А у нас — всплывет такой факт, уцепятся за него адвокаты и выйдут все злодеи на свободу, кроме того, который показания давал. Он-то и сядет, с опером заодно. Поэтому проще — ничего не раскрывать. Спокойнее, безопаснее, сытнее. Но как-то больно, обидно и тоскливо.
— Когда он его последний раз видел?
— А? Что? — Ледогоров вынырнул из пучины морально-правовых размышлений.
— Я спрашиваю, когда Любашев Зураба последний раз видел? — Копылов пролистывал жидкие материалы уголовного дела.
— Видел именно тогда, — Ледогоров окончательно вернулся мыслями в кабинет. — А слышал вчера. Зураб сказал, что собирается в Грузию на днях.
Копылов вскинулся. Его юношеские глаза горели неподдельным азартом.
— Так надо брать его! Может, он уже уехал.
— Может.
— Надо перекрыть самолет и поезда.
Ледогоров кивнул.
— Надо. Только кроме имени мы ничего не знаем.
Копылов поджал губы.
— Тогда…
— Тогда надо просто ехать в известный нам адрес, попытаться его там найти, сделать обыск — вряд ли он теперь «горячий» ствол с собой поволочет и хотя бы полностью установить его личность.
Копылов кивнул, вскочил, засуетился, схватил какую-то бумажку, положил ее на место, взялся за телефонную трубку и вдруг обмяк.
— Че-е-рт! — простонал он. — Я забыл!
— Что? — Ледогоров смотрел на него с изумлением.
— Сегодня же первое число. Новый кодекс!
Ледогоров матернулся и зажег новую сигарету. Стало кисло. Казалось, что вездесущие мухи жужжат как реактивные самолеты. Он тоже забыл. Если бы помнил — попробовал бы крутиться быстрее.
Новый уголовно-процессуальный кодекс, вступавший в силу с первого июля в милицейских кулуарах звался уголовно-бандитским, или попросту беспредельным. Ходили слухи, что на оплату этого так называемого правового документа ушла львиная доля всего «общака» преступного мира России. Ледогоров, в принципе, хорошо понимавший, что это смешно и, что «общак» — это не мешок, набитый деньгами, тем не менее соглашался, что подобное беззаконие стоит дорого. Созданный под флагом борьбы за человеческие права документ почему-то начисто игнорировал права жертв преступлений, давая широкие возможности разнообразным преступникам ускользнуть от ответственности. Работа же правоохранительных органов усложнялась, количество бюрократических и формальных моментов увеличивалось. Это должно было отбить у последних борцов с преступностью желание добиваться справедливости.
Все это вихрем пронеслось в голове у Ледогорова. Он почувствовал, как приподнятое «расколом» Любашева настроение и охотничий азарт уступают место усталости и апатии. Следователи и раньше-то не очень любили рисковать, опасаясь быть наказанными за необоснованное, по мнению начальства задержание, или обыск. Чего уж теперь ждать?
Копылов сидел, глядя прямо перед собой, затем вздохнул и подтянул к себе текст нового закона.
— Когда-то надо начинать. Саша, вы… ты погоди, я почитаю, чего теперь делать надо.
Ледогоров кивнул.
— Я пока к себе схожу.
Дымная мгла растворилась в вечернем полумраке. За окном с трудом проглядывались мерцающие окна дома напротив. Полянский с Любашевым пили кофе с сушками и беседовали.
— А Корней не «бомбит»?
— Не, он как вышел — остепенился, работает. Вот Силантий…
«Пошел процесс, — подумал Ледогоров, — только надо ли это теперь?»
Полянский обернулся.
— Ты чего так долго? Следак готов?
— Через десять минут. «Сходняк» начался?
— Вроде.
— Можно тебя на секунду?
Они примостились прямо у дверей кабинета, поглядывая в щель на оставшегося в одиночестве Любашева и общаясь шепотом.
— Ну и чего теперь? — не понимал Полянский.
— Ничего. Может и смысла нет Зураба ловить. Тогда пошлем Васю подальше и сами по домам.
— Его бы это устроило, но я не понимаю…
— Да я сам не понимаю! Когда мы вообще чего-нибудь понимали!
— Не ори. Любашев услышит.
— Извини. Я не на тебя.
— Да понятно.
За неплотно притворенной дверью кабинета Вышегородского раздался грохот отодвигаемых стульев.
— «Сходка» закончилась. Я пошел к следаку.
— Давай. Если что не так — надо Артураподключить. Он — начальник. Пусть у него голова болит.
— Посмотрим.
Копылов что-то активно печатал на машинке.
— Саша! — поднял он голову. — Надо в прокуратуру лететь. Я позвонил Тихонравову, он договорился насчет обыска. Пока еще прокуратура санкционирует. Суды еще не готовы. Я так решил — задержать этого Зураба на сорок восемь часов я по закону право имею. Получится — будем думать как в суд за арестом выходить, а пока давай адрес квартиры.
Ледогоров выпучил глаза. Вчерашний мальчик-новичок неожиданно оказался деятельным, умеющим принимать решения следователем.
— Ушинского тридцать семь, корпус два, квартира сто девять, товарищ следователь. Раз решите привести свидетеля?
Губы серьезного Копылова тронула едва заметная улыбка.
— Ведите.
Он изо всех сил старался не подать виду, как ему приятно.
Дежурка оказалась на удивление сговорчивой и согласилась дать «патрульку» до прокуратуры всего за два пива. Полянский вызвался сгонять. Копылов приступил к подробному допросу Любашева, несмотря на окончание рабочего дня. Жизнь казалась чудесной, волшебной сказкой. Ледогоров заглянул в начальственный кабинет. Хотелось всех радовать.
— Артур! Похоже, раскрываем Некрасова. Нужна машина на утро.
Вышегородский заполнял какие-то таблицы.
— Тьфу ты! Опять процент по кражам в жопе! Ты сколько карточек по сто пятьдесят восьмым выбил?
Статистические карточки, заполняемые следователями, при направлении дела в суд были основным показателем работы уголовного розыска. Нет карточки — нет раскрытия. Это особенно комично смотрелось на фоне заявлений больших начальников в ярких погонах о ликвидации «палочной системы». Сказка начала превращаться в скучную реальность.
— Я говорю, Артур, машина нужна. Утром обыск с задержанием. И человека бы одного.
Вышегородский оторвался от бумаг.
— На задержание — святое. Позвони Огурцову. Он завтра должен выйти. А машину я оставлю у отдела.
Водитель «жигуленка» Валя Огурцов скрывался на больничном примерно месяц из трех. Автомобилем в его отсутствие пользовался сам Артур. Ледогоров протянул руку.
— Давай ключи. На хрен мне Огурцов — я и сам могу. Человек еще нужен?
Артур протянул связку с массивным брелоком.
— Выбери сам кого-нибудь. Только не Югова — я ему заявление Шалимова отписал.
Ледогоров кивнул, удивляясь сговорчивости Артура.
— Спасибо.
— Не за что. Хорошо бы огнестрел поднять. Постарайтесь.
В коридоре Югов возился с перекошенной дверью собственного кабинета. Она никак не хотела закрываться.
— Помочь?
— Давай. Чего домой не идешь?
— Следак задержанного допрашивает, а ты?
— Уже иду. Материал — дерьмо подсунули. Один учредитель хочет нашими руками другого «съесть». Артур кричит: «Натягивай мошенничество».
Дверь хрустнула и встала на место. Замок защелкнулся. Югов достал платок и промокнул лоб. Похоже, из-за бороды ему было особенно жарко.
— Артура, похоже, Гриня плющит. Сегодня на «сходняке» визжал, что снимет. Громкая связь случайно включилась.
Под Гриней, естественно, подразумевался начальник РУВД Григоренко. Ледогоров усмехнулся. Сговорчивость Вышегородского нашла объяснение. Для зама по УР на грани понижения в должности хорошее раскрытие отдела — палочка-выручалочка.
— Спасибо, — Югов пошел к выходу.
Из соседнего кабинета появился протирающий очки Мальцев. Ледогоров вспомнил о завтрашнем обыске.
— Андрей, молсешь завтра с ранья с задержанием помочь?
Тот помялся секунду.
— Ну да, конечно.
— Тогда в семь, у входа в отдел.
— Хорошо.
На улице видно стало совсем мрачно. Было уже не разобрать, где темнота, а где дым. Откуда-то налетел порывистый ветер. Спертый воздух, казалось, гудел, как поверхность барабана после удара палкой. Тяжело дыша, на этаж поднялся Полянский.
— Ну и духота! Мрак! Гроза идет с севера.
Ледогоров кивнул.
— И слава богу. Привез?
— Конечно. Подпись прокурора, печать. Все по закону.
Оба закурили.
— Господи, уже скоро восемь.
— Темнеет-то как. А неделю назад белые ночи еще были.
— Завтра вставать спозаранку. Следак допрашивает еще?
— Да. Надо дождаться. Проконтролировать, все ли нормально Вася сказал.
Полянский откинулся на стуле.
— Иди. Я дождусь. У тебя же Юлька дома.
— А ты? Может, ужинать к нам?
— Не, я куплю литр молока, батон — и спать.
— Точно?
— Точно.
— Спасибо, старый.
— Сочтемся.
Где-то далеко, в районе Гражданки, ударили первые раскаты грома.

* * *
Ливень уходит к югу, затихая теплым шуршанием за чередой остывающих крыш и поглощая, растворяя в себе надоевшие за день запахи дыма и гари.
— Пообещай, что будешь осторожен!
— Я уже обещал.
— Еще!
— Обещаю.
Она гладит его по голове.
— Спи.
— Сплю.
— Пока я думаю о тебе, с тобой ничего не случится.
Ее теплое дыхание щекочет щеку. Он гладит ее по теплой подрагивающей спине.
— Все самое худшее в моей жизни уже было.
— Что?
— Самое худшее, самое страшное.
— Что?
Он опускает руку ниже. — Я жил без тебя.
— Бедный!
Она долго целует его в губы.
— Как ты выжил?
— С трудом.
— Все. Спи.
— Сплю.
Ночь. Далеко-далеко переваливается с ноги на ногу уходящая гроза.

* * *
— Вот эта точка. У торгового центра. Вторая.
Машина «чихнула». Ледогоров выругался сквозь зубы. Сказать, что Вышегородский не следил за машиной — не сказать ничего. Было по-утреннему прохладно и сыровато от прошедшего ночью ливня. На остановке толпились сонные люди. Машин мало. Летом пульс города слегка ослабевает.
— Давай. Вставай между домами.
Задремавший в дороге Мальцев как-то совсем по-детски тер глаза и вертел головой.
— Приехали?
— А то.
На улице по коже побежали мурашки, В семь утра, в одной футболочке явно холодновато. Парадная оказалась оборудована домофоном, Ледогоров мысленно выругал себя и Серегу за то, что не уточнили этот вопрос у Любашева. Про входную дверь расспросили подробно, а про парадную — не догадались.
— Звонить, как я полагаю, не будем? — осведомился Полянский и достал сигарету. — Значит, придется ждать.
Прикурить он не успел. Дверь «пискнула», замигала зеленым огоньком и отворилась. Пожилая женщина в испуге шарахнулась от трех застывших под козырьком подъезда мужиков. Ледогоров посторонился, освобождая дорогу.
— Проходите, пожалуйста.
Она заспешила прочь, поминутно оглядываясь.
— Тринадцатый этаж.
Лифт скрипел и стонал, поднимая их наверх. Полянский хихикал, читая вслух нацарапанные на его стенках эротические мечты местных тинейджеров. Лестничная площадка этажа имела замысловатую, угловатую форму. Дверь в сто девятую оказалась, наоборот, самой простой и единственной деревянной. Любашев не обманул. Видимо хозяева, сдающие квартиру, не видели смысл пока ее укреплять. Ледогоров обернулся к Мальцеву.
— Ты без оружия. Дуй вниз. Определись, где окна и жди, когда полетят пулеметы и мешки героина. Ферштейн?
Мальцев без улыбки кивнул, пошел обратно к лифту. Полянский приложил ухо к филенке.
— Спят.
— Ты удивлен?
— Нет. Я бы тоже с удовольствием еще на массу давил.
— Ничего. Сейчас и их разбудим, чтобы не обидно было.
Ледогоров посмотрел на часы и достал из «кенгурушки» пистолет.
— Звони.
Сколько ни стоял он за свою оперативную жизнь перед такими дверями, сжимая ПМ, а сердце снова учащенно забилось, холодок скользнул от затылка в ноги. Он подумал, что когда перестанет это чувствовать — значит, точно пора уходить. Полянский кивнул и показал на дверь. Кто-то изнутри завозился. Глазка не было.
— Кто там? — наконец осведомился сонный и блеклый женский голос.
Ледогоров вздохнул.
— Соседи снизу. У нас протечка. Заливаете.
За дверью снова зашаркали. Послышались приглушенные голоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29