— Да вы что? Как вы смеете, гражданка? Немедленно прекратите! — растерялся он, судорожно оглядываясь по сторонам.
Редкие прохожие замедляли шаг, недоуменно наблюдая за необычной сценой.
«Не хватало еще, чтобы все окрестное бабье сбежалось поглазеть на бесплатное представление!» — мелькнуло в голове у взбешенного Ивана Дмитриевича. Он резко отдернул руку — так, что женщина чуть не упала, и, воскликнув: «Черт знает что вы себе позволяете!» — направился к машине.
Но когда он уже уселся за руль, женщина успела вцепиться в открытую дверцу и жарко, бессвязно заговорила, понизив голос:
— Да вы не бойтесь, тут же ничего такого нет!.. Вы же спасли меня, понимаете? Да-да, спасли!.. У меня ведь рак был в последней стадии, и никто из врачей уже не верил, что я выживу… И тут вы… А теперь я просто не знаю, как мне вас отблагодарить!
Ну и идиотка! Вот и делай после этого добро людям! Иван Дмитриевич так осерчал, что не сумел сдержаться.
— Рак, говорите? — ехидно пропел он. — В последней стадии? Черта лысого!.. Если б у вас был рак, то я бы к вам не явился, понятно вам?
— Что? Как это? Почему? — побледнев, лепетала женщина. — Мне же врачи… Иван Дмитриевич страдальчески вздохнул.
— Это они вам сказали?
— Кто?
— Дед в пальто! — заорал Иван Дмитриевич. — Я вас спрашиваю: о том, что вы больны раком, вам сами врачи говорили?
Женщина побелела еще больше — только губы выделялись багровым пятном на лице.
— Н-нет, — выдавила она. — Сынок мой… Костя… они могли… только ему… Понимаете?
— Понимаю, — с сарказмом подтвердил Иван Дмитриевич. — Вы вот что… Придете домой — поинтересуйтесь у своего Кости, чем он вас травил, чтобы спровадить на тот свет!
— Да как вы смеете… — прошептала женщина упавшим голосом. — Вы… вы…
Не слушая ее больше, Иван Дмитриевич с остервенением захлопнул дверцу и выжал педаль газа до упора. Перед тем как свернуть со двора на улицу, он бросил взгляд в зеркальце заднего вида.
Женщина, спотыкаясь, плелась по двору, и ее понуро опущенные плечи вздрагивали не в такт шагам.
«Сама виновата, — пробурчал Иван Дмитриевич себе под нос. — Если бы не полезла ко мне со своим дурацким нытьем, я бы не стал открывать тебе глаза на твоего сыночка, и жили бы вы с ним душа в душу, а там кто знает — может, когда-нибудь у него снова появилось бы желание укокошить тебя, чтобы стать единоличным хозяином квартиры. А может, ты сама довела его до греха — занудная баба!..»
Однако, сколько он ни убеждал себя в том, что поступил абсолютно правильно, настроение у него было бесповоротно испорчено.
И с каждым часом этого гадкого дня портилось все больше и больше…
* * *
Перед обеденным перерывом его вызвал к себе председатель суда.
Направляясь к нему, Иван Дмитриевич испытывал нехорошее предчувствие. И оно не замедлило оправдаться.
У председателя было меткое прозвище — Ку-Клукс-Клан. Происходило оно от его инициалов, трех «К»: Константин Константинович Константиновский. Самодур он был еще тот, не хуже салтыковско-щедринского Угрюм-Бурчеева. От него в любой момент следовало ожидать какой-нибудь пакости.
Отметив появление Ивана Дмитриевича на пороге кабинета небрежным кивком, Ку-Клукс-Клан откинулся на спинку роскошного кожаного кресла и принялся барабанить пальцами по крышке стола.
Вид у него при этом был такой, словно он мысленно прикидывает: раздавить подчиненного, как букашку, сразу или сначала оторвать ему все конечности одну за другой?
Потом он неожиданно смилостивился и предложил Ивану Дмитриевичу присесть.
Еще одна порция псевдобарабанной дроби по столу.
— Ну, как вы себя чувствуете, Иван Дмитриевич? — внезапно осведомился ККК.
Недобрые предчувствия Ивана Дмитриевича усилились. Когда начальник интересуется самочувствием подчиненного — это не к добру: есть такая примета у служащих пенсионного возраста.
— Спасибо, хорошо, — кратко доложил он.
— М-да? — усомнился Ку-Клукс-Клан. — По вам этого не скажешь… Вид-то больной у вас, дорогой Иван Дмитриевич! Мешки под глазами… желтая кожа… ходите как-то осторожно, словно боитесь ногу сломать…
Иван Дмитриевич пустился в натужные отшучивания, вспомнив старый анекдот насчет мешков под глазами, но председатель не собирался терять на него слишком много времени.
— Мне кажется, вы все-таки устали, — сказал он. — Это и понятно… тянуть такой воз, который мы на вас взвалили, не под силу даже молодым сотрудникам, а в вашем возрасте, извините, вообще чревато… всякими осложнениями… Неудивительно, что вы то и дело отлучаетесь с рабочего места… и я даже понимаю, почему вы при этом не отпрашиваетесь ни у меня, ни у руководителя секретариата… Давайте смотреть правде в глаза, Иван Дмитриевич: ведь в последнее время вы посещаете различные медицинские учреждения, так? Причем тайно — потому что не хотите, чтобы это сказалось… м-м… на вашей дальнейшей карьере…
Иван Дмитриевич открыл было рот, чтобы решительно возразить против подобной ереси, но ККК не дал ему издать ни звука.
— Вот что, дорогой Иван Дмитриевич, — сказал он, хлопая по столу ладонью так, будто убивая невидимое насекомое. — Давайте вместе решим один вопрос. Дело, конечно, щекотливое, но как руководитель столь ответственного учреждения, как наш горсуд, я не могу позволить, чтобы мои подчиненные погибали от инфарктов прямо на рабочем месте…
«Значит, будет выпроваживать на пенсию», — мелькнуло в голове Ивана Дмитриевича.
— Я, разумеется, мог бы предложить вам взять отпуск за свой счет, чтобы отдохнуть… поправить пошатнувшееся здоровье и так далее, — продолжал председатель. — Но поймите меня правильно, Иван Дмитриевич: мне нужно, чтобы тот участок работы, который вам поручен, не оголялся… Отпуск — отпуском, а работа — работой, не так ли? А, сами понимаете, выполнять ваши функции во время вашего отсутствия никто не возьмется, а если и возьмется, то толку от этого не будет… Вам сколько осталось до пенсии?
— Восемь месяцев, — пролепетал непослушными губами Иван Дмитриевич.
— М-да… — вздохнул ККК, вновь принимаясь барабанить пальцами по столу. — Я, конечно, вас ни к чему не принуждаю, но… В общем, вам надо решать самому, Иван Дмитриевич: либо вы продолжаете работать с прежней эффективностью, либо…
«Вот возьму больничный, — подумал Иван Дмитриевич, — и пусть этот индюк кусает себе локти. Потому что с больничным меня ни одна сволочь не выпрет на пенсию… Только разве это поможет? Ну, сколько ты просидишь на больничном, даже если поднатужишься и вымучишь какие-нибудь недуги? Месяц? Два?.. А потом?»…
Однако вслух он стал говорить совсем о другом. О том, что здоровье у него в порядке, просто образовались сложные семейные обстоятельства, поэтому вот и приходится крутиться, как белка в колесе (Ку-Клукс-Клан слушал его с явным недоверием: всему суду было известно, что Иван Дмитриевич давно живет бобылем), но это — временное явление, и начиная с этого самого дня он клянется, что больше не допустит…
Зов настиг его в разгар этой тирады. Он был таким повелительным, что Иван Дмитриевич осекся на полуслове и заерзал в кресле, не в силах высидеть еще хотя бы минуту и с ужасом понимая, что своим внезапным уходом он подписывает себе суровый приговор.
Наверное, он даже переменился в лице, потому что ККК нахмурился:
— Что с вами, Иван Дмитриевич? Вам плохо?
— Нет-нет, — выдавил Иван Дмитриевич, дрожа всем телом. — Я просто… того… в туалет… извините… наверное, что-то съел…
Подобно камню, выпущенному из пращи, он метнулся вон из кабинета.
Высоко подняв белесые брови и утратив дар речи, Ку-Клукс-Клан смотрел ему вслед.
* * *
Возвращаясь в суд, Иван Дмитриевич чувствовал, что нервы его на пределе. Чтобы отвлечься, он включил бортовой телеэкран, встроенный в лобовое стекло, и принялся нажимать кнопки переключения каналов в поисках чего-нибудь развлекательного.
Однако наткнулся на хронику происшествий за минувшие выходные, которую передавало местное телевидение. Одно из сообщений было посвящено субботнему пожару на автозаправочной станции, где пришлось действовать Ивану Дмитриевичу. Видимо, съемочная группа прибыла на место происшествия уже после того, как он выполнил свою миссию (и слава богу!), потому что камера добросовестно запечатлела лишь последствия катастрофы: обгоревшее здание диспетчерской, остовы заправочных автоматов и машин, оказавшихся в зоне взрыва. Молодой человек с микрофоном, маячивший на эффектном фоне дымящихся развалин АЗС, бойко говорил в камеру:
— …к счастью, никто из людей, оказавшихся в эпицентре пожара, не пострадал, хотя все они были доставлены в отделение Эмергенции… Как это ни покажется удивительным, но в результате медицинского обследования на них не было обнаружено ни единой царапины… В этой связи я хотел бы задать вопрос старшему группы спасателей, работавшей на месте трагедии, парамедику Олегу Чалых. — Тут корреспондент повернулся, и в кадре рядом с ним появился человек в спасательской спецодежде. — Скажите, Олег, чем можно объяснить столь удивительное везение тех, кто оказался в непосредственной близости от места взрыва? Ведь, насколько мне известно, при подобных катастрофах шансов выжить очень мало, не так ли?
Парамедик дернул испачканной копотью щекой.
— Да, вы правы, — подтвердил он, напряженно уставившись в камеру. — Все эти люди должны были… ну, если не погибнуть, то сильно обгореть. И самое странное во всей этой истории — то, что, когда мы их нашли и грузили на носилки, они и были обгоревшими… я бы даже сказал — мертвыми… А потом… — Он пожал плечами. — Вы правильно сказали: ни единой царапинки…
— И как вы это объясняете? — не отставал корреспондент.
Спасатель потер лоб, оставив на нем черные полосы.
— Ну, не знаю… — растерянно пробурчал он. — Разве что все они в рубашке родились…
Молодой человек с микрофоном изрек что-то о непостижимости везения, об умелых действиях спасателей и пожарных, и режиссер запустил другой сюжет.
Иван Дмитриевич скрипнул зубами.
Этого и следовало ожидать.
Не может не привлечь всеобщего внимания чудесное избавление от смерти сразу нескольких человек. Наверняка эти писаки — а может быть, и кто-нибудь из специалистов — уже начали копать эту тему. И пусть в сюжете о пожаре не была высказана гипотеза о том, что погибшие воскресли не сами собой, а с посторонней помощью, — теперь недалек тот час, когда кому-нибудь придет в голову эта мысль.
А это значит, что, возможно, очень скоро его вычислят, засекут и схватят за руку. И никакие голомакияторы тогда не помогут.
Значит, выход может быть только один. Все бросить и поскорее сматываться отсюда. Придется пожертвовать и работой, и пенсией — пусть все летит псу под хвост, раз уж так получилось!.. Главное — бежать как можно скорее, подальше от людей!..
Вернувшись на свое рабочее место, Иван Дмитриевич закрылся в кабинете, перед которым уже скопилась негодующая кучка посетителей, и в один присест настрочил заявление на имя председателя об увольнении по собственному желанию.
Он настолько был выбит из колеи лавиной неприятных сюрпризов, что лишь по дороге домой осознал одну очень важную вещь. И это открытие так поразило Ивана Дмитриевича, что он приказал автопилоту немедленно остановить машину.
В той хронике происшествий, отрывок из которой он недавно видел, были и другие сообщения. И без жертв там не обошлось. Ну-ка, ну-ка, припомним еще раз… Крупная автомобильная катастрофа на набережной. Два человека погибли, трое в тяжелом состоянии доставлены в больницу… Несовершеннолетняя школьница, возвращавшаяся поздно вечером домой с дня рождения подруги, изнасилована и зверски убита в городском парке. Рабочий-верхолаз из бригады, ремонтировавшей крышу многоэтажного административного здания, сорвался и разбился насмерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66