И тут Джордан увидел его.
Огромным усилием воли он попытался сохранить невозмутимость перед лицом человеческой жестокости и этой новой иконы – парня, которому не было и тридцати, которого убили и над которым поиздевались уже после смерти.
Он опустился на колени перед телом племянника, упершись взглядом в закрытые глаза и эту адскую, марионеточную краску, которая еще больше подчеркивала дурашливую нелепость позы. Затем обернулся к Буррони, и тот поспешно ответил на его безмолвный вопрос:
– По предварительным данным, его задушили и после усадили вот так. Смерть наступила несколько часов назад.
Джордан указал на запястья и щиколотки, не покрытые краской.
– Возможно, он был связан. Скажем, липкой лентой.
– Возможно. Врачи установят во время вскрытия.
– А что еще говорят эксперты?
Буррони взмахом руки обвел помещение.
– Ты видишь, что творится? Барахла скопилось на много веков. По-моему, здесь никто и никогда не прибирал. Куда ни глянь – всюду исторические экспонаты.
– А это что такое?
Джордан кивнул на палец убитого, засунутый в рот, и на уголок одеяла, надвинутый на ухо.
– Клей. Эксперты сделали соскоб. В лаборатории установят.
– А краска?
– Он сам себя раскрасил. Владелец галереи пояснил, что это была его обычная техника. Авангардистские штучки…
Буррони вспомнил о родстве Джордана с покойным и прикусил язык.
Возможно, он бы начал извиняться, но в эту минуту в мансарду вошел Кристофер Марсалис в сопровождении вездесущего фактотума Рубена Доусона. На ходу брат распекал судмедэксперта:
– …раз мой сын так решил, значит, так и будет! В конце концов, я мэр или не мэр этого проклятого города? Делайте свое дело! И забирайте отсюда тело как можно быстрее!
Не вставая с колен, Джордан ждал, когда брат выйдет из-за шкафа и увидит, что сталось с его сыном. И тот увидел.
Кристофер смотрел на труп, а Джордан не сводил глаз с его лица: оно окаменело и в тот же миг словно осыпалось. Глаза помутнели, что было особенно заметно в этой залитой солнцем комнате. Джордан не знал, сколько еще суждено прожить его брату, но был совершенно уверен, что сейчас, в данный момент, он умер.
Крис круто повернулся и ушел за спасительную преграду шкафа. Джордан поднялся, глядя на спину брата в просветы полок, заставленных банками с краской. Было видно, что Крис закрыл лицо руками. Его седая голова составляла резкий контраст с цветными аэрозольными флакончиками и перемазанными краской тряпками.
Джордан подошел, положил руку ему на плечо. Кристофер, не оглядываясь, понял, чья это рука.
– Всемилостивый Боже, Джордан, кто же сотворил с ним такое?
– Не знаю, Крис, ей-богу, не знаю.
– Я не могу на него смотреть. Мне не верится, что это мой сын.
Кристофер прислонился к стене, опустил голову и стал нервно ковырять пол носком ботинка, будто стремясь просверлить дыру к центру Земли. В этой позе он простоял до тех пор, пока тело не увезли.
Рубен Доусон подошел и молча встал рядом с мэром – как всегда, в полной боевой готовности. Труп упаковали в пластиковый мешок. Джерри Хо покинул свою студию под шорох полиэтилена и скрип каталки – подобие похоронного марша. После него эпитафией на стене остался номер в дурацком облачке из комиксов, неуместном в такой момент, как звуки колыбельной.
Теперь их в студии осталось четверо. Четыре соляных столба, одержимых вопросами, которые возникают после каждого убийства. Кто? За что? Если на первый вопрос иногда удается ответить, то второй так и не имеет однозначного ответа.
Первым опомнился Кристофер Марсалис. В душе его клокотал гнев, и, может быть, благодаря этому гневу мэру удавалось владеть собой. Он подошел к стене, туда, где еще недавно сидел его мертвый сын.
– Что означает этот номер?
Вопрос повис над головами присутствующих на невидимой нити, которая терялась в небытии.
Джордан шумно перевел воздух и отошел в сторону. Природа наградила его огромным даром прозрения. Еще в полицейской академии, во время психологических тестов он поражал преподавателей своей способностью вникнуть в предложенную ситуацию и проанализировать ее до поистине микроскопических деталей.
Повинуясь инстинкту, он сверлил взглядом стену, пока вместо нее перед мысленным взором не возникло видение: кто-то подтаскивает труп Джеральда к стене и усаживает в странной, нелепой позе, а затем рука с зажатым в ней баллончиком краски выводит на стене облачко и…
– Это функция те-девять, – уверенно заявил он.
Три головы разом повернулись к нему. Рубен Доусон вновь обрел роль верного помощника мэра.
– Что такое функция те-девять?
Джордан достал из кармана сотовый телефон и начал быстро набирать номер, время от времени сверяясь с надписью на стене. Подтвердив свою догадку, он не изменил интонации и выражения лица, чтоб не выглядеть первым учеником в классе.
– Это система ввода текста SMS – посланий по мобильному. Программа телефона по нескольким буквам распознает возможные слова и выводит их на экран, так что вам не надо набирать слово целиком.
Джордан подошел к стене.
– Вот смотрите. Если вспомнить позу тела…
Ему с некоторым усилием удалось сдержаться и не назвать убитого по имени. В полиции не принято называть жертву по имени, поскольку это означает излишнюю пристрастность ведущего розыск.
– Увидев позу тела и эту надпись, я подумал, что между ними есть связь. Я набрал эти цифры на телефоне в функции те-девять, и вот что у меня получилось.
Джордан протянул присутствующим свой телефон. На цветном дисплее высветилась фраза: «Врач пришел».
Три головы вскинулись на удивление синхронно, и три пары глаз вопросительно уставились на Джордана. Секундное молчание было красноречивей любого вопроса.
Джордан продолжал идти своим путем. Всем, кто хорошо его знал, было ясно, что сейчас он обращается скорее к самому себе, чем к собеседникам.
– Жертве придали позу, вызывающую в памяти привычку Линуса, персонажа комиксов Чарльза Шульца, сосать большой палец и натягивать на ухо свое одеяло-фетиш.
Он ткнул в дисплей с выведенной фразой.
– Этот слоган вывешивает другой персонаж «Мелюзги», выставляя на улицу лоток психиатра.
Буррони смотрел на него невозмутимо, но в голосе невольно пробивалось восхищение.
– И что, по-твоему, это значит?
Джордан засунул мобильник в карман кожаной куртки.
– Едва ли убийца думал, что послание на стене трудно будет расшифровать. Схема так проста, что любая программа в полиции или ФБР в момент ее взломает.
Из того же кармана Джордан выудил сигарету, не доставая пачку. Не спеша закурил и одновременно выпустил дым и окончание своей версии:
– Я думаю, для убийцы это был своего рода дивертисмент, шутка, рассчитанная на то, чтобы указать нам…
Джордан вдруг осекся.
Я уже не лейтенант, Родригес.
– …рассчитанная на то, чтобы указать вам его следующие шаги.
Никто не заметил или сделал вид, что не заметил этого уточнения, тонкого нюанса, унесшего Джордана от них за миллионы световых лет.
Кристофер шагнул к нему. Буррони побледнел до синевы.
– Это в каком же смысле, Джордан?
Бывший полицейский, который, по словам Оскара Родригеса, останется им навсегда, вновь показал рукой на цифры.
– В прямом. Убийца обошелся с жертвой, как с Линусом, персонажем «Мелюзги». Вероятно, к следующей будет применен тот же критерий.
Сам того не сознавая, Джордан взял инициативу в свои руки, и все теперь смотрели ему в рот.
– Не знаю, кому уготовано это несчастье, но, если не ошибаюсь, весьма вероятны две вещи. Во-первых, это будет женщина…
– А во-вторых? – спросил Кристофер.
– В своем извращенном сознании убийца называет ее Люси.
6
Поезд остановился, и Лиза Герреро ощутила мягкий толчок, от которого у нее слегка сдавило грудь. Ржавый визг тормозов возвестил о прибытии на вокзал Гранд-Сентрал, в Нью-Йорк. Новый город, равнодушные люди, другой дом, обставленный по чужому вкусу. Но на сей раз это окончательный выбор, место начала новой жизни.
Она встала, взялась за ручку чемодана на колесиках с пристегнутой сверху косметичкой. Длинные волнистые волосы лениво колыхнулись на спине. Краешком глаза Лиза уловила мечтательное выражение на лице попутчика, который часть пути сидел напротив с ребенком лет восьми и все время изучал ее лицо, думая, что она этого не видит. Безликая внешность служащего, галстук на резинке и рубашка с короткими рукавами под пиджаком. Казалось, этого человека пугала ее красота: стоило им встретиться взглядом, он поспешно прятался за ответами на бесконечные вопросы мальчика.
Лиза подмигнула ему.
Он покраснел, как рак и стал помогать сыну надевать рюкзачок.
Лиза вышла из поезда и двинулась вдоль перрона по указателям, не обращая внимания на взгляды, которые устремлялись ей вслед и, как ветер, подталкивали к выходу. Ее никто не встречал, в данный момент жизни ей это было не нужно.
Она очутилась в просторном вестибюле Большого центрального вокзала – этого памятника из мрамора, дерева, лестниц, виданных и перевиданных фильмов.
Высокий потолок был не чем иным, как небом города, отрезком недавней истории, который Жаклин Кеннеди чудом спасла от разрушения, и теперь он остался свидетелем недавнего прошлого среди дворцов, устремленных в будущее.
Волоча за собой чемодан, Лиза свернула направо, в подземный переход, ведущий к сабвею.
Ей было известно, что на нижнем этаже вокзала есть знаменитый «Устричный бар», где тебе подадут все виды устриц, взращенных человеком для ублажения своей ротовой полости. Вспомнив о нем, Лиза решила официально отметить свое прибытие в город. Устрицы и бокал шампанского ознаменуют начало новой жизни, а возможно, и помогут забыть прежнюю, иначе она мало-помалу превратится в гнетущее воспоминание.
Смелей, Лиза, еще немного – и ты доплывешь!
Всю жизнь она искала тихую пристань. Больше всего на свете ей хотелось покоя, от которого люди в основной массе своей шарахаются, как от чумы. Ее главным желанием было оставаться незаметной, а природа наградила ее внешностью, совершенно несовместимой с этим желанием. Везде и всюду к ней обращались десятки глаз с единственным застывшим в них вопросом. А на ее разнообразные вопросы неизменно следовал один и тот же ответ.
И в конце концов она сдалась.
Если миру нужна такая, такой она и будет. Но белый флаг, который она вывесит, заинтересованным лицам обойдется очень дорого.
Лиза сошла по наклонному пандусу и очутилась перед баром. Стеклянные двери раздвинулись, и она вступила внутрь с бесподобно равнодушным видом, что, кстати, не оставило равнодушным никого из присутствующих.
Двое потрепанных временем хиппи у стойки бара прервали разговор; сидящий через два табурета от них корпулентный господин уронил поднесенную было ко рту устрицу себе на колени.
Официант в белой рубашке и темной жилетке разбежался ей навстречу и провел через большой зал к накрытому в углу столику на двоих.
Не придавая значения пустующему напротив месту, Лиза уселась и прислонила к стене чемодан. Любезно-индифферентный официант положил перед ней корочки меню с логотипом бара на крышке. Она небрежно оттолкнула их и одарила официанта самой ласковой из своих улыбок, отчего любезная индифферентность мгновенно растворилась в приливе симпатии.
– Не надо меню. Мне, пожалуйста, полный набор устриц и полбутылки шампанского, только похолоднее.
– Отменный выбор. Дюжина устриц вас устроит?
– Вполне. А две дюжины устроят еще больше.
Официант записал заказ и наклонился к ней с заговорщицким видом.
– Я в хороших отношениях с мэтром. Думаю, мне удастся выговорить вам целую бутылку по цене половины. Добро пожаловать в Нью-Йорк, мисс.
– Неужели так заметно, что я нездешняя?
Официант состроил гримаску и покачал головой.
– Во-первых, у вас чемодан, во-вторых, вы улыбаетесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55