— Вам решать, Ваше Высочество, — смиренно опустила глаза Изабелла, — но позвольте напомнить, что я не нарушила ни единого пункта наших с вами договоренностей.
Австриец скрипнул зубами.
— И я как представитель Папы это подтверждаю, — подал голос из-за его спины Томазо.
Он уже видел, что победил.
Марко Саласар не имел сколько-нибудь четких указаний кроме того, что ему рассказал о будущей Христианской Лиге сеньор Томазо. Но ума сообразить, что прямо сейчас реализуется его единственный шанс, у него хватало. А когда его вызвал Комиссар Трибунала, Марко всем нутром почуял: пора. И наутро все изменилось.
— Друзья, — собрал он тех немногих подмастерьев, кто не отвернулся от него, — христиане…
Подмастерья переглянулись. Так высокопарно с ними никто не разговаривал.
— Доколе нам терпеть постыдную власть этого магометанина?
Подмастерья обмерли. Кое-кто из них уже получал плетей по приговору судьи — за мелкие проступки, оттого аль-Мехмеда многие не любили, но чтобы покуситься на такую важную фигуру?
— Доколе нам терпеть безбожие наших мастеров? Разве кто из них стремится поделиться с ближним своим, как завещал Иисус? Разве кто из них научился прощать?..
Парни открыли рты, а Марко возвысил голос:
— И разве должны мы слушаться людей, не далее как сегодня отлученных от Церкви Христовой?!
— Я чего-то не понимаю, — хмыкнул самый крепкий подмастерье. — Ты куда клонишь, Марко?
Марко Саласар прищурился.
— На этой неделе к твоему мастеру за часами приедет аббатиса из Уэски. Так?
— Ну так, — пожал плечами подмастерье. — И что?
— И часы отлученного от Церкви мастера будут украшать обитель Христовых невест? А ты, зная это, промолчишь?
Подмастерья охнули. Они об этом даже не думали.
На епископской кухне Бруно первым делом отправили колоть дрова, затем поручили очистить от нагара огромный котел, и лишь увидев, сколь тщательно он выполнил поручения, доверили мыть посуду.
— Не дай бог, если хоть одна вилка пропадет! — сразу предупредил его помощник повара. — Но если справишься так же, как и с котлом, через пять-шесть лет в старшие мойщики посуды выйдешь. А то и серебро доверят чистить.
Бруно понимающе кивнул, ухватил заляпанную жиром двузубую вилку для жаркого, а едва помощник повара отошел, на кухне появился сам епископ.
— У меня сегодня важные гости из Гранады, — подошел Его Преосвященство к старшему повару, — так что никакой свинины.
Бруно замер. Шанс был уникальный.
— Я понял, Ваше Преосвященство, — низко поклонился повар.
Бруно огляделся. На кухне, кроме епископа, было всего три человека: повар, ею помощник и неотступно следующий за епископом гвардеец.
«Надо попытаться…» — понял Бруно, медленно двинулся к епископу и тут же нарвался на грозный взгляд помощника повара.
— Иди отсюда… — шепнул помощник. — Быстро.
Бруно нехотя двинулся назад, а едва помощник отвел взгляд, юркнул за деревянную колонну. Он знал, что помощник повара рано или поздно займется своими делами, а епископ так и продолжал давать повару указания на предстоящий обед.
И тогда, как ниоткуда, появились эти люди. Их было четверо, и были они одеты в самые обычные рясы, но Бруно сразу понял: чужаки. Двое ухватили епископа под руки, а двое других вытащили спрятанные под рясами шпаги.
— Что вы делаете?! — возмутился епископ.
Но и повар, и его помощник, и гвардеец-охранник уже валились на мозаичный пол — один за другим.
— Тихо, Ваше Преосвященство, — произнес один — самый крепкий и явно самый главный, и решительно запихнул в епископский рот кухонное полотенце.
Бруно вжался в колонну.
— Больше никого?
— Кажется, нет, Гаспар…
— Тащите его, а я проверю…
Бруно тихонько повернулся боком — так он был незаметнее.
— Надо же… еще один! Спрятался…
Бруно развернулся. Самый здоровый из чужаков шел прямо на него. Бруно выставил перед собой так и не домытую двузубую вилку для жаркого и попятился.
— Спокойно, малыш, — так же тихо наступал со шпагой наперевес монах, — все будет хорошо…
Шпага свистнула, и Бруно едва успел отскочить к столу.
— За что, сеньор? — возмутился он, рухнул на пол и перекатился под столом на другую сторону. — Что я вам сделал?!
Монах яростно крякнул, запрыгнул на стол и сделал еще один выпад.
— Караул! — заорал Бруно и отскочил к стене. — Сюда, сеньоры!
— Тихо-тихо, — спрыгнул со стола монах.
— Ка-ра-у-ул!!! — еще пронзительнее закричал Бруно.
В коридоре послышался топот, и монах, видя, что деться парню некуда, снова перепрыгнул стол, открыл задвижку и встал у двери.
— Что тут еще?! Чего орать?
В горло гвардейца тут же впилась шпага, и он осел, цепляясь за косяк. Монах бережно подхватил его, затащил хрипящего и пускающего кровавую пену гвардейца в кухню, выглянул в коридор и снова закрыл дверь — все так же, на задвижку.
И тогда Бруно скользнул под столом и с разбегу воткнул огромную двузубую вилку монаху в поясницу.
— О, ч-черт! — без тени смирения произнес монах и обернулся, немного постоял и, покачнувшись, рухнул на пол.
Бруно не знал, сколько простоял вот так, с двузубой вилкой в руках. Перед глазами вращались обильно смазанные жиром и кровью шестеренки всей Арагонской Церкви, и Его Преосвященство был главным регулятором хода. А потом он увидел, как огромные кузнечные щипцы ухватили этот регулятор хода, потянули и с хрустом выдернули прочь.
То же самое сделал он сам с церковными часами, когда пытался спасти Олафа, но теперь мчались вперед не сдерживаемые ничем, словно прижженная под хвостом псина, стрелки всей Арагонской Церкви.
А потом раненый монах пошевелился, и Бруно пришел в себя. Наклонился над телом и, зная, что для быстрого бегства нужны деньги, начал обшаривать рясу.
— Даже не думай… — пробормотал монах, — уб-быо…
Но тело его не слушалось.
— Вот! — выдернул Бруно толстенный кошель.
Стремительно огляделся, отыскал брошенную кем-то из кухонных рабочих рясу, стремительно напялил ее на себя и, перепрыгивая через трупы помчался к выходу.
Едва Изабелла увезла хнычущего короля в свое родовое гнездо, Томазо первым делом примчался в монастырский госпиталь в Сан-Дени.
— Гаспар! Господи! Что с тобой?! Гаспар!
Брат Гаспар приоткрыл набухшие веки.
— Помнишь этого… Луиса?
Томазо похолодел. Парнишка по имени Луис был единственным, кто так и не оправился после того, что с ними сделали.
— Только не это… — выдохнул исповедник.
Луис был самым дерзким из них и самым лучшим, пожалуй. Он первым почуял опасность и первым дал решительный отпор. Как только все это началось, Луис мгновенно организовал круговую оборону, и в конце концов наглые, превосходящие массой и опытом монахи даже начали его опасаться — всерьез. Луису и выпала самая жуткая судьба. Монахи сломали ему позвоночник. Как совершенно точно знал Томазо, намеренно.
Позже он дважды навещал его в монастыре, а уж следил за его продвижением в Ордене постоянно. Из Луиса вышел неплохой каллиграф, и, как говорят, к тридцати он мог подделать практически любой документ — хоть на арабском, хоть на китайском. А в тридцать два он умер, видимо, устав бороться с жуткими пролежнями.
— Похоже, у меня то же самое… — выдохнул Гаспар. — Ног не чувствую. Совсем.
Томазо стиснул челюсти.
— Кто это сделал? — процедил он. — Кто?!
— Я его не знаю. Мальчишка, лет пятнадцати.
— Мальчишка?!!
Томазо видел Гаспара в драке и не мог себе даже представить, чтобы такого бойца мог одолеть мальчишка, почти ребенок.
— Ты не представляешь себе, — слабо и болезненно рассмеялся Гаспар, — он меня вилкой ударил…
Томазо глотнул. Это и была сама судьба: фатум, рок, воля Божья — как ее ни назови.
— Я найду его, Гаспар, — взял он мокрую, холодную руку друга. — Обязательно найду.
Когда приехавшая принимать заказ аббатиса откуда-то узнала, что чуть ли не все мастера этого города отлучены от Церкви, город затрясло.
— Какая тварь ей сказала?! — диким буйволом ревел мастер, наконец-то поверивший, что заказ его сорван, а бесценное железо израсходовано впустую. — Куда я теперь все это дену?!
Но, что хуже всего, аббатиса не собиралась молчать. В считанные дни об отлученном городе знала вся округа, а когда слухи дошли и до Сарагосы, крупнейшие клиенты часовщиков спешно сняли все свои заказы, не особенно разбираясь, кто из мастеров отлучен, а кто нет.
— Что будем делать? — задавали друг другу риторический вопрос мастера.
Основными заказчиками курантов были монастыри и храмы, впрочем, и магистраты не собирались конфликтовать с Церковью Христовой из-за нескольких десятков мастеров маленького провинциального городка.
— Отдайте Олафа Трибуналу, — мрачно предложил кто-то на очередном собрании Совета старейшин, — и все наладится.
И никто не отважился возразить.
Председатель судебного собрания ожидал чего угодно, но не этого.
— Мади, — первым начал самый старый часовщик, — откажись от Олафа.
— Как это? — не понял судья.
— Отдай его инквизиции. Пусть сам со святыми отцами разбирается. Иначе весь город останется без работы.
Мади аль-Мехмед непонимающе тряхнул головой.
— А как же Арагонские конституции?
Старейшина лишь махнул рукой:
— Какие там конституции? Меня падре Ансельмо даже на порог храма Божьего не пускает!
— У нас все деньги в заказы вложены… — поддерживая старика, зашумели остальные члены Совета.
— Олаф сам виноват…
Мади поджал губы.
— В чем он виноват? В том, что ему подсунули облегченную монету?
— Он падре Ансельмо оскорбил! — наперебой заголосили старейшины. — Пусть сам и отвечает! Нечего ему за наши спины прятаться!
Мади лишь сокрушенно качал головой. Он вовсе не считал, что сидящий без суда в келье осажденного монастыря Олаф Гугенот прячется за чьи-то спины. И он совершенно не собирался нарушать свою клятву Арагонским конституциям лишь из-за того, что Церковь Христова вдруг решила поставить себя выше закона.
А уже на следующий день город раскололся на две части. Те из мастеров, что по каким-то причинам не участвовали в осаде монастыря и не были отлучены, по-прежнему считали, что конституции священны. Но все, кто попал под отлучение, склонны были винить во всем Олафа.
— Недаром ему такое прозвище дали, — ворчали они. — Гугенот он и есть Гугенот.
— Безбожник…
— Колдун.
Мади чувствовал себя так, словно его окружает пропасть.
Когда Томазо прибыл к Генералу, старик знал уже все.
— Не беспокойся, Томас, — положил он руку ему на плечо, — мы найдем этого мальчишку.
— Но я обещал Гаспару… — начал Томазо.
— Нет, — обрезал Генерал, — ты мне нужен для другого дела.
Исповедник мрачно кивнул и вернулся в строй застывших перед Генералом братьев.
— Ну что же, дети мои, — удовлетворенно оглядел братьев Генерал, — мы добились главного:
Хуанна Безумная в монастыре, Бурбон женат на Изабелле, Австриец же остался с носом.
— Он этого так не оставит, — возразил все еще раздосадованный Томазо.
— Верно, — согласился Генерал. — Но вы и сами понимаете, что Австриец уже лишился половины сторонников.
Братья заулыбались. Едва стало известно, что королева-мать уходит в монастырь, а юный король женился на Изабелле Кастильской, чуть ли не половина грандов сочла себя удовлетворенной.
— Теперь наша главная задача — Святая Инквизиция, — выразительно посмотрел на братьев Генерал. — Трибуналы должны получить всю возможную поддержку.
Братья посерьезнели. Введение Инквизиции везде — от Неаполя до Барселоны — оборачивалось кровавой баней. Ни магистраты городов, ни тем более кортесы признавать верховенство монахов над своими законами не собирались.
— И, конечно же, нам нужны люди, — заложив руки за спину, задумчиво прошелся перед строем Генерал. — Писари, нотариусы, приемщики конфискованного имущества и, само собой, альгуасилы. Много альгуасилов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58