— Что ж, — я сжала папку, — когда у вас будет интересный случай аортального заброса, я куплю ему билет на первый же рейс. А теперь, мистер Дитрих, извините меня...
— Билл, Александра. Зовите меня Билл.
— Я хочу попросить вас подождать в стороне, пока мы с детективом Чэпменом будем заниматься делом.
— Я рассчитываю, что вы будете держать меня в курсе дела, Александра. Думаю, вы, как никто, понимаете, что такое крупный медицинский центр, подобный нашему. Я отвечаю за жизни многих людей, поэтому мне не хотелось бы, как простому обывателю, узнать новости по телевидению.
— Мы сделаем все возможное, мистер Дитрих, — сказала я и, оставив его, вернулась в офис Петерсона.
* * *
Майк закрыл дверь, и я села за стол, чтобы просмотреть его записи.
— Дитрих пришел сюда со своими врачами, этими двумя свидетелями. Хотел вызвать адвоката, но юрист Медицинского центра уже успел пропустить три аперитива перед ужином. Он велел Дитриху прийти сюда и оказывать содействие полиции. Те двое, с которыми ты жаждешь пообщаться, сидят вон там, через холл. Лосенти был не прав, когда решил допрашивать их одновременно. Теперь мы их разделили, поэтому можем побеседовать с каждым в отдельности.
— Как их зовут?
— Джон Дюпре. Чернокожий мужчина, сорок два года. Женат, двое детей. Он невролог. Университет Говарда, медицинский колледж в Тулейне, живет в южном районе. Два года назад открыл частную практику на Манхэттене и с тех пор работает по совместительству в Медицинском центре Среднего Манхэттена. Второй — Колман Харпер. Белый мужчина сорока четырех лет. Разведен, детей нет. Тоже невролог. Окончил медицинский колледж, сейчас учится в университете Вандербильта. Занимался частной практикой. Сейчас числится в центре в качестве стипендиата.
— Это как?
— Спроси у него. Я в таких вещах не разбираюсь. Он один из тех, кого Спектор — нейрохирург — вызвал с галереи, чтобы они помогли ему на операции, на которую не пришла Доген. И пациент чувствует себя отлично.
— С кого ты хочешь начать?
— Сейчас приведу Дюпре.
Скоро Чэпмен вернулся в сопровождении доктора Джона Дюпре. Я встала, чтобы поздороваться, и, пожимая протянутую им руку, успела окинуть его взглядом. Он был на восемь лет старше меня и на несколько дюймов выше, короткая стрижка, усы, очки в тонкой оправе, прекрасно сложен. Одет в спортивную куртку и синие брюки, лицо серьезное, как у всех честных людей, когда они оказываются втянуты в расследование убийства и впервые дают показания в полиции.
— Я знаю, что для вас это был долгий день, доктор Дюпре. Мы с детективом Чэпменом хотим попросить вас повторить свой рассказ, если вы не против.
— Если это поможет следствию, то я не возражаю. Похоже, у меня и выбора-то особо нет. Итак, я приехал в медицинский колледж в середине дня. Мой частный кабинет, где я принимаю большинство пациентов, расположен на Централ-парк-вест. В «Минуит» я отправился потому, что мне нужно было в тамошнюю библиотеку. Это на шестом этаже, где, ну... где офис Джеммы Доген. Был. Во второй половине дня в библиотеке всегда много народу, так было и на этот раз. Я обсудил с несколькими коллегами случай, над которым работает доктор Спектор.
— Боб Спектор? Нейрохирург, которому доктор Доген должна была ассистировать тем утром, когда ее убили?
— Да, именно. Спектор проводит серьезное исследование по болезни Хантингтона. Вы знаете, что это такое?
Дюпре склонил голову набок и посмотрел на нас, он говорил с едва уловимым южным акцентом.
— Я только знаю, что это наследственная болезнь, которая не поддается лечению.
— Правильно, мисс Купер. Это расстройство центральной нервной системы, оно характеризуется прогрессирующим разрушением интеллекта и непроизвольными моторными движениями. Спектор очень давно занимается этой болезнью, и... он тут важная шишка, так что...
— Но доктор Доген все равно была начальником, да? — подсказал Чэпмен.
— Да, но ходили слухи, что она собирается вернуться в Англию в конце семестра. Поэтому, честно говоря, — продолжил Дюпре, едва заметно улыбнувшись, — многие из нас считали, что теперь пора начинать лизать задницу доктору Спектору. Извините за прямоту, мисс Купер. Многие врачи пытались подружиться с Бобом Спектором. Думаю, он станет нашим новым начальником.
— А какие отношения были у вас с Джеммой Доген?
— Со Снежной Королевой? Очень поверхностные. Но заметьте, если нам приходилось общаться, то мы прекрасно ладили друг с другом. Но я плохо знал ее, и — наверняка вам скажут это многие — она, похоже, не очень-то меня жаловала.
— Почему?
— Понятия не имею. Абсолютно никакого понятия. Я не хочу рассказывать вам о дискриминации на расовой почве, как вы могли бы подумать. С таким же успехом она могла быть обычным снобом, не хотела тратить на меня время, потому что я не хирург. Она была сама по себе. Иногда я встречал ее по утрам — я тоже бегаю вдоль реки, — но, думаю, она была счастлива в своем одиночестве.
— Это вы ассистировали Спектору вместо Джеммы Доген в то утро, когда она была убита?
— Нет, что вы! Я ничего об этом не знаю, детектив. Меня даже не было в госпитале в среду утром. Я же невролог, я не имею права делать операции, понимаете. Я могу лечить пациентов с заболеваниями мозга, но только не путем операционного вмешательства.
— А почему вы пошли в отделение рентгенологии, доктор?
— Это была не моя идея. Это все доктор Харпер, Колман Харпер. Спектор сделал несколько снимков пациента с болезнью Хантингтона, которого лечит уже несколько лет. Мы разговаривали об этом его проекте, и Колман предложил сходить посмотреть снимки, чтобы сравнить с теми, которые сделали в прошлом году. Мы спустились на второй этаж. И удивились, увидев открытую дверь. Но вы же знаете, какие у нас проблемы с безопасностью. Но это не только у нас, поверьте. Так обстоят дела во всех крупных больницах. Я даже, помнится, слышал про убийство в Беллвью, подобное этому, это было еще до того, как я приехал в Нью-Йорк.
— Что же случилось? Прошу, расскажите точно, что случилось, когда вы вошли в комнату.
— Мужчина, которого вы арестовали, спал, свернувшись на полу. Колман включил свет, и мы увидели его. Не заметить пятна на его штанах было невозможно. Я понял, что это кровь. И велел Колману пойти и немедленно позвонить кому-нибудь, сказал, что останусь, прослежу, чтобы этот парень никуда не делся.
— Вы его разбудили?
— Нет, только когда вернулся Колман. Я хочу сказать, что не заметил у него оружия, но не был уверен, что он не спрятал его под собой. Мы вроде как легонько потолкали его ногами. Он открыл глаза и стал бормотать. Все время повторял: «Извините, простите». Я понятия не имею, за что он извинялся, за то, что был там, где ему быть не положено, или за то, что убил доктора Доген.
— А потом?
— Минут через десять появился детектив, которому мы сбросили сообщение на пейджер. И забрал этого джентльмена с собой.
Чэпмен задал Дюпре еще несколько вопросов, а я пока записала некоторые детали разговора в блокнот. Мы поблагодарили доктора Дюпре и попросили задержаться у нас еще на некоторое время, пока мы поговорим с остальными свидетелями. И, естественно, велели не обсуждать ни с кем нашу беседу.
Петерсон вывел его из комнаты, а Чэпмен пошел за Колманом Харпером.
Доктор Харпер все еще был в медицинском халате, и это через три часа после того, как его доставили в участок для повторного рассказа, как они с Дюпре обнаружили в больнице бродягу. Он был немного ниже Дюпре — примерно моего роста, — коренастый и крепкий, а в каштановых волосах уже наметилась проседь. И не мог унять нервную дрожь в левой ноге — я заметила это, когда он садился на стул напротив.
Мы пожали друг другу руки, я объяснила, почему нам снова необходимо поговорить с ним, и посоветовала ему успокоиться.
— Все это так странно, мисс Купер. Я никогда еще не был замешан ни в чем подобном. Даже не знаю, с чего начать.
— Не волнуйтесь. Большинство свидетелей, которые к нам приходят, раньше не сталкивались с преступлениями и полицией. Мы с детективом Чэпменом просто зададим вам несколько вопросов.
Сначала Чэпмен, как обычно, спросил свидетеля о нем самом. Харпер рассказал о себе и своем образовании.
— Меня приняли в Медицинский центр Среднего Манхэттена примерно десять лет назад. Но где-то через год после прихода туда доктора Доген я ушел, так что большую часть времени, которое она проработала в центре, меня там не было. Я уехал обратно в Нэшвилл, где живет семья моей жены, и там практиковал как невролог. Затем, после развода, я подумал, что можно попытаться вернуться в большой медицинский центр и заняться тем, чем всегда мечтал. Вернулся я в прошлом сентябре.
— И вы здесь стипендиат? — уточнила я, просматривая записи Майка.
— Собственно говоря, да. Это, конечно, некий компромисс, но, когда жена бросила меня, я решил попытаться и заняться вещами, которые мне действительно нравятся. Меня всегда интересовала нейрохирургия. Поэтому я пошел на небольшое понижение зарплаты и согласился на эту должность — я немного старше других участников этой программы, — но зато получил право ассистировать на операциях. Возможно, я пойду дальше и запишусь на программу подготовки нейрохирургов здесь же, в центре. Я давно должен был это сделать.
Мы с Чэпменом переглянулись, и я перевела взгляд на дрожащую ногу Харпера. Полагаю, мы с Майком подумали об одном и том же, и я была ему благодарна, что он не отпустил шуточку по поводу того, как будут дрожать руки доктора во время операции на мозге. Простая беседа с полицейскими — и врач трясется как осиновый лист. Я замечала, что мы с Майком часто производим на людей такое впечатление.
— Значит, вы были в операционной тем утром, когда доктор Доген не появилась?
— Да, да, я был. Доктор Спектор оперировал пациента с нарушением кровообращения правой доли мозга. Я всегда стараюсь присутствовать на операциях доктора Спектора, когда это возможно. Он настоящий гений.
— И он вызвал вас из толпы в качестве ассистента?
— Да, получается, что так. Нас было человек двенадцать или около того, и только двое когда-либо работали с ним на подобных процедурах. Это большая честь.
— Кажется, пациент чувствует себя хорошо?
— Ну, опасность еще сохраняется, но, похоже, дело идет на поправку.
— Вы также участвуете в программе исследования болезни Хантингтона вместе с доктором Спектором?
— Только неофициально. Но я, разумеется, рассчитываю на его поддержку в том, что касается моего участия в программе подготовки нейрохирургов. И, конечно, работая неврологом, я сталкивался с этим заболеванием. Так что правильнее будет сказать, что я пристально слежу за его работой.
— А как получилось, что вы встретились с доктором Дюпре этим вечером?
— Я зашел в библиотеку, чтобы взять нужную книгу. А там несколько коллег разговаривали о новых рентгеновских снимках пациента доктора Спектора, и Дюпре предложил сходить посмотреть. Эти снимки висели внизу, в рентгенологии. Я хотел остаться и найти то, что искал, но...
— Извините, что перебиваю, — произнесла я, — но кто все-таки предложил посмотреть снимки?
— Доктор Дюпре. Он сказал, что не может меня ждать, потому что хочет успеть домой на ужин, и попросил меня пойти с ним, не задерживаясь.
Отлично. Полчаса допроса, и у нас уже противоречивые показания по какой-то несущественной ерунде. Дюпре сказал, что пойти в рентгенологию предложил Харпер, а Харпер утверждает, что его уговорил Дюпре.
Противоречия, часто наставлял меня Род Сквайерс, показывают, где скрыта правда. А по-моему, так это заноза в заднице. Естественно, что разные люди видят одни и те же события по-разному — этому нас тоже учили, — но такие вот мелочи могут развалить хорошее дело.
— Хорошо, значит, вы с доктором Дюпре спустились на второй этаж, и что случилось потом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54