— Вы имеете в виду женщину, которой вы помогли перейти к нашим врагам и которая с тех пор распространяет клеветнические слухи о вашей судьбе на родине?
— Какие слухи? — спросил Аркадий. — И где именно она их распространяет?
— Вы устанавливали с ней контакт?
— Отсюда, что ли?
— Нет, раньше.
— Неоднократно.
Воловой захлопнул досье.
— Политически неблагонадежен… политически неблагонадежен… А знаете, что мне, как первому помощнику капитана, кажется забавным? Через несколько дней мы придем в Датч-Харбор. И вся команда сойдет на берег, будет ходить по магазинам. Все, кроме вас. Потому что у всех наших моряков в кармане виза первой категории, а у вас — второй. Знаете, что это значит? Вас нельзя допускать к контактам с иностранцами в зарубежных портах. И тем не менее капитан хочет, чтобы именно вы помогали Буковскому и даже принимали участие в его разговорах с американцами здесь и у них на борту. Не правда ли, забавно… или довольно странно.
— Если это кажется вам забавным… — Аркадий пожал плечами.
— Но вы же были исключены из партии!
Аркадий подумал, что у Инвалида это воистину больное место. Увольнение, ссылка — это чепуха. Самое большое наказание для аппаратчика, которого он постоянно боится, — лишиться партийного билета. Молотов, например, был лишен всех постов за то, что тысячами подписывал смертные приговоры жертвам сталинского режима, однако самым большим ударом для него стала потеря партийного билета.
— Быть членом партии — большая честь. Для такого человека, как я, — чересчур большая.
— Я тоже так думаю. — Воловой снова стал перелистывать бумаги, потом обвел взглядом полки с книгами — уж в них-то никогда не найдешь столь нелепой истории. — Наш капитан, разумеется, член партии. Однако, как и многие моряки, он обладает решительным характером, всегда не прочь пойти на риск. Он весьма сведущ в том, как надо ловить рыбу, обходить айсберги и швартоваться в порту. Но политические проблемы, вопросы человеческой психологии — это сложнее, это гораздо тоньше… Конечно, капитан хочет знать, отчего умерла эта девушка, — мы все этого хотим. В настоящий момент для нас нет ничего более важного. Именно поэтому любое расследование должно вестись под должным контролем.
— Мне уже говорили об этом раньше, — кивнул Аркадий.
— Вам говорили, но вы не слушали. Иначе вы бы оставались в рядах партии, государственным служащим высокого ранга, уважаемым членом общества. В вашем досье отмечено, что вы не сходили на берег в течение года. Вы просто пленник на этом корабле, Ренько! Когда мы вернемся во Владивосток, ваши приятели разойдутся по семьям или любимым девушкам, а вас примут в объятия пограничники, та же госбезопасность. И вы это знаете, иначе сошли бы на берег, когда мы в последний раз заходили в порт. У вас нет дома, вам некуда податься. Единственная ваша надежда — получить исключительно положительную характеристику с «Полярной звезды». А характеристику эту буду писать я, это моя обязанность.
— Что вы от меня хотите? — спросил Аркадий.
— Я надеюсь, что вы будете самым подробным образом информировать меня о ходе расследования. Разумеется, втайне от капитана, — ответил Воловой.
— Это пожалуйста. В конце концов, я не веду расследования, просто буду задавать вопросы, и то только завтра. На мне нет никакой ответственности.
— Поскольку Буковский плохо знает английский, вести беседы придется вам, это очевидно. Задавайте вопросы, устанавливайте истину, а потом мы примем соответствующее решение. И еще: никакие данные не должны просочиться к американцам — это очень важно.
— Постараюсь. А что вас устроит — несчастный случай, пищевое отравление? Самоубийство?
— Честь корабля не должна пострадать…
— Самоубийства разные бывают.
— …и репутация несчастной девушки — тоже.
— Да по мне объявите, что она жива, и выберите ее королевой Дня рыбака. Как скажете, так и будет. Составьте любой рапорт — я подпишу.
Воловой медленно закрыл досье, положил его в портфель, отодвинул стул и поднялся. Его красные глазки сузились и еще более покраснели, как у человека, глядящего в лицо своему заклятому врагу.
Аркадий встретил его взгляд. Ничего, мы тоже знаем вашего брата.
— Разрешите идти?
— Идите, — сухо ответил Воловой, а когда Аркадий повернулся, окликнул его:
— Ренько!
— Я!
— Кажется, вы в прошлом специализировались именно на самоубийствах?
Глава 4
Зина Патиашвили лежала на столе, голова — на деревянной подставке. Она была красива, с почти безупречным греческим профилем, который иногда встречается у грузинок. Полные губы, изящная шея и руки, черная полоска на лобке, но волосы крашены под блондинку. Кем она хотела казаться? Северянкой? Она упала в море, коснулась дна и вернулась обратно без видимых признаков разложения — ее окутывало лишь безмолвие смерти. Когда тело попало в тепло после трупного окоченения, плоть на костях обмякла: груди обвисли, челюсть отвалилась, глаза под полуприкрытыми веками закатились, кожа отливала мертвенной белизной. И появился запах. Операционная — не морг, формальдегида не было, и тело наполнило комнату зловонием, какое обычно издает прокисшее молоко.
Аркадий прикурил вторую «беломорину» от первой и наполнил легкие дымом. По-русски так: чем табак крепче, тем лучше. На медицинской карте он нарисовал четыре силуэта: грудь, спина, правый и левый бок.
При вспышке фотоаппарата Славы Зина, казалось, приподнялась, потом опустилась. Сперва третий помощник не хотел присутствовать при вскрытии, но Аркадий настоял, чтобы Слава, и так недовольный, не смог в дальнейшем предъявить ему претензий в какой-то халатности. Это было нечто вроде всплеска профессиональной гордости, но Аркадий не знал, огорчаться ему или смеяться над собой. Приключения потрошителя рыб! Тут Слава защелкал фотоаппаратом, как заправский журналист из ТАССа. Аркадию стало дурно.
— Вообще-то, — сказал доктор Вайну, — мне на этом судне делать нечего. На суше я неплохо приторговывал успокоительными — валерьянкой, пенталгином, даже импортными таблетками. А здесь женщины-работницы — настоящие амазонки. Даже аборты редкость.
Доктор был молодым разгильдяем и обычно принимал пациентов в пижаме и шлепанцах, однако на вскрытие облачился в белый халат, карман которого был заляпан чернилами. Как всегда, он беспрерывно курил сигареты с добавками от морской болезни. Сигарету он держал между мизинцем и безымянным пальцем и всякий раз, когда затягивался, прикрывал остальными пальцами лицо, словно маской. На боковом столе лежали хирургические инструменты: скальпели, пинцеты, зажимы, небольшая дисковая пила для ампутаций. На нижней полке стола лежала одежда Зины.
— Ну, ошибся во времени смерти, с кем не бывает, — заносчиво сказал Вайну, — но кто в здравом уме мог подумать, что невод вытащит ее через день после того, как она утонула?
Аркадий старался курить и рисовать одновременно. В Москве всю эту работу делал патологоанатом, а следователь только по временам заглядывал ему через плечо. Там были лаборатории, группы специалистов по судебной медицине и твердый порядок расследования. Единственным утешением Аркадия в последние годы была мысль, что ему уже никогда не придется иметь дело с трупами, тем более с утопленницами. Трупный запах смешивался с другим запахом — соленой тухлятины. Рыба, поступавшая на конвейер, пахла так же, как и девушка из того же невода. Ее волосы спутались, руки, ноги и грудь были испещрены багровыми синяками.
— Кроме того, время смерти сложно установить из-за трупного окоченения, особенно при низкой температуре, — добавил Вайну. — Происходит резкое уплотнение тканей, вызванное химическими реакциями в организме после смерти.
Ручка выскользнула из пальцев Аркадия. Концом ботинка он нечаянно отбросил ее.
— Можно подумать, вы впервые на вскрытии. — Слава подобрал ручку и внимательно оглядел стол. Повернувшись к доктору, он заметил:
— Она в синяках с ног до головы. Наверное, в гребной винт попала?
— Ее одежда не порвана. По своему опыту скажу, эти следы оставлены кулаками, а не гребным винтом.
Можно ли положиться на опыт Вайну? Его учили в основном вправлять вывихи и вырезать аппендиксы. В остальных случаях он обходился зеленкой или аспирином. Спиртосодержащие жидкости и наркотические средства, как сказал Вайну, продавались налево, поэтому и операционный стол был снабжен ремнями — морфий на «Полярной звезде» кончился уже месяц назад.
В верхнем углу карты Аркадий прочитал: «Патиашвили Зинаида Петровна. Родилась 28.08.61, Тбилиси, Грузинская ССР. Рост: 1 метр 60 сантиметров. Вес: 48 килограммов. Волосы: черные (крашена под блондинку). Глаза: карие». Он подал лоток с зажимами Вайну и пошел вокруг стола. Подобно тому как человек, панически боящийся высоты, разглядывает под собой каждую ступеньку лестницы, Аркадий заговорил неторопливо, тщательно фиксируй каждую подробность.
— Доктор, укажите, что локти разбиты, однако синяки небольшие, что предполагает ушибы после наступления смерти при пониженной температуре тела. — Он глубоко вздохнул и согнул ноги покойницы. — То же самое можно сказать про колени.
Слава шагнул вперед, навел объектив на резкость, выбирая выгодный ракурс, будто режиссер, снимающий первую картину.
— У вас цветная пленка или черно-белая? — спросил Вайну.
— Цветная, — ответил Слава.
— Отметьте, что на предплечьях и икрах, — продолжал Аркадий, — имеются кровоподтеки, не синяки, возникшие также после смерти. То же самое на груди. — На правой и левой груди кровоподтеки смахивали на вторые соски. Зря я ввязался в это дело, подумал Аркадий, надо было отказаться. — На левом плече, левой стороне грудной клетки и левом бедре на равном расстоянии друг от друга прослеживаются слаборазличимые синяки. — Он взял линейку. — Всего десять синяков на расстоянии в пять сантиметров друг от друга.
— Подержи линейку ровнее, — попросил Слава и сделал новый снимок.
— По-моему, нашему следователю стоит налить, — произнес Вайну.
Аркадий молча кивнул. Руки девушки напоминали на ощупь холодную мягкую глину.
— Ногти не сломаны, и ткани под ними не повреждены. Доктор, сделайте потом соскоб и рассмотрите под микроскопом.
Перед тем как раскрыть Зине рот, Аркадий глубоко затянулся «беломориной».
— Губы и язык не прокушены, кровоподтеки отсутствуют. — Он закрыл рот девушки, отклонил голову назад, чтобы заглянуть в ноздри, нажал на переносицу, потом поднял веки.
— Отметьте, что белок левого глаза заплыл кровью.
— Что это значит? — поинтересовался Слава.
— Это признак того, что удар был нанесен не спереди, — говорил Аркадий. — Вероятно, она оказалась в шоке после удара по задней части черепа. — Он повернул Зину на бок и приподнял задубевшие от соли волосы с затылка. Взяв от Вайну зажимы, сказал: — Режьте.
Доктор выбрал скальпель и, не вынимая изо рта сигареты, на которой нарос столбик пепла, сделал тонкий разрез вдоль шейных позвонков. Аркадий придерживал голову девушки.
— Сегодня вы во всем правы, — сухо сказал врач. — Отметьте раздробленный первый шейный позвонок и основание черепа и будьте довольны. — Он посмотрел на Аркадия, потом на дисковую пилу. — Мы можем осмотреть мозг для полной уверенности. Или вскрыть грудную клетку и проверить, попала ли вода в легкие.
Слава сфотографировал шею и выпрямился, чуть покачиваясь.
— Не нужно. — Аркадий положил голову на подставку и закрыл глаза покойницы. Потом вытер руки о куртку и закурил очередную «беломорину». Жадно затянувшись, он стал разбирать одежду Зины.
Если бы она утонула, в полости рта и носа были бы разрывы, в желудке и легких — вода, а тело пропиталось бы ей, как губка. Кроме того, во Владивостоке хватает следователей и специалистов, которые только рады будут разрезать ее вдоль и поперек и сделать анализы чуть ли не на молекулярном уровне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54