно прошелся взад и вперед и присел на траву у обочины. Через несколько минут он уже лежал. Майор Кэннон. Майор Кэннон мне это устроил. У него большие рыжие усы и голубые глазки-бусинки. Это его рук дело.
Когда Шон проснулся, уже смеркалось.
3
Он был голоден, промерз до костей, а когда сел, закружилась голова, затошнило. Шон сидел, свесив голову между колен, и пытался привести себя в нормальное состояние. Мимо промчалась машина с включенными фарами, их свет как будто ударил его, пронесся над ним, а следом уже светили другие фары. Где-то в глубине сознания гнездился страх: вдруг они следят за ним и сейчас его поджидают. Шон ничего не мог понять. Как все произошло, почему? И что ему дали выпить? Чистый спирт? На тот случай, если он решит обратиться в полицию? Это что же, значит…
Он залез в машину – какая радость погрузиться в податливую холодную кожу глубокого сиденья, почувствовать, что ты в безопасности. Это же его старая, пусть и готовая развалиться, подруга. Он завел двигатель, включил печку, закурил и продолжал сидеть в темноте, а свет фар проносившихся мимо автомобилей скользил по машине, неожиданно и ярко заливал «ягуар», потом внутри становилось снова темно как в могиле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32