«И действительно, — подумал Алексей, с сочувствием вглядываясь в бредущую по более плотной и потому более удобной для ходьбы мокрой полосе песка у самой воды чуть наклонившуюся вперёд невзрачную фигуру, — кому в наше время, когда полки магазинов ломятся от „Полароидов“, „Кодаков“ и прочих выдумок цивилизованного Запада, вплоть до видеокамер, взбредёт в голову фотографироваться у пляжного фотографа? Кому?» — спросил сам себя Макаров, представив, как же тяжело приходится парню, обходящему за день всю длинную полосу пляжа, возможно, и не один раз, с тем чтобы заработать таким каторжным трудом совсем ничтожную сумму. Надо сказать, что Макаров вообще любил, глядя на людей, воображать их жизнь, проблемы, радости и печали. Если же удавалось впоследствии каким-то образом узнать, что «предварительный визуальный анализ» оказался верным — а такое случалось довольно-таки часто, — сознание собственной проницательности, чего уж скрывать, доставляло ему маленькое удовольствие.
Однако на этот раз его оценки, пожалуй, были не совсем верны, а может быть, и совсем неверны. Уже через несколько минут после того, как начал наблюдать за некрасивым молодым человеком со штативом и рекламным щитом, Алексей убедился в том, что отношение курортников к пляжному фотографу вовсе не безразличное. Да и заработок, возможно, не выглядит столь ничтожным, какой выглядела одежда и аппаратура. Неторопливая же, натужная на первый взгляд прогулка парня с аппаратами по пляжу — отнюдь не спонтанное действие в расчёте на слепую удачу. У фотографа, как у бывалого рыболова, существовало некоторое количество заранее определённых мест, и теперь он остановился на одном из них.
Место это было пирсом или волнорезом: после разговора в баре с женщинами Макаров больше не знал, как правильно называть эти сооружения из камня и бетона. Но в общем, с точки зрения жителя удалённых от моря на приличное расстояние мест, подходило и то, и другое название. То сооружение, возле которого теперь устанавливал свой рекламный щит и штатив пляжный фотограф, что-то напоминало Алексею…
«Ах да, — через несколько мгновений припомнил он, — старые деревянные сваи, торчащие вдоль нового настила из железобетонных плит, возложенных на бетонные же подпорки. Наверное, тогда это пирс, — подумал Макаров, вспомнив слова, сказанные в баре Паулой. — А мы купались возле волнореза — полоски огромных прямоугольных каменных монолитов, уходящей в море. И никаких старых свай там действительно не было… Возможно, это и есть тот пирс, возле которого обнаружили утонувшего в море Павла».
Тем временем, пока Макаров, остановившись и разглядывая пирс, не обращал внимания на того, за кем с интересом наблюдал ещё несколько минут назад, наступил момент, развеявший как дым предположения Алексея о несчастной судьбе нынешних пляжных фотографов. Вокруг установившего наконец свой штатив и укрепившего в сыпучем песке шест с фотографиями и расценками очкарика стала собираться не слишком большая, но совсем даже неплохая для начала кучка желающих сняться или выяснить расценки. Ещё спустя какое-то, совсем небольшое время парень успел сделать несколько снимков «Полароидом» для семьи, состоявшей из мужа, жены и ребёнка лет десяти, и для нескольких молодых парочек, а затем приступил к, очевидно, более дорогостоящей съёмке фотоаппаратом, установленным на штативе, женщины лет двадцати пяти в очень открытом купальнике, с длинными, красивыми ногами и светлыми, почти белыми волосами. Оплачивать эту работу готовился пожилой мужчина колониального типа с огромным животом, годившийся женщине в отцы.
Может быть, причиной того, что Макаров внезапно резко изменил свой маршрут, забыв на время о Пауле, послужило место съёмки — новый пирс, построенный на месте существовавшего когда-то здесь же старого, и предположение, что именно здесь погиб Гостенин. Может быть, повлияло то, что ему пришлось довольно много рассматривать сделанные на этом балтийском берегу фотографии, среди которых была и сделанная на пляже. Так или иначе, но, постояв ещё немного у ограждения искусственной набережной, Алексей нашёл взглядом ближайшую к месту, где работал фотограф, лестницу, ведущую на пляж, и направился к ней.
18
К тому моменту, когда количество желающих сфотографироваться у пляжного фотографа, установившего свой переносной стенд с образцами снимков у самой кромки воды возле пирса, сошло на нет, Макаров успел всласть наплаваться и наныряться в ставшей к вечеру ещё более тёплой, темно-зеленой, как хвоя прибрежных сосен, морской воде. Заодно он и полюбовался на обрубки свай старого пирса, торчащие угрожающего вида пеньками над поверхностью воды практически по всему периметру нового, бетонного. Старый пирс, очевидно, был длиннее и шире нового (бетонные сваи стояли ближе одна к другой, чем деревянные), и прыгнуть через останки его скелета в воду, пожалуй, решился бы либо абсолютно уверенный в своих силах очень опытный пловец, либо тот, кому этот прыжок мог принести какую-то необыкновенную выгоду, выигрыш, о котором он мечтал и которого не мог достичь никаким иным образом. Последнее, пожалуй, способны совершать только самоутверждающиеся пацаны, Макаров же, например, любивший — чего там скрывать — проверить себя иногда в экстремальной ситуации, пожалуй, здесь делать этого не стал бы. Хотя расстояние от края настила нового пирса до свободной воды достаточной глубины было не столь уж и большим и прыжок был бы, пожалуй, удачным, мысль о том, что можешь поскользнуться и в последний момент скакнуть на деревянные колья «солдатиком», — эта мысль отбила бы охоту испытывать себя и свою судьбу у каждых девяноста девяти из ста.
Вот об этом в основном думал Макаров, пока, переворачиваясь, подобно какому-нибудь морскому котику, с живота на спину и обратно, он плескался, плавая разными стилями вдоль пирса
Эти мысли выглядят в наших глазах абсолютно бесполезными, поскольку, как мы помним, Макаров знал: Гостенин Паша с детства не умел плавать, не любил воды и ни за что не сиганул бы с пирса в морскую пучину, да ещё через частокол деревянных свай, да ещё ночью, в первом часу. А ведь именно это время его смерти было установлено экспертами. Откуда они, эти местные Пинкертоны, взяли, что Гостенин вообще прыгал с пирса?.. Прибило к пирсу, обнаружили в воде возле свай? Так он же мог утонуть где угодно, в любом другом месте. Разве не так? «Надо будет на всякий случай спросить у Воронцова, — вспомнил Алексей о том, что собирался звонить в Москву, — почему было решено, будто Гостенин утонул, прыгнув в воду с пирса. Пусть запросит у тех, кто непосредственно вёл расследование…»
Отлично все рассчитав, Макаров вышел из воды как раз в тот момент, когда нескладный, неказистый фотограф выписывал квитанцию своим, очевидно, последним в этот день клиентам. Ими были загорелый почти до черноты, худощавый парень с красивыми, мускулистыми руками и миниатюрная девушка в розовом бикини, симпатичная, как куколка, и, в отличие от своего кавалера, едва тронутая лёгким, золотистым, а не бронзовым, как у него, загаром. Молодые люди так замечательно смотрелись вместе, дополняя друг друга, что Макаров не смог сдержать своего восхищения.
— Приятно, наверное, фотографировать такие парочки? — обратился Алексей к вопросительно поглядывавшему на него фотографу, когда девушка с парнем отошли от стойки метров на десять.
— М-м, да уж, — задумчиво ответил тот. — Приятно… А что вы хотели? Может, «Полароидом»?.. Моментальное фото на память?.. — предложил парень.
— Пожалуй, — согласился Алексей, поняв, что так, позволив фотографу кое-что заработать, проще будет разговорить его. — А вообще-то, — сказал он полминуты спустя уже приготовившему аппарат молодому человеку, — сделайте-ка лучше обычный, двенадцать на пятнадцать, — он показал пальцем прикреплённый к стенду снимок выходящей из воды женщины, выбором позиции фотографа, позой объекта съёмки и даже окружающим пейзажем очень напоминавший лежащий в кармане его пиджака снимок Элины, прошлогодней (судя по всему, только прошлогодней) пассии погибшего Павла Гостенина.
Неожиданно фотограф выразил несогласие с требованием заказчика.
— Так не получится, — сказал он, не глядя туда, куда указывал Макаров, и в ответ на его удивлённый взгляд пояснил: — Двенадцать на пятнадцать сделать могу, но такого эффекта, как здесь, не получится. Это снималось утром, когда солнце светит оттуда, — он жестом показал, откуда светило солнце в тот час, когда делался снимок, — поэтому получились светящиеся отражения и блеск воды на коже. А сейчас у нас вечер, и, чтобы получить похожий результат, нужны осветительные приборы. В такое время я бы советовал вам сняться не в воде, а здесь, на песке, стоя спиной к морю; неплохо будет и на пирсе.
Алексей озадаченно посмотрел на невзрачного паренька.
— Вот это да, — покачал он головой. — А вы что ж, к каждому клиенту — с таким подходом: объясняете, как лучше сняться, что получится — что не получится?
Фотограф молча пожал угловатыми и костлявыми, словно вешалка, плечами.
— А что удивительного, обыкновенный профессиональный подход… Зачем мне тратить зря плёнку на явную халтуру, вы же сами потом от снимка откажетесь.
— Понятно, — сказал Макаров. — Но, может, тогда в другой раз, завтра, например?
— В другой раз, так в другой раз, — невозмутимо кивнул молодой человек и, открыв деревянный ящик, стал складывать туда свои принадлежности.
— А вы давно тут работаете? — наигранно равнодушно спросил его Макаров, продолжая с интересом рассматривать снимки на все ещё стоящем на прежнем месте самодельном фанерном стенде.
— Года четыре, — ответил парень. — Ещё в девятом классе начал помаленьку промышлять… До этого дядьке помогал. А вам это зачем? — покосился он на Алексея.
— Да так, — ответил, не кривя особо душой, Макаров, — люблю разговаривать с разными интересными людьми.
— О чем? — не польщённый, казалось, скрытым комплиментом в свой адрес, прежним равнодушным тоном спросил молодой человек.
— О жизни, о работе… А вы все эти снимки сами делали? — спросил Алексей, движением руки обведя фотографии на стенде.
— Странный вопрос, — хмыкнул парень, — естественно, все. С чего бы я вывешивал их иначе?
— А бог знает вас, фотографов, и ваши хитрости — может, реклама просто…
— С чего это вы взяли? Что за глупости? — удивился фотограф, впервые, пожалуй, потерявший прежнее безразличие в голосе и во взгляде. Похоже было, что ему не нравились бестолковые вопросы неудавшегося клиента. Это было видно хотя бы по тому, как, оставив в покое свой ящик, он решительно подошёл к стенду и стал снимать укреплённые на нем фотографии, убирая их тут же в бумажные пакеты.
— Да нет, не совсем уж и глупости, — продолжал, несмотря на его явное неудовольствие, настаивать на своём Макаров. — Вот, — указательным пальцем он упёрся в одну из оставшихся ещё на гладкой широкой доске фотографий, — точно такую мне показывал один приятель и утверждал, между прочим, что она сделана в ателье. И в самом деле не похоже, чтобы её делали на пляже, не так ли?
На снимке, на который указывал Алексей, была запечатлена красивая девушка в открытом красном купальнике, а на шее у неё сверкало, переливаясь, очевидно, в лучах специальным образом расставленных осветительных приборов, точно такое же ожерелье, какое Макаров видел на шее Элины на имеющейся у него фотографии. «Уже как минимум два „уникальных“ ожерелья, „музейных экспоната“! — с досадой думал Алексей. — За три тысячи баксов». Нет, кажется, он все-таки был прав, когда сделал вывод, что дорогая вещь — никакая не покупка, а всего лишь временная декорация, ВЫМЫСЕЛ студента-гуляки Паши Гостенина, всего лишь замысловатое средство достать денег на широкую, ничем не стеснённую жизнь и карточную игру по-крупному с Красавчиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Однако на этот раз его оценки, пожалуй, были не совсем верны, а может быть, и совсем неверны. Уже через несколько минут после того, как начал наблюдать за некрасивым молодым человеком со штативом и рекламным щитом, Алексей убедился в том, что отношение курортников к пляжному фотографу вовсе не безразличное. Да и заработок, возможно, не выглядит столь ничтожным, какой выглядела одежда и аппаратура. Неторопливая же, натужная на первый взгляд прогулка парня с аппаратами по пляжу — отнюдь не спонтанное действие в расчёте на слепую удачу. У фотографа, как у бывалого рыболова, существовало некоторое количество заранее определённых мест, и теперь он остановился на одном из них.
Место это было пирсом или волнорезом: после разговора в баре с женщинами Макаров больше не знал, как правильно называть эти сооружения из камня и бетона. Но в общем, с точки зрения жителя удалённых от моря на приличное расстояние мест, подходило и то, и другое название. То сооружение, возле которого теперь устанавливал свой рекламный щит и штатив пляжный фотограф, что-то напоминало Алексею…
«Ах да, — через несколько мгновений припомнил он, — старые деревянные сваи, торчащие вдоль нового настила из железобетонных плит, возложенных на бетонные же подпорки. Наверное, тогда это пирс, — подумал Макаров, вспомнив слова, сказанные в баре Паулой. — А мы купались возле волнореза — полоски огромных прямоугольных каменных монолитов, уходящей в море. И никаких старых свай там действительно не было… Возможно, это и есть тот пирс, возле которого обнаружили утонувшего в море Павла».
Тем временем, пока Макаров, остановившись и разглядывая пирс, не обращал внимания на того, за кем с интересом наблюдал ещё несколько минут назад, наступил момент, развеявший как дым предположения Алексея о несчастной судьбе нынешних пляжных фотографов. Вокруг установившего наконец свой штатив и укрепившего в сыпучем песке шест с фотографиями и расценками очкарика стала собираться не слишком большая, но совсем даже неплохая для начала кучка желающих сняться или выяснить расценки. Ещё спустя какое-то, совсем небольшое время парень успел сделать несколько снимков «Полароидом» для семьи, состоявшей из мужа, жены и ребёнка лет десяти, и для нескольких молодых парочек, а затем приступил к, очевидно, более дорогостоящей съёмке фотоаппаратом, установленным на штативе, женщины лет двадцати пяти в очень открытом купальнике, с длинными, красивыми ногами и светлыми, почти белыми волосами. Оплачивать эту работу готовился пожилой мужчина колониального типа с огромным животом, годившийся женщине в отцы.
Может быть, причиной того, что Макаров внезапно резко изменил свой маршрут, забыв на время о Пауле, послужило место съёмки — новый пирс, построенный на месте существовавшего когда-то здесь же старого, и предположение, что именно здесь погиб Гостенин. Может быть, повлияло то, что ему пришлось довольно много рассматривать сделанные на этом балтийском берегу фотографии, среди которых была и сделанная на пляже. Так или иначе, но, постояв ещё немного у ограждения искусственной набережной, Алексей нашёл взглядом ближайшую к месту, где работал фотограф, лестницу, ведущую на пляж, и направился к ней.
18
К тому моменту, когда количество желающих сфотографироваться у пляжного фотографа, установившего свой переносной стенд с образцами снимков у самой кромки воды возле пирса, сошло на нет, Макаров успел всласть наплаваться и наныряться в ставшей к вечеру ещё более тёплой, темно-зеленой, как хвоя прибрежных сосен, морской воде. Заодно он и полюбовался на обрубки свай старого пирса, торчащие угрожающего вида пеньками над поверхностью воды практически по всему периметру нового, бетонного. Старый пирс, очевидно, был длиннее и шире нового (бетонные сваи стояли ближе одна к другой, чем деревянные), и прыгнуть через останки его скелета в воду, пожалуй, решился бы либо абсолютно уверенный в своих силах очень опытный пловец, либо тот, кому этот прыжок мог принести какую-то необыкновенную выгоду, выигрыш, о котором он мечтал и которого не мог достичь никаким иным образом. Последнее, пожалуй, способны совершать только самоутверждающиеся пацаны, Макаров же, например, любивший — чего там скрывать — проверить себя иногда в экстремальной ситуации, пожалуй, здесь делать этого не стал бы. Хотя расстояние от края настила нового пирса до свободной воды достаточной глубины было не столь уж и большим и прыжок был бы, пожалуй, удачным, мысль о том, что можешь поскользнуться и в последний момент скакнуть на деревянные колья «солдатиком», — эта мысль отбила бы охоту испытывать себя и свою судьбу у каждых девяноста девяти из ста.
Вот об этом в основном думал Макаров, пока, переворачиваясь, подобно какому-нибудь морскому котику, с живота на спину и обратно, он плескался, плавая разными стилями вдоль пирса
Эти мысли выглядят в наших глазах абсолютно бесполезными, поскольку, как мы помним, Макаров знал: Гостенин Паша с детства не умел плавать, не любил воды и ни за что не сиганул бы с пирса в морскую пучину, да ещё через частокол деревянных свай, да ещё ночью, в первом часу. А ведь именно это время его смерти было установлено экспертами. Откуда они, эти местные Пинкертоны, взяли, что Гостенин вообще прыгал с пирса?.. Прибило к пирсу, обнаружили в воде возле свай? Так он же мог утонуть где угодно, в любом другом месте. Разве не так? «Надо будет на всякий случай спросить у Воронцова, — вспомнил Алексей о том, что собирался звонить в Москву, — почему было решено, будто Гостенин утонул, прыгнув в воду с пирса. Пусть запросит у тех, кто непосредственно вёл расследование…»
Отлично все рассчитав, Макаров вышел из воды как раз в тот момент, когда нескладный, неказистый фотограф выписывал квитанцию своим, очевидно, последним в этот день клиентам. Ими были загорелый почти до черноты, худощавый парень с красивыми, мускулистыми руками и миниатюрная девушка в розовом бикини, симпатичная, как куколка, и, в отличие от своего кавалера, едва тронутая лёгким, золотистым, а не бронзовым, как у него, загаром. Молодые люди так замечательно смотрелись вместе, дополняя друг друга, что Макаров не смог сдержать своего восхищения.
— Приятно, наверное, фотографировать такие парочки? — обратился Алексей к вопросительно поглядывавшему на него фотографу, когда девушка с парнем отошли от стойки метров на десять.
— М-м, да уж, — задумчиво ответил тот. — Приятно… А что вы хотели? Может, «Полароидом»?.. Моментальное фото на память?.. — предложил парень.
— Пожалуй, — согласился Алексей, поняв, что так, позволив фотографу кое-что заработать, проще будет разговорить его. — А вообще-то, — сказал он полминуты спустя уже приготовившему аппарат молодому человеку, — сделайте-ка лучше обычный, двенадцать на пятнадцать, — он показал пальцем прикреплённый к стенду снимок выходящей из воды женщины, выбором позиции фотографа, позой объекта съёмки и даже окружающим пейзажем очень напоминавший лежащий в кармане его пиджака снимок Элины, прошлогодней (судя по всему, только прошлогодней) пассии погибшего Павла Гостенина.
Неожиданно фотограф выразил несогласие с требованием заказчика.
— Так не получится, — сказал он, не глядя туда, куда указывал Макаров, и в ответ на его удивлённый взгляд пояснил: — Двенадцать на пятнадцать сделать могу, но такого эффекта, как здесь, не получится. Это снималось утром, когда солнце светит оттуда, — он жестом показал, откуда светило солнце в тот час, когда делался снимок, — поэтому получились светящиеся отражения и блеск воды на коже. А сейчас у нас вечер, и, чтобы получить похожий результат, нужны осветительные приборы. В такое время я бы советовал вам сняться не в воде, а здесь, на песке, стоя спиной к морю; неплохо будет и на пирсе.
Алексей озадаченно посмотрел на невзрачного паренька.
— Вот это да, — покачал он головой. — А вы что ж, к каждому клиенту — с таким подходом: объясняете, как лучше сняться, что получится — что не получится?
Фотограф молча пожал угловатыми и костлявыми, словно вешалка, плечами.
— А что удивительного, обыкновенный профессиональный подход… Зачем мне тратить зря плёнку на явную халтуру, вы же сами потом от снимка откажетесь.
— Понятно, — сказал Макаров. — Но, может, тогда в другой раз, завтра, например?
— В другой раз, так в другой раз, — невозмутимо кивнул молодой человек и, открыв деревянный ящик, стал складывать туда свои принадлежности.
— А вы давно тут работаете? — наигранно равнодушно спросил его Макаров, продолжая с интересом рассматривать снимки на все ещё стоящем на прежнем месте самодельном фанерном стенде.
— Года четыре, — ответил парень. — Ещё в девятом классе начал помаленьку промышлять… До этого дядьке помогал. А вам это зачем? — покосился он на Алексея.
— Да так, — ответил, не кривя особо душой, Макаров, — люблю разговаривать с разными интересными людьми.
— О чем? — не польщённый, казалось, скрытым комплиментом в свой адрес, прежним равнодушным тоном спросил молодой человек.
— О жизни, о работе… А вы все эти снимки сами делали? — спросил Алексей, движением руки обведя фотографии на стенде.
— Странный вопрос, — хмыкнул парень, — естественно, все. С чего бы я вывешивал их иначе?
— А бог знает вас, фотографов, и ваши хитрости — может, реклама просто…
— С чего это вы взяли? Что за глупости? — удивился фотограф, впервые, пожалуй, потерявший прежнее безразличие в голосе и во взгляде. Похоже было, что ему не нравились бестолковые вопросы неудавшегося клиента. Это было видно хотя бы по тому, как, оставив в покое свой ящик, он решительно подошёл к стенду и стал снимать укреплённые на нем фотографии, убирая их тут же в бумажные пакеты.
— Да нет, не совсем уж и глупости, — продолжал, несмотря на его явное неудовольствие, настаивать на своём Макаров. — Вот, — указательным пальцем он упёрся в одну из оставшихся ещё на гладкой широкой доске фотографий, — точно такую мне показывал один приятель и утверждал, между прочим, что она сделана в ателье. И в самом деле не похоже, чтобы её делали на пляже, не так ли?
На снимке, на который указывал Алексей, была запечатлена красивая девушка в открытом красном купальнике, а на шее у неё сверкало, переливаясь, очевидно, в лучах специальным образом расставленных осветительных приборов, точно такое же ожерелье, какое Макаров видел на шее Элины на имеющейся у него фотографии. «Уже как минимум два „уникальных“ ожерелья, „музейных экспоната“! — с досадой думал Алексей. — За три тысячи баксов». Нет, кажется, он все-таки был прав, когда сделал вывод, что дорогая вещь — никакая не покупка, а всего лишь временная декорация, ВЫМЫСЕЛ студента-гуляки Паши Гостенина, всего лишь замысловатое средство достать денег на широкую, ничем не стеснённую жизнь и карточную игру по-крупному с Красавчиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42