Извини, что я …Спасибо большое!
Она отмахнулась.
— Ладно.
Ледогоров тянул Юльку к выходу во двор. Она дернулась и вырвала руку.
— Подожди!
— Что?
— Сумка!
Она исчезла в направлении торгового зала. Он постепенно успокаивался. Саднило разбитые пальцы левой руки. Хотелось курить. Он поискал сигареты и вспомнил, что оставил их Кобалии. На пустых ящиках лежала оставленная кем-то из грузчиков пачка «Беломора». Горячий, горький дым окончательно привел сердцебиение в норму. Появилась Юлька.
— Пошли.
Она послушно кивнула.
На улице было по-прежнему душно. Легкий ветерок был горячим и не приносил облегчения. Сев в машину, Ледогоров включил двигатель и повернулся к Юльке. Она улыбнулась и вдруг заревела, уткнувшись в его плечо. Проходящие люди с интересом всматривались сквозь тонированные стекла. Он чувствовал как намокает от слез футболка, вдыхал аромат ее волос и чувствовал, что не знает, что сказать. Он всегда знал, как успокоить свидетельницу, как вывести из истерики потерпевшую, но сейчас ровным счетом не представлял, что делать. Он просто гладил ее по голове, тихонько целуя рыжие локоны.
Возле дома Юлька окончательно пришла в себя и даже достала из сумочки пудреницу. Ледогоров заехал во двор. Магнитофон на втором этаже как всегда орал дурным голосом. На этот раз что-то про лето и жару. Он заглушил двигатель.
— Юль! Я должен вернуться! Там задержанный один остался! Хочешь, поедем со мной на работу? Я закончу все и пойдем домой.
Она мотнула головой.
— Не волнуйся! Я уже в норме. Приготовлю чего-нибудь вкусного. А ты купи бутылку вина. Должны же мы отпраздновать мое увольнение.
Он поцеловал ее.
— Ты у меня молодец.
Она улыбнулась.
— С тобой мне ничего не страшно.
В отделе было тихо. За стеклом дежурки все также шевелил губами Гнатюк. Он здорово походил на большого жука в стеклянной банке. Ледогоров хотел пройти мимо, когда рядом с Гнатюком появился следователь Копылов и радостно замахал руками. Дежурный открыл «бойницу» в перегородке и Леня приник к ней, как подводник к источнику кислорода.
— Саша! Ты куда пропал?! Я с Муратовой давно закончил! Где Кобалия?
Ледогоров махнул.
— Пошли!
Он дождался, пока Копылов выйдет из дежурки, корча рожи Гнатюку.
Только сейчас стало по-настоящему отпускать.
— Выскочить пришлось! Я его на втором этаже пристегнул.
— А я ищу тебя, ищу…
Ледогоров подумал, что из кабинета сразу позвонит Юльке и скажет, как ее любит. За одной из запертых дверей второго этажа надрывался телефон.
— Где?
— Здесь!
Произнося эту фразу, Ледогоров уже все увидел. И пустой коридор. И пустую скамью. И пустые наручники, висящие на железной рейке. Голова закружилась. Ноги стали мягкими. Он прислонился к стене напротив скамьи и сполз вниз. Непонимающе молчал Копылов. В окне синело темное горячее небо. Было нечем дышать.
* * *
Яркий свет противно резал глаза. От кондиционера тянуло пронзительным холодом. Синий мрак за окном плотно укутал спящий город.
— Ты понимаешь, что произошло?
Несмотря на ночь, Григоренко был одет в свою неизменную белую рубашку. Только пиджак сменила зеленая вязаная кофта.
— Понимаю.
— Что?
У начальника КМ Грача какой-то отсутствующий вид, словно он находится далеко отсюда и проблема сбежавшего преступника его нисколько не касается.
— Бандит сбежал.
Григоренко всплеснул руками и посмотрел на Вышегородского. Тот машинально отвернулся, скрывая свежий запах спиртного и явно несвежее лицо.
— У вас в восемьдесят седьмом все такие?!
Голос стал нервным и высоким, что говорило о приближении приступа психоза. Вышегородский промолчал.
— Да хрен с ним, с этим бандитом! Не первый, не последний! Мы же уже в главк доложили! Я лично с начальником разговаривал! — Григоренко как всегда оглянулся на портрет генерала. — Что я теперь должен делать?!
Ледогорову хотелось сказать, что надо было меньше трепать языком, но он промолчал. Вообще ничего не стал говорить. Потому что говорить что-либо было бесполезно. Потому что говорить было нечего. Потому что винить кроме себя было некого. Самовольный уход Мальцева, тупая вредность Гнатюка. Все это — утешение для бедных. Хотелось спать. Голова гудела. Во рту призывно покалывал привкус коньяка. Часы показывали четверть второго.
— Молчишь? — Григоренко снял очки и постучал ими о стол. — Всех подвел! Дезертировал! Бросил задержанного! Стакан пошел опрокинуть, или бабу разок…
— Он не пьет, — вмешался Грач.
Вышегородский молчал.
— Значит к бабе! — кивнул Григоренко. — Не пьет! А раньше? Я что, не помню!
Ледогоров подумал, что даже раньше он пил не больше, чем Григоренко до сих пор. Подумал, что хочется, чтобы все быстрее кончилось. Подумал и снова промолчал.
Григоренко покачал головой.
— Как мне завтра с начальником говорить?!
Он словно спрашивал совета. Никто не ответил. Все давно знали, что шефу это не нужно.
— В общем так! — Григоренко откинулся в кресле и достал лист бумаги. — Садись, пиши рапорт на увольнение с … — он по смотрел на перекидной календарь, — с восьмого, с понедельника. Давай-давай!
Ледогоров сел и принялся писать. Можно было упереться. Уволить из милиции человека, не потерявшего «ствол», или не залетевшего по пьяни — не так просто. Сначала надо отметиться выговором и неполным служебным соответствием. У Ледогорова был только снятый «строгач», в настоящий момент уже никакой роли не играющий. Просто не хотелось выглядеть скандалистом. Просто не хотелось унижаться. Просто было тошно. Он аккуратно поставил под рапортом свою подпись. Григоренко взял и пробежал глазами.
— Хорошо! У тебя есть пять дней! Не найдешь этого грузина до восьмого — отдам рапорт в кадры!
Он явно был крайне горд придуманным воспитательным ходом.
— Ясно?
— Ясно.
— Все, иди!
Темный коридор РУВД освещался только пробивающимся с лестницы желтым сиянием. Ледогоров спустился вниз, махнул через стекло дежурному и вышел в теплую синюю темноту. Несмотря на ночь, было гораздо менее зябко, чем в кабинете Григоренко. Глаза слипались. Мыслей не было. Вспомнилось испуганное лицо Муратовой, узнавшей о побеге. Мимо, рыская фарами, промчались две иномарки. Ледогоров закурил и не торопясь пошел по 4-ой Советской. Сзади обреченно стелилась по сизому асфальту его собственная притихшая тень.
* * *
Квадрат окна плотно закупорен бархатно-черным небом. Воздух густ и неподвижен. Тишина. Слышно как на крыше негромко урчит кошка.
— Прости меня.
— За что?
— Это все из-за меня.
— Не говори ерунды.
Ее голова лежит у него на плече. Сладкий аромат волос щекочет ноздри.
— Ты ведь его найдешь?
— Нет.
— Почему?
— Не хочу.
Она вскидывается, пытаясь увидеть в темноте его лицо. Слышно, как из плохо закрученного крана капает вода.
— Не верю.
— Зря. Я устал. Пора заканчивать.
— Ты никогда об этом не говорил.
— Зато думал.
Она молчит, снова прижимаясь к его плечу. Он яростно облизывает губы, пытаясь содрать с них манящий вкус коньяка. Приближается утро.
* * *
Сходка шла уже минут двадцать. Ледогоров отпер дверь кабинета и устало рухнул на свой стул. От переполненных пепельниц исходил резкий, тошнотворный запах. Над засохшими кофейными чашками вились мухи. Он отворил пошире окно. Несмотря на утро, было ощущение полной разобранности. Почти бессонная ночь не прошла даром. Ледогоров аккуратно взял пепельницы, сгреб посуду и вышел в коридор. К счастью, вода в туалете была. Сочилась из крана тоненькой теплой струйкой. Это было отлично, так как летом она редко поднималась до четвертого этажа. Вымыв чашки, он посмотрелся в зеркало. За последние дни у него появилась симпатичная русая щетина и несимпатичные мешки под глазами. Он попытался представить себя в камуфляжной форме у шлагбаума какого-нибудь офиса и улыбнулся. «Ну уж нет! Найдем что-нибудь получше.»
В коридоре на него неожиданно налетел Вышегородский. Сходка закончилась.
— Ты чего? Думаешь, тебе уже можно на работу не ходить?
Ледогоров пожал плечами.
— Я дела подбиваю. Бумажки подшиваю. Подумай, кому мою макулатуру передать.
Лицо Артура вытянулось в изумлении.
— Ты чего? Да брось ты! Шеф все это не серьезно!
— А я серьезно.
В дальнем конце коридора остановились Югов с Армишевым. Казалось, что даже уши их развернулись по направлению к ним. Артур почти втолкнул Ледогорова в его же собственный кабинет и закрыл дверь.
— Да найдешь ты…
— Даже искать не буду.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Ты же никуда не собирался.
— Теперь собрался. Не хочу упускать удобный случай. Когда все решили за меня.
Вышегородский вздохнул.
— Как хочешь.
В нем явно боролись боязнь потерять одного из самых рабочих оперов и желание избавиться от конфликтного сотрудника. Жизнерадостное золотое солнце плескалось на выцветших обоях.
— Кому дела-то передавать?
— Я подумаю.
Хлопнула дверь. Ледогоров щурясь посмотрел в окно, поставил чашки на стол и вышел.
В «Василисе» как всегда с утра было пусто. За стойкой стояла незнакомая серьезная девочка с большими темными глазами.
— А где Ксения?
— Заболела. Я подменяю.
— Кофе. Маленький двойной, без сахара.
Она кивнула. Он секунду подумал.
— И пятьдесят грамм коньяка.
Она снова кивнула и спряталась за урчащим кофейным аппаратом. Мерно гудел вентилятор. В пронизанном солнечными лучами душном воздухе искрилась пыль. Ледогоров сглотнул слюну.
Девушка поставила на стойку кофе и потянулась к бутылке «Дагвино». Он завороженно смотрел, как она берет фужер, мерную рюмочку, открывает бутылку. Так же завороженно он прислушивался ночью к своим ощущениям, пытаясь понять, откуда взялось и как утвердилось казавшееся еще вчера абсурдным решение. Он ведь и сам понимал, что, если покаяться, или просто «возбухнуть» — максимум «неполное служебное». Просто вдруг показалось, что все должно когда-то кончаться. Просто вдруг разом устал, сдулся. Захотелось выдохнуть. Просто вдруг…
— Еще что-нибудь?
Девочка смотрела на него выжидательно. Видимо, повторяя этот вопрос уже не первый раз.
— Спасибо.
Он сел в угол, отхлебнул кофе, закурил и посмотрел на фужер. Красно-бурая жидкость медленно сползала по выпуклому стеклянному боку, оставляя маслянистый след. «Интересно, что будет, если выпить? Этот вопрос живет, наверное, в каждом завязавшем.» Он наклонился и понюхал коньяк, поглаживая стекло бокала указательным пальцем. Терпкий сладковатый запах, казалось, ввинтился прямо в мозг. На секунду перехватило дыхание, заломило виски, рот наполнился слюной. Ледогоров выдохнул и помотал головой.
— Медитируешь? — Югов хлопнул его по плечу, опускаясь напротив с чашкой кофе. Увидев фужер — слегка смутился. — Я не о том.
Ледогоров усмехнулся.
— Не страшно. Нюхаю. Это как курить не в затяжку.
Югов кивнул.
— Ты не переживай. Этот «черный» никуда не денется, шеф отойдет…
— Да я и не переживаю. Я увольняюсь.
Ему самому понравилось, как уверенно прозвучала фраза. Югов задумчиво почесал бороду и отпил свой кофе.
— Мысль, конечно, не новая, — выдал он наконец, — но благая… Наверное.
Было тихо и жарко. Ледогоров снова чуть понюхал коньяк и глотнул кофе.
— Устал я. Мать болеет. Юлька уволилась. Хочется пожить спокойно.
Югов кивнул.
— До пенсиона все равно не дослужусь. Годом раньше, годом позже. Сколько можно гробиться.
Югов снова кивнул. Выражение лица его было умиротворенным как у врача-психиатра.
— Место только надо найти.
Югов порылся в бумажнике и достал визитку.
— Попробуй. Меня просили кого-нибудь подыскать в службу безопасности.
Ледогоров взял картонный прямоугольник. «Банк Реструктуризации и Углубления». Прохоров Роман Олегович. Заместитель управляющего по вопросам безопасности.
— Спасибо. Название какое-то несуразное.
Югов ухмыльнулся.
— Зато деньги суразные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Она отмахнулась.
— Ладно.
Ледогоров тянул Юльку к выходу во двор. Она дернулась и вырвала руку.
— Подожди!
— Что?
— Сумка!
Она исчезла в направлении торгового зала. Он постепенно успокаивался. Саднило разбитые пальцы левой руки. Хотелось курить. Он поискал сигареты и вспомнил, что оставил их Кобалии. На пустых ящиках лежала оставленная кем-то из грузчиков пачка «Беломора». Горячий, горький дым окончательно привел сердцебиение в норму. Появилась Юлька.
— Пошли.
Она послушно кивнула.
На улице было по-прежнему душно. Легкий ветерок был горячим и не приносил облегчения. Сев в машину, Ледогоров включил двигатель и повернулся к Юльке. Она улыбнулась и вдруг заревела, уткнувшись в его плечо. Проходящие люди с интересом всматривались сквозь тонированные стекла. Он чувствовал как намокает от слез футболка, вдыхал аромат ее волос и чувствовал, что не знает, что сказать. Он всегда знал, как успокоить свидетельницу, как вывести из истерики потерпевшую, но сейчас ровным счетом не представлял, что делать. Он просто гладил ее по голове, тихонько целуя рыжие локоны.
Возле дома Юлька окончательно пришла в себя и даже достала из сумочки пудреницу. Ледогоров заехал во двор. Магнитофон на втором этаже как всегда орал дурным голосом. На этот раз что-то про лето и жару. Он заглушил двигатель.
— Юль! Я должен вернуться! Там задержанный один остался! Хочешь, поедем со мной на работу? Я закончу все и пойдем домой.
Она мотнула головой.
— Не волнуйся! Я уже в норме. Приготовлю чего-нибудь вкусного. А ты купи бутылку вина. Должны же мы отпраздновать мое увольнение.
Он поцеловал ее.
— Ты у меня молодец.
Она улыбнулась.
— С тобой мне ничего не страшно.
В отделе было тихо. За стеклом дежурки все также шевелил губами Гнатюк. Он здорово походил на большого жука в стеклянной банке. Ледогоров хотел пройти мимо, когда рядом с Гнатюком появился следователь Копылов и радостно замахал руками. Дежурный открыл «бойницу» в перегородке и Леня приник к ней, как подводник к источнику кислорода.
— Саша! Ты куда пропал?! Я с Муратовой давно закончил! Где Кобалия?
Ледогоров махнул.
— Пошли!
Он дождался, пока Копылов выйдет из дежурки, корча рожи Гнатюку.
Только сейчас стало по-настоящему отпускать.
— Выскочить пришлось! Я его на втором этаже пристегнул.
— А я ищу тебя, ищу…
Ледогоров подумал, что из кабинета сразу позвонит Юльке и скажет, как ее любит. За одной из запертых дверей второго этажа надрывался телефон.
— Где?
— Здесь!
Произнося эту фразу, Ледогоров уже все увидел. И пустой коридор. И пустую скамью. И пустые наручники, висящие на железной рейке. Голова закружилась. Ноги стали мягкими. Он прислонился к стене напротив скамьи и сполз вниз. Непонимающе молчал Копылов. В окне синело темное горячее небо. Было нечем дышать.
* * *
Яркий свет противно резал глаза. От кондиционера тянуло пронзительным холодом. Синий мрак за окном плотно укутал спящий город.
— Ты понимаешь, что произошло?
Несмотря на ночь, Григоренко был одет в свою неизменную белую рубашку. Только пиджак сменила зеленая вязаная кофта.
— Понимаю.
— Что?
У начальника КМ Грача какой-то отсутствующий вид, словно он находится далеко отсюда и проблема сбежавшего преступника его нисколько не касается.
— Бандит сбежал.
Григоренко всплеснул руками и посмотрел на Вышегородского. Тот машинально отвернулся, скрывая свежий запах спиртного и явно несвежее лицо.
— У вас в восемьдесят седьмом все такие?!
Голос стал нервным и высоким, что говорило о приближении приступа психоза. Вышегородский промолчал.
— Да хрен с ним, с этим бандитом! Не первый, не последний! Мы же уже в главк доложили! Я лично с начальником разговаривал! — Григоренко как всегда оглянулся на портрет генерала. — Что я теперь должен делать?!
Ледогорову хотелось сказать, что надо было меньше трепать языком, но он промолчал. Вообще ничего не стал говорить. Потому что говорить что-либо было бесполезно. Потому что говорить было нечего. Потому что винить кроме себя было некого. Самовольный уход Мальцева, тупая вредность Гнатюка. Все это — утешение для бедных. Хотелось спать. Голова гудела. Во рту призывно покалывал привкус коньяка. Часы показывали четверть второго.
— Молчишь? — Григоренко снял очки и постучал ими о стол. — Всех подвел! Дезертировал! Бросил задержанного! Стакан пошел опрокинуть, или бабу разок…
— Он не пьет, — вмешался Грач.
Вышегородский молчал.
— Значит к бабе! — кивнул Григоренко. — Не пьет! А раньше? Я что, не помню!
Ледогоров подумал, что даже раньше он пил не больше, чем Григоренко до сих пор. Подумал, что хочется, чтобы все быстрее кончилось. Подумал и снова промолчал.
Григоренко покачал головой.
— Как мне завтра с начальником говорить?!
Он словно спрашивал совета. Никто не ответил. Все давно знали, что шефу это не нужно.
— В общем так! — Григоренко откинулся в кресле и достал лист бумаги. — Садись, пиши рапорт на увольнение с … — он по смотрел на перекидной календарь, — с восьмого, с понедельника. Давай-давай!
Ледогоров сел и принялся писать. Можно было упереться. Уволить из милиции человека, не потерявшего «ствол», или не залетевшего по пьяни — не так просто. Сначала надо отметиться выговором и неполным служебным соответствием. У Ледогорова был только снятый «строгач», в настоящий момент уже никакой роли не играющий. Просто не хотелось выглядеть скандалистом. Просто не хотелось унижаться. Просто было тошно. Он аккуратно поставил под рапортом свою подпись. Григоренко взял и пробежал глазами.
— Хорошо! У тебя есть пять дней! Не найдешь этого грузина до восьмого — отдам рапорт в кадры!
Он явно был крайне горд придуманным воспитательным ходом.
— Ясно?
— Ясно.
— Все, иди!
Темный коридор РУВД освещался только пробивающимся с лестницы желтым сиянием. Ледогоров спустился вниз, махнул через стекло дежурному и вышел в теплую синюю темноту. Несмотря на ночь, было гораздо менее зябко, чем в кабинете Григоренко. Глаза слипались. Мыслей не было. Вспомнилось испуганное лицо Муратовой, узнавшей о побеге. Мимо, рыская фарами, промчались две иномарки. Ледогоров закурил и не торопясь пошел по 4-ой Советской. Сзади обреченно стелилась по сизому асфальту его собственная притихшая тень.
* * *
Квадрат окна плотно закупорен бархатно-черным небом. Воздух густ и неподвижен. Тишина. Слышно как на крыше негромко урчит кошка.
— Прости меня.
— За что?
— Это все из-за меня.
— Не говори ерунды.
Ее голова лежит у него на плече. Сладкий аромат волос щекочет ноздри.
— Ты ведь его найдешь?
— Нет.
— Почему?
— Не хочу.
Она вскидывается, пытаясь увидеть в темноте его лицо. Слышно, как из плохо закрученного крана капает вода.
— Не верю.
— Зря. Я устал. Пора заканчивать.
— Ты никогда об этом не говорил.
— Зато думал.
Она молчит, снова прижимаясь к его плечу. Он яростно облизывает губы, пытаясь содрать с них манящий вкус коньяка. Приближается утро.
* * *
Сходка шла уже минут двадцать. Ледогоров отпер дверь кабинета и устало рухнул на свой стул. От переполненных пепельниц исходил резкий, тошнотворный запах. Над засохшими кофейными чашками вились мухи. Он отворил пошире окно. Несмотря на утро, было ощущение полной разобранности. Почти бессонная ночь не прошла даром. Ледогоров аккуратно взял пепельницы, сгреб посуду и вышел в коридор. К счастью, вода в туалете была. Сочилась из крана тоненькой теплой струйкой. Это было отлично, так как летом она редко поднималась до четвертого этажа. Вымыв чашки, он посмотрелся в зеркало. За последние дни у него появилась симпатичная русая щетина и несимпатичные мешки под глазами. Он попытался представить себя в камуфляжной форме у шлагбаума какого-нибудь офиса и улыбнулся. «Ну уж нет! Найдем что-нибудь получше.»
В коридоре на него неожиданно налетел Вышегородский. Сходка закончилась.
— Ты чего? Думаешь, тебе уже можно на работу не ходить?
Ледогоров пожал плечами.
— Я дела подбиваю. Бумажки подшиваю. Подумай, кому мою макулатуру передать.
Лицо Артура вытянулось в изумлении.
— Ты чего? Да брось ты! Шеф все это не серьезно!
— А я серьезно.
В дальнем конце коридора остановились Югов с Армишевым. Казалось, что даже уши их развернулись по направлению к ним. Артур почти втолкнул Ледогорова в его же собственный кабинет и закрыл дверь.
— Да найдешь ты…
— Даже искать не буду.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Ты же никуда не собирался.
— Теперь собрался. Не хочу упускать удобный случай. Когда все решили за меня.
Вышегородский вздохнул.
— Как хочешь.
В нем явно боролись боязнь потерять одного из самых рабочих оперов и желание избавиться от конфликтного сотрудника. Жизнерадостное золотое солнце плескалось на выцветших обоях.
— Кому дела-то передавать?
— Я подумаю.
Хлопнула дверь. Ледогоров щурясь посмотрел в окно, поставил чашки на стол и вышел.
В «Василисе» как всегда с утра было пусто. За стойкой стояла незнакомая серьезная девочка с большими темными глазами.
— А где Ксения?
— Заболела. Я подменяю.
— Кофе. Маленький двойной, без сахара.
Она кивнула. Он секунду подумал.
— И пятьдесят грамм коньяка.
Она снова кивнула и спряталась за урчащим кофейным аппаратом. Мерно гудел вентилятор. В пронизанном солнечными лучами душном воздухе искрилась пыль. Ледогоров сглотнул слюну.
Девушка поставила на стойку кофе и потянулась к бутылке «Дагвино». Он завороженно смотрел, как она берет фужер, мерную рюмочку, открывает бутылку. Так же завороженно он прислушивался ночью к своим ощущениям, пытаясь понять, откуда взялось и как утвердилось казавшееся еще вчера абсурдным решение. Он ведь и сам понимал, что, если покаяться, или просто «возбухнуть» — максимум «неполное служебное». Просто вдруг показалось, что все должно когда-то кончаться. Просто вдруг разом устал, сдулся. Захотелось выдохнуть. Просто вдруг…
— Еще что-нибудь?
Девочка смотрела на него выжидательно. Видимо, повторяя этот вопрос уже не первый раз.
— Спасибо.
Он сел в угол, отхлебнул кофе, закурил и посмотрел на фужер. Красно-бурая жидкость медленно сползала по выпуклому стеклянному боку, оставляя маслянистый след. «Интересно, что будет, если выпить? Этот вопрос живет, наверное, в каждом завязавшем.» Он наклонился и понюхал коньяк, поглаживая стекло бокала указательным пальцем. Терпкий сладковатый запах, казалось, ввинтился прямо в мозг. На секунду перехватило дыхание, заломило виски, рот наполнился слюной. Ледогоров выдохнул и помотал головой.
— Медитируешь? — Югов хлопнул его по плечу, опускаясь напротив с чашкой кофе. Увидев фужер — слегка смутился. — Я не о том.
Ледогоров усмехнулся.
— Не страшно. Нюхаю. Это как курить не в затяжку.
Югов кивнул.
— Ты не переживай. Этот «черный» никуда не денется, шеф отойдет…
— Да я и не переживаю. Я увольняюсь.
Ему самому понравилось, как уверенно прозвучала фраза. Югов задумчиво почесал бороду и отпил свой кофе.
— Мысль, конечно, не новая, — выдал он наконец, — но благая… Наверное.
Было тихо и жарко. Ледогоров снова чуть понюхал коньяк и глотнул кофе.
— Устал я. Мать болеет. Юлька уволилась. Хочется пожить спокойно.
Югов кивнул.
— До пенсиона все равно не дослужусь. Годом раньше, годом позже. Сколько можно гробиться.
Югов снова кивнул. Выражение лица его было умиротворенным как у врача-психиатра.
— Место только надо найти.
Югов порылся в бумажнике и достал визитку.
— Попробуй. Меня просили кого-нибудь подыскать в службу безопасности.
Ледогоров взял картонный прямоугольник. «Банк Реструктуризации и Углубления». Прохоров Роман Олегович. Заместитель управляющего по вопросам безопасности.
— Спасибо. Название какое-то несуразное.
Югов ухмыльнулся.
— Зато деньги суразные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29