А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

— Нет, ну как же мерзопакостно все-таки устроен наш мир, а?! Казалось бы: делаешь такое большое и важное дело, спасаешь этих сволочей от смерти, а тебе не только благодарности за это не светит — наоборот, здоровье идет на убыль!.. Оказывается, творить добро не только бессмысленно, но и вредно. Намного вреднее, чем пить, курить или травить себя наркотиками…
А раз так — не хочу больше быть мучеником, которому назначено положить живот свой на всеобщее благо, как говорили в старину… Хватит, слышите? Не хочу я спасать никого, тем более — с риском для жизни!.. Не хочу, и все!.. В конце концов, разве у меня нет такого права — не творить эти проклятые чудеса?!
Надо решиться на бунт. По принципу — «сейчас или никогда!»… Пока меня полностью не поработила невидимая сила, требующая, чтобы я воскрешал всякое отребье!..
Только вот как противостоять этому жесткому, грубому напору, который туманит сознание и напрочь парализует волю?..»
Когда-то товарищи по работе преподнесли Ивану Дмитриевичу в качестве подарка на очередной день рождения… наручники. Самые натуральные, никелированные, с самозапирающимися замками. Детище иностранной полицейской системы. По мнению даривших, в подобном сувенире скрывался незаурядный юмор… что-то насчет того, что с помощью этого иммобилизационного средства можно удержать от ухода неверную жену… или приручить любовницу… Жена, правда, у Ивана Дмитриевича была верной, а любовниц у него не водилось, так что юмора коллег он не воспринял адекватно, хотя сам и глазом не моргнул… Действительно, чего хорошего можно было ждать от этих дебилов?
Наручники лежали среди всякого хлама в кладовке, и даже ключ к ним не потерялся.
И тогда Иван Дмитриевич сразу успокоился. Нарочито неторопливо перекусил — надо было запастись энергией на случай долгого ожидания. Потом развернул головизор так, чтобы его можно было смотреть из любой точки комнаты, уселся поудобнее в кресло, запасшись предварительно термосом с чаем и пряниками, и приковал свою левую руку наручниками к трубе отопления, проходившей под окном. Сам себе в тот момент он напоминал этакого охотника, устроившего засаду на неведомого зверя. Или летчика-камикадзе времен Второй мировой войны, знающего, что вернуться на родной аэродром не получится ввиду отсутствия шасси…
Он просидел в кресле почти весь вечер, с отвращением созерцая ту муть, которой его потчевало головидение. Отстегнуться от трубы он опасался даже на несколько секунд — а вдруг за ним сейчас наблюдают..
Когда затекла спина и онемело седалище, когда смотреть уже вообще было нечего, потому что в такой поздний час фильмы были не просто для дебилов, а для дебилов-маньяков и извращенцев, когда он уже собирался отказаться от своей затеи и лечь спать — тут-то его и пробило.
Некоторое время он упрямо сопротивлялся. Терпел, сжав челюсти, как однажды в детдомовском детстве, когда они с ребятами пошли купаться на речку, и он первым прыгнул в воду с высокого обрыва ногами вперед (хорошо еще, что не головой!), а в том месте со дна выпирала невесть откуда взявшаяся каменная глыба, и он сломал себе ногу открытым переломом, и пока ребята тащили его почти полчаса до медпункта, пришлось терпеть, хотя от одного вида крови и белой кости, торчащей из голени, мутило и темнело в глазах…
Сейчас у него тоже темнело в глазах — но не от боли, а от невидимой перегрузки. Ощущение было таким, как будто он сидит не в мягком домашнем кресле, а в центрифуге, применяемой для тренировок летчиков и космонавтов, и перегрузка неуклонно возрастает.
Потом он потерял сознание.
И еще раз. И еще. Обмороков было много — он не считал.
В короткие промежутки между периодами беспамятства на поверхность сознания воздушным пузырем всплывала одна и та же мысль: «Ну и глупость я замыслил!.. А если ЭТО будет длиться не полчаса и даже не час? Ты же не знаешь, сколько времени реагирует твой организм на чью-то смерть!.. Сдохнешь тут, как самоубийца-извращенец, когда какой-нибудь крохотный сосудик внутри тебя не выдержит — и всё!» Наконец он сдался.
Протянул руку к ключу, который, лежа на столе, злорадно дожидался, когда же им воспользуются. Но в последний момент рука дрогнула, и ключ, упав на пол, отскочил туда, куда было невозможно дотянуться.
Иван Дмитриевич попробовал передвинуться вместе с креслом, но цепочка наручников не пустила его.
В отчаянии он попытался порвать цепочку из прочной никелированной стали, но наручники только еще больнее впились в кожу, сдавливая руку до посинения. Чтобы достать ключ, оставались только ноги. Извиваясь в кресле, как агонизирующий червяк, Иван Дмитриевич попытался подтянуть ключ к креслу носком ноги.
Когда этот немыслимый акробатический трюк ему наконец удался, он почувствовал, что по щекам его бегут слезы.
Однако, освободившись от наручников, он не стал терять время на умывание и растирание багрового кровоподтека на руке.
Его звали, и надо было спешить. Тем не менее, перед тем как выскочить из квартиры, он успел прихватить пакет с голомакиятором.
Глава 8
Конечно, можно было тешить себя надеждой, что Дар — явление преходящее и когда-нибудь неведомая Сила оставит его в покое. Однако следовало мыслить трезво. И исходить из того, что теперь ему суждено воскрешать покойников до тех пор, пока он сам не испустит дух.
Но не зря говорят, что человек ко всему приспосабливается. Тем более если его снабдить голомакиятором. Вскоре Иван Дмитриевич свыкся с положением подпольного благотворителя и научился действовать так, чтобы избежать лишней огласки. Что касается несчастных случаев, происходивших в публичных местах, то там все было просто. Достаточно было вовремя смешаться с толпой зевак, чтобы, улучив момент, притронуться к мертвому телу. Экспериментальным путем Иван Дмитриевич установил, что воскрешение инициируется его прикосновением к любому участку кожи потерпевшего. Гораздо хуже, если мертвец находился в недоступном месте — в закрытом помещении, в окружении родственников, милиции, прочих людей, находящихся при исполнении… В этих случаях Ивану Дмитриевичу приходилось пускать в ход всю свою изобретательность, чтобы как-то оправдать свое появление. В конце концов ему надоело изворачиваться, и, воспользовавшись своим служебным положением, он обзавелся массой поддельных удостоверений различных государственных служб, начиная от агента похоронного бюро и кончая внештатным сотрудником службы спасения — в зависимости от конкретной ситуации… А чтобы не примелькаться, Иван Дмитриевич частенько прибегал к прибору, подаренному ему Вадимом.
С точки зрения конспирации самыми безопасными, хотя и вызывающими отвращение, были ситуации, когда требовалось воскрешать трупы, спрятанные убийцами. Как правило, преступники не отличались особой изобретательностью и чаще всего либо закапывали, либо топили в водоемах тела своих жертв. И тогда Ивану Дмитриевичу приходилось вооружаться лопатой, которую он стал постоянно возить в багажнике, и самому раскапывать свеженькое захоронение либо нырять за телом утопленника…
«Пантера» оказалась неподходящим транспортным средством для исполнения Миссии. Пришлось ее продать, а взамен приобрести невзрачную «сотку». Поскольку вызов мог застать его в любой момент и в любом месте, теперь каждый день приходилось ездить на работу на машине…
Однажды Ивана Дмитриевича осенило, и он завел специальную записную книжку, в которой стал вести счет возвращенных им к жизни. Как снайпер, делающий зарубки на прикладе своей винтовки после каждого уничтоженного врага… Идея, конечно, была глупой — едва ли ему пришлось бы отчитываться перед кем-то. Он делал это из педантичности, выработанной многолетней практикой работы в судебной системе…
Из каждого воскрешения он пытался почерпнуть полезную информацию для себя. Довольно скоро ему удалось сделать вывод, что, к счастью, Дар его отнюдь не безграничен. Собственно, он подозревал это с самого первого дня. Так, Сила посылала его оживлять не каждого умершего, а только тех, кто погиб в результате , несчастного случая или катастрофы, был убит или покончил жизнь самоубийством. Словно тот, кто наделил его чудесной способностью, четко делил людей на полностью выработавших свой жизненный ресурс и на тех, кто раньше установленного срока вознамерился попасть в ад или в рай… Наверное, именно поэтому Ивана Дмитриевича ни разу не «вызывали» к умершим от старости.
Кроме того, Иван Дмитриевич убедился в том, что его способности ограничены расстоянием. Выражаясь военным языком, его «радиус действия» составлял не более десяти километров. Поэтому он вновь принялся подумывать о том, что, в крайнем случае, когда станет совсем невмоготу, надо уехать куда-нибудь в глушь, к черту на кулички, где плотность населения составляет не более пяти человек на сто квадратных километров. Но, с одной стороны, он не хотел расставаться с благами цивилизации, а с другой — не было гарантии, что если он окажется в пустынной местности, то «дальность» его Дара не увеличится — разве можно быть абсолютно уверенным в чем-то, когда имеешь дело с потусторонними силами?!
Самое скверное, что отныне ему снился один и тот же сон, который не придавал сил, а, наоборот, истощал и без того находившуюся на грани срыва нервную систему. Это даже трудно было назвать сном. Скорее, это было похоже на попытку минирования его подсознания.
В этом сне он двигался по темному мрачному туннелю в потоке людей. Туннель напоминал подземный переход, но он был прямым и бесконечным. Как в часы «пик» в метро, люди шли молча, плотной колышущейся массой, толкаясь, как бараны, и переваливаясь с боку на бок, как пингвины, и Иван Дмитриевич не испытывал к ним ничего, кроме злобы и отвращения. Людской поток неумолимо нес его куда-то, и Иван Дмитриевич знал, что в конце концов туннель приведет к пропасти и что он должен вовремя остановить людей. Он пытался кричать, но крик застревал у него в горле. Спутники его не обращали внимания на его смятение и отчаянные попытки докричаться до них — они ничего не слышали. И тогда Иван Дмитриевич догадывался, что все идущие не просто глухи, а мертвы и что он, единственный живой среди мертвецов, может спастись от гибели, лишь воскресив их — всех до единого… Он хватал за руку тех, до кого мог дотянуться, но они почему-то не оживали, а толпа двигалась все быстрее, и пропасть становилась все ближе и ближе — а потом он просыпался и слушал, как захлебывается истошным стуком сердце в груди…
* * *
Тот день с самого утра выдался крайне неудачным. Когда Иван Дмитриевич уже выгнал «сотку» из гаража и запирал его, собираясь ехать на работу, кто-то тронул его сзади за плечо, и, обернувшись, он застыл в замешательстве.
Перед ним стояла та самая женщина, с которой началась череда воскрешений. Мамаша того парня из соседнего дома — как же его звали? Олег? Или Константин?..
Женщина выглядела сейчас не так, как в ту ночь, когда бездыханно лежала на кровати, накрытая одеялом до подбородка. У нее даже губы были подкрашены.
— Это вы?! — только и смогла вымолвить она, впившись взглядом в Ивана Дмитриевича, которого мгновенно прошиб приступ холодного пота.
«Что мне делать с этой дурой?.. Молча развернуться, сесть в машину и побыстрее унести ноги? Или притвориться, что она обозналась? И что ей, в конце концов, может понадобиться от меня? Неужто она собирается шантажировать меня?.. Будь проклят этот мерзкий город, он становится слишком тесен!..»
— Ну, что вам надо? — нелюбезным тоном осведомился он.
— Благодетель! Голубчик! Спасибо вам огромное! Если б вы знали, как я вам благодарна! — вдруг заголосила женщина и, рухнув на колени перед потрясенным Иваном Дмитриевичем, стала судорожно ловить своими яркими губами его руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66