Конечно же, он боялся. Но долгие, полные иносказаний беседы с ближайшим окружением и особенно с генералом Юань Шикаем убедили его, что Кан Ювэй прав и друзей у него, императора Поднебесной, действительно больше, чем кажется. А недавно он осознал, что далее медлить и впрямь немыслимо.
Гуансюй вспомнил вчерашний вызов к Цыси и поежился. Потому что едва он вошел в Зал Долголетия и завершил все предписанные ритуалом поклоны, как она хлопнула ладонью по столу и закричала:
– Я думала, ты уже вырос и поумнел! Потому и доверила тебе власть!
Гуансюй растерялся.
– А ты позоришь наших прародителей! – продолжала кричать императрица. – Хочешь погубить страну?!
Гуансюй торопливо поклонился.
– Святая Мать напрасно слушает клевету. Я хоть и не очень умен, но не до такой же степени! Все, что я делаю, я делаю исключительно для блага Поднебесной и счастья ее обитателей!
Цыси гневно дернула головой.
– Ты еще смеешь спорить?! А что пишет о тебе в своем докладе Ван Чжао?! Ты думаешь, я совсем ослепла и оглохла?! Посмотри, что о тебе говорят!
Она швырнула ему в лицо кипу бумаг, и стоящий на коленях евнух принялся торопливо их собирать, а затем с поклоном, снизу вверх, подал Гуансюю. Император глянул на один листок, на второй и прикусил губу – это были доносы.
– Почитай это, Гуансюй, – высокомерно – даже не посоветовала – распорядилась старуха, – и на будущее призадумайся…
Вернувшись во Дворец Небесной Чистоты, Гуансюй внимательно прочитал доносы и несколько успокоился – ничего необычного в них не оказалось. Он прилег, подал евнуху с опахалом знак, чтобы тот подошел ближе и махал сильнее, и, прикрыв глаза, попытался представить, что еще, помимо этого, может быть известно императрице, и даже сам не заметил, как заснул. А той же ночью ему приснилась обезьянка, и спустя два дня император все-таки решился и велел вызвать только что назначенного начальником военного округа Юань Шикая.
– Вот ты сейчас едешь на очень важную должность, – дождавшись, когда генерал совершит полагающиеся поклоны, медленно проговорил Гуансюй. – А по-настоящему ли ты предан государству?
Генерал оторопел. По его лбу пробежала крупная капля пота, и он с размаху стукнулся головой об пол.
– Род вашего ничтожного раба из поколения в поколение пользуется милостями фамилии Вашего Величества, – задыхаясь от ужаса, выдавил он, – да я скорее позволю разрезать себя на куски, чем изменю Вашему Величеству!
Гуансюй удовлетворенно улыбнулся.
– Очень хорошо. Тогда возьми этот пакет и исполни все, что там написано. Немедленно. Сумеешь – награжу. Очень щедро награжу.
* * *
Спустя два часа пакет с приказом немедленно казнить генерал-губернатора столичной провинции Жун Лу, а затем уничтожить и всех остальных сторонников императрицы был в руках Цыси. Юань Шикай не рискнул пойти против Жун Лу и уж тем более против самой Старой Будды, а потому просто передал пакет генерал-губернатору и, многократно заручившись его покровительством и защитой, срочно выехал из столицы – принимать военный округ.
Цыси бегло просмотрела бумаги, побагровела и повернулась к доставившему ей пакет Жун Лу.
– Немедленно собрать совет, – полыхая еле сдерживаемой яростью, прошипела она. – Поднять мою маньчжурскую гвардию. Ввести в Пекин преданные мне войска. Гуансюя изолировать. Кан Ювэя и прочих прихлебателей казнить. Немедленно! Слышишь?!!
Генерал-губернатор преданно ткнулся лбом в мраморный пол.
– И еще… – взбешенная Цыси перевела дух. – Возможно, Гуансюю придется умереть. Но таблетки пусть найдут в доме у Кан Ювэя.
Жун Лу оторвал лицо от пола.
– Ваше Величество, по моему глупому разумению, если возникнут подозрения по поводу смерти императора, этим немедленно воспользуются иностранцы – как предлогом для еще одного вторжения.
Цыси задохнулась от гнева и лишь огромным усилием воли удержала себя в руках.
– Хорошо… я согласна… Тогда распорядись пустить слух, что он серьезно заболел, а там посмотрим.
* * *
21 августа 1898 года наместник императора в Квантунской области Алексеев получил из Пекина шифрограмму о государственном перевороте. Русский консул сообщал, что от имени Гуансюя уже издан указ, в котором он решительно осуждает забывших заветы предков реформаторов и просит Милостивую и Лучезарную Императрицу Цыси взять всю полноту власти в свои руки.
Цыси униженную просьбу Гуансюя удовлетворила мгновенно. Она не только издала указ об упразднении всех без исключения реформ, но и распорядилась отрубить головы шестерым ведущим реформаторам. Говорили, что сбежать удалось только вовремя кем-то предупрежденным главным идеологам перемен Кан Ювэю и Лян Цычао.
Алексеев сразу же послал телеграмму в Петербург, но ни Муравьев, ни военный министр Куропаткин подсказать, как использовать ситуацию к пользе России, не сумели. Один все время талдычил, что нужно восстанавливать позиции в Корее, а второй все допытывался, можно ли протянуть ситуацию, пока не подойдут из Петербурга новые, нигде еще не испытанные орудия Путиловского завода. А тем временем из Пекина шли новости одна страшнее другой.
Как сообщил русский консул, когда по указу императрицы всех шестерых реформаторов обезглавили, началась настоящая истерия. Так, неизвестные люди, при полном попустительстве полиции, выволокли из дома и публично казнили нескольких видных, но настроенных прозападно ученых. А уже к обеду улицы столицы заполнили переодетые обывателями солдаты, отлавливающие и забивающие до смерти каждого встречного иностранца – купцов, служащих консульств, журналистов…
Но действительно массовые репрессии начались, когда в столицу вошли войска генерала Дун Фусяна. Так, арестовали и мгновенно приговорили к казни старого, мудрого и уж точно не принадлежавшего команде реформаторов министра финансов, и все шло к тому, что через несколько дней в Китае просто не останется людей, с которыми еще можно вести диалог.
Но и это было не самое страшное. По сведениям контр-адмирала Дубасова, Великобритания мгновенно воспользовалась ситуацией, и на рейде у Дагу уже появились ее военные корабли.
И вот тогда Алексеев собрал совет.
– Что скажете, господа? – оглядел он замерших за длинным столом людей в военной форме.
– К войне надо готовиться, Евгений Иванович, – веско подал голос контр-адмирал Дубасов. – Нельзя нам англичан в Китай запускать.
Алексеев устало потер виски.
– Спорное предложение, Федор Васильевич, крайне спорное… И потом, какими силами вы собираетесь воевать с владычицей морей? Мы даже Корею покинули потому, что воевать нечем.
– Наше дело приготовиться, – пробурчал контр-адмирал, – а там… как скажут.
Алексеев досадливо крякнул: контр-адмирал явно не понимал, что проведение широкомасштабной подготовки к войне вполне может эту самую войну и спровоцировать.
– А еще какие предложения?
Генералы потупили головы.
– Это не Черное море, Евгений Иванович, – печально произнес кто-то, – да и Китай – не Турция, здесь не одна Британия опасна. Эти косоглазые только и ждут…
Наместник императора вздохнул. Здесь, в Квантуне, и вправду многое было необычным: область-то по всем документам русская, а страна чужая – выйди на улицу, и каждые девять из десяти будут мало того что нерусские, так еще и подданные Китая! Даже он сам порой не вполне понимал, что ему, наместнику императора всея Руси, здесь можно, а чего нельзя.
– Учения надо провести, Евгений Иванович, – наконец-то подал голос генерал Линевич. – Лазареты проверить, гауптвахту, провиант и боеприпасы пересчитать, ну, и шваль всякую из Порт-Артура вычистить.
Совет негромко загудел в знак одобрения и поддержки.
– Да и британцев нам бояться не след, – уверенно добавил Линевич. – Если попустить, вот тогда они точно…
– Вы что, предлагаете дать им повод для войны, генерал? – оборвал дерзкого Алексеев.
– Я предлагаю продемонстрировать уверенность, Евгений Иванович, – нахально сверкнул глазами Линевич. – Они на рейде встали, и нам пора; они десант, и мы… Если не опережать, никакого повода не будет, а там еще посмотрим, у кого натура крепче окажется…
* * *
Уже на следующее утро всю ночь наблюдавшие за маневрами двух противостоящих флотов китайские моряки доложили генерал-губернатору столичной провинции о начале военных действий между Россией и Англией. Жун Лу не поверил, потребовал детального отчета, а когда получил его, то охнул: война двух морских гигантов у самых берегов Поднебесной была предрешена; оставалось ждать, кто нанесет первый удар.
Два дня поручик Семенов наблюдал из решетчатого окна сырого полуподвала за небывалой активностью русской армии и флота. Вдруг безо всякой видимой причины мимо каземата начали таскать ящики с боеприпасами и провиантом, маршировать пехотные взводы и полувзводы, несколько раз, явно пристреливаясь к акватории, громыхнули морские орудия. А потом железная дверь загрохотала, и в камере появились два вооруженных карабинами матроса.
– Братцы, – кинулся к ним Семенов, – что там наверху? Неужто война?!
Матросы молча встали по сторонам тяжелой железной двери, а выступивший вперед мичман презрительно шевельнул толстыми прокуренными усами.
– Собирайтесь, поручик.
– Куда? – внезапно испугался Семенов. – Что происходит? Куда вы меня хотите отвести?
– Вас ждет военно-полевой суд, поручик, – нервно отозвался мичман и вдруг перешел на «ты»: – Так что будь мужиком: иди и получи, что тебе положено.
Семенов вздрогнул, чуть было не подался назад, а потом тряхнул головой и решительно шагнул вперед.
Караульные провели его узким двором, затем вывели на залитый солнцем огромный, усыпанный военными моряками плац, и Семенов вдруг отчетливо услышат сухой залповый шлепок и похолодел.
«Это война, – подумал он, – и сейчас по законам военного времени для меня все закончится… и для Серафимы тоже…»
Мысль об остающейся без содержания сестренке так его расстроила, что когда поручика завели в здание военного суда, он едва удерживал слезы. Семенов покорно прошел в большой светлый кабинет, встал во фрунт перед большим, обитым зеленым сукном столом, чувствуя себя за пределами времени и пространства.
Его о чем-то спрашивали, и он что-то отвечал. Ему показывали заляпанную кровью шифровку, и он подтверждал, что уже видел ее, а потом судья объявил вызов свидетеля, и все вмиг переменилось.
– Насчет шпионажа мне неизвестно, но вот в убийствах поручик Семенов не виновен, – прямо заявил капитан в отставке Загорулько. – Я сам поначалу думал, что это он, а вот недавно… уже когда Семенова арестовали, еще троих наших зарезали – точно так же, как и китайцев. Рапорт я по этому делу уже подал.
Семенов оторопело посмотрел на Загорулько. Капитан выглядел страшно усталым, измотанным, но в своей правоте уверенным полностью. А потом судьи быстро и неслышно перекинулись несколькими словами, и Семенов понял, что сейчас будет свободен, и в этот самый миг его озарило.
– Павел Авксентьевич! – не обращая внимания на уже начавшего зачитывать приговор судью, повернулся он к Загорулько. – Это толмач!
Капитан растерянно моргнул.
– Подсудимый Семенов! – грозно окликнул поручика судья.
Но тот его даже не услышал.
– Только трое находились в Благовещенске во время гибели нашей экспедиции, – не столько для Загорулько, сколько для себя горько проговорил Семенов, – я, толмач и еще этот пропавший солдатик… Шалимов.
Капитан Загорулько еще более растерянно моргнул и вдруг охнул.
– Точно!
* * *
После той первой чашки крови Мечит как сорвалась с цепи: стоило Курбану запоздать с принесением очередной, убитой по всем правилам ритуала жертвой, и она или устраивала совершенно жуткий, действительно как из ведра, немыслимо холодный ливень, или насылала такой ветер, что падали старые тутовые деревья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Гуансюй вспомнил вчерашний вызов к Цыси и поежился. Потому что едва он вошел в Зал Долголетия и завершил все предписанные ритуалом поклоны, как она хлопнула ладонью по столу и закричала:
– Я думала, ты уже вырос и поумнел! Потому и доверила тебе власть!
Гуансюй растерялся.
– А ты позоришь наших прародителей! – продолжала кричать императрица. – Хочешь погубить страну?!
Гуансюй торопливо поклонился.
– Святая Мать напрасно слушает клевету. Я хоть и не очень умен, но не до такой же степени! Все, что я делаю, я делаю исключительно для блага Поднебесной и счастья ее обитателей!
Цыси гневно дернула головой.
– Ты еще смеешь спорить?! А что пишет о тебе в своем докладе Ван Чжао?! Ты думаешь, я совсем ослепла и оглохла?! Посмотри, что о тебе говорят!
Она швырнула ему в лицо кипу бумаг, и стоящий на коленях евнух принялся торопливо их собирать, а затем с поклоном, снизу вверх, подал Гуансюю. Император глянул на один листок, на второй и прикусил губу – это были доносы.
– Почитай это, Гуансюй, – высокомерно – даже не посоветовала – распорядилась старуха, – и на будущее призадумайся…
Вернувшись во Дворец Небесной Чистоты, Гуансюй внимательно прочитал доносы и несколько успокоился – ничего необычного в них не оказалось. Он прилег, подал евнуху с опахалом знак, чтобы тот подошел ближе и махал сильнее, и, прикрыв глаза, попытался представить, что еще, помимо этого, может быть известно императрице, и даже сам не заметил, как заснул. А той же ночью ему приснилась обезьянка, и спустя два дня император все-таки решился и велел вызвать только что назначенного начальником военного округа Юань Шикая.
– Вот ты сейчас едешь на очень важную должность, – дождавшись, когда генерал совершит полагающиеся поклоны, медленно проговорил Гуансюй. – А по-настоящему ли ты предан государству?
Генерал оторопел. По его лбу пробежала крупная капля пота, и он с размаху стукнулся головой об пол.
– Род вашего ничтожного раба из поколения в поколение пользуется милостями фамилии Вашего Величества, – задыхаясь от ужаса, выдавил он, – да я скорее позволю разрезать себя на куски, чем изменю Вашему Величеству!
Гуансюй удовлетворенно улыбнулся.
– Очень хорошо. Тогда возьми этот пакет и исполни все, что там написано. Немедленно. Сумеешь – награжу. Очень щедро награжу.
* * *
Спустя два часа пакет с приказом немедленно казнить генерал-губернатора столичной провинции Жун Лу, а затем уничтожить и всех остальных сторонников императрицы был в руках Цыси. Юань Шикай не рискнул пойти против Жун Лу и уж тем более против самой Старой Будды, а потому просто передал пакет генерал-губернатору и, многократно заручившись его покровительством и защитой, срочно выехал из столицы – принимать военный округ.
Цыси бегло просмотрела бумаги, побагровела и повернулась к доставившему ей пакет Жун Лу.
– Немедленно собрать совет, – полыхая еле сдерживаемой яростью, прошипела она. – Поднять мою маньчжурскую гвардию. Ввести в Пекин преданные мне войска. Гуансюя изолировать. Кан Ювэя и прочих прихлебателей казнить. Немедленно! Слышишь?!!
Генерал-губернатор преданно ткнулся лбом в мраморный пол.
– И еще… – взбешенная Цыси перевела дух. – Возможно, Гуансюю придется умереть. Но таблетки пусть найдут в доме у Кан Ювэя.
Жун Лу оторвал лицо от пола.
– Ваше Величество, по моему глупому разумению, если возникнут подозрения по поводу смерти императора, этим немедленно воспользуются иностранцы – как предлогом для еще одного вторжения.
Цыси задохнулась от гнева и лишь огромным усилием воли удержала себя в руках.
– Хорошо… я согласна… Тогда распорядись пустить слух, что он серьезно заболел, а там посмотрим.
* * *
21 августа 1898 года наместник императора в Квантунской области Алексеев получил из Пекина шифрограмму о государственном перевороте. Русский консул сообщал, что от имени Гуансюя уже издан указ, в котором он решительно осуждает забывших заветы предков реформаторов и просит Милостивую и Лучезарную Императрицу Цыси взять всю полноту власти в свои руки.
Цыси униженную просьбу Гуансюя удовлетворила мгновенно. Она не только издала указ об упразднении всех без исключения реформ, но и распорядилась отрубить головы шестерым ведущим реформаторам. Говорили, что сбежать удалось только вовремя кем-то предупрежденным главным идеологам перемен Кан Ювэю и Лян Цычао.
Алексеев сразу же послал телеграмму в Петербург, но ни Муравьев, ни военный министр Куропаткин подсказать, как использовать ситуацию к пользе России, не сумели. Один все время талдычил, что нужно восстанавливать позиции в Корее, а второй все допытывался, можно ли протянуть ситуацию, пока не подойдут из Петербурга новые, нигде еще не испытанные орудия Путиловского завода. А тем временем из Пекина шли новости одна страшнее другой.
Как сообщил русский консул, когда по указу императрицы всех шестерых реформаторов обезглавили, началась настоящая истерия. Так, неизвестные люди, при полном попустительстве полиции, выволокли из дома и публично казнили нескольких видных, но настроенных прозападно ученых. А уже к обеду улицы столицы заполнили переодетые обывателями солдаты, отлавливающие и забивающие до смерти каждого встречного иностранца – купцов, служащих консульств, журналистов…
Но действительно массовые репрессии начались, когда в столицу вошли войска генерала Дун Фусяна. Так, арестовали и мгновенно приговорили к казни старого, мудрого и уж точно не принадлежавшего команде реформаторов министра финансов, и все шло к тому, что через несколько дней в Китае просто не останется людей, с которыми еще можно вести диалог.
Но и это было не самое страшное. По сведениям контр-адмирала Дубасова, Великобритания мгновенно воспользовалась ситуацией, и на рейде у Дагу уже появились ее военные корабли.
И вот тогда Алексеев собрал совет.
– Что скажете, господа? – оглядел он замерших за длинным столом людей в военной форме.
– К войне надо готовиться, Евгений Иванович, – веско подал голос контр-адмирал Дубасов. – Нельзя нам англичан в Китай запускать.
Алексеев устало потер виски.
– Спорное предложение, Федор Васильевич, крайне спорное… И потом, какими силами вы собираетесь воевать с владычицей морей? Мы даже Корею покинули потому, что воевать нечем.
– Наше дело приготовиться, – пробурчал контр-адмирал, – а там… как скажут.
Алексеев досадливо крякнул: контр-адмирал явно не понимал, что проведение широкомасштабной подготовки к войне вполне может эту самую войну и спровоцировать.
– А еще какие предложения?
Генералы потупили головы.
– Это не Черное море, Евгений Иванович, – печально произнес кто-то, – да и Китай – не Турция, здесь не одна Британия опасна. Эти косоглазые только и ждут…
Наместник императора вздохнул. Здесь, в Квантуне, и вправду многое было необычным: область-то по всем документам русская, а страна чужая – выйди на улицу, и каждые девять из десяти будут мало того что нерусские, так еще и подданные Китая! Даже он сам порой не вполне понимал, что ему, наместнику императора всея Руси, здесь можно, а чего нельзя.
– Учения надо провести, Евгений Иванович, – наконец-то подал голос генерал Линевич. – Лазареты проверить, гауптвахту, провиант и боеприпасы пересчитать, ну, и шваль всякую из Порт-Артура вычистить.
Совет негромко загудел в знак одобрения и поддержки.
– Да и британцев нам бояться не след, – уверенно добавил Линевич. – Если попустить, вот тогда они точно…
– Вы что, предлагаете дать им повод для войны, генерал? – оборвал дерзкого Алексеев.
– Я предлагаю продемонстрировать уверенность, Евгений Иванович, – нахально сверкнул глазами Линевич. – Они на рейде встали, и нам пора; они десант, и мы… Если не опережать, никакого повода не будет, а там еще посмотрим, у кого натура крепче окажется…
* * *
Уже на следующее утро всю ночь наблюдавшие за маневрами двух противостоящих флотов китайские моряки доложили генерал-губернатору столичной провинции о начале военных действий между Россией и Англией. Жун Лу не поверил, потребовал детального отчета, а когда получил его, то охнул: война двух морских гигантов у самых берегов Поднебесной была предрешена; оставалось ждать, кто нанесет первый удар.
Два дня поручик Семенов наблюдал из решетчатого окна сырого полуподвала за небывалой активностью русской армии и флота. Вдруг безо всякой видимой причины мимо каземата начали таскать ящики с боеприпасами и провиантом, маршировать пехотные взводы и полувзводы, несколько раз, явно пристреливаясь к акватории, громыхнули морские орудия. А потом железная дверь загрохотала, и в камере появились два вооруженных карабинами матроса.
– Братцы, – кинулся к ним Семенов, – что там наверху? Неужто война?!
Матросы молча встали по сторонам тяжелой железной двери, а выступивший вперед мичман презрительно шевельнул толстыми прокуренными усами.
– Собирайтесь, поручик.
– Куда? – внезапно испугался Семенов. – Что происходит? Куда вы меня хотите отвести?
– Вас ждет военно-полевой суд, поручик, – нервно отозвался мичман и вдруг перешел на «ты»: – Так что будь мужиком: иди и получи, что тебе положено.
Семенов вздрогнул, чуть было не подался назад, а потом тряхнул головой и решительно шагнул вперед.
Караульные провели его узким двором, затем вывели на залитый солнцем огромный, усыпанный военными моряками плац, и Семенов вдруг отчетливо услышат сухой залповый шлепок и похолодел.
«Это война, – подумал он, – и сейчас по законам военного времени для меня все закончится… и для Серафимы тоже…»
Мысль об остающейся без содержания сестренке так его расстроила, что когда поручика завели в здание военного суда, он едва удерживал слезы. Семенов покорно прошел в большой светлый кабинет, встал во фрунт перед большим, обитым зеленым сукном столом, чувствуя себя за пределами времени и пространства.
Его о чем-то спрашивали, и он что-то отвечал. Ему показывали заляпанную кровью шифровку, и он подтверждал, что уже видел ее, а потом судья объявил вызов свидетеля, и все вмиг переменилось.
– Насчет шпионажа мне неизвестно, но вот в убийствах поручик Семенов не виновен, – прямо заявил капитан в отставке Загорулько. – Я сам поначалу думал, что это он, а вот недавно… уже когда Семенова арестовали, еще троих наших зарезали – точно так же, как и китайцев. Рапорт я по этому делу уже подал.
Семенов оторопело посмотрел на Загорулько. Капитан выглядел страшно усталым, измотанным, но в своей правоте уверенным полностью. А потом судьи быстро и неслышно перекинулись несколькими словами, и Семенов понял, что сейчас будет свободен, и в этот самый миг его озарило.
– Павел Авксентьевич! – не обращая внимания на уже начавшего зачитывать приговор судью, повернулся он к Загорулько. – Это толмач!
Капитан растерянно моргнул.
– Подсудимый Семенов! – грозно окликнул поручика судья.
Но тот его даже не услышал.
– Только трое находились в Благовещенске во время гибели нашей экспедиции, – не столько для Загорулько, сколько для себя горько проговорил Семенов, – я, толмач и еще этот пропавший солдатик… Шалимов.
Капитан Загорулько еще более растерянно моргнул и вдруг охнул.
– Точно!
* * *
После той первой чашки крови Мечит как сорвалась с цепи: стоило Курбану запоздать с принесением очередной, убитой по всем правилам ритуала жертвой, и она или устраивала совершенно жуткий, действительно как из ведра, немыслимо холодный ливень, или насылала такой ветер, что падали старые тутовые деревья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50