Когда я доплыл до нее, она не смеялась, но это вовсе не означало, что она не смеялась раньше.
— Ты слишком резко наклонился вперед, вот доска и поехала. Ты не устал? Ты катаешься уже больше часа.
— Дай-ка я попробую еще разок, чтобы понять, овладел я техникой или нет. — Я посмотрел в чистую воду. До дна было футов шесть. Коралл казался коричневым и живым — ничего общего с теми яркими чистыми кораллами, которые можно встретить в магазинах. Я сказал: — Надеюсь, тут нет акул. А то в Калифорнии они бывают — по крайней мере, я читал в газетах.
— Время от времени появляются сообщения, что кто-то видел акулу. Обычно это истеричные туристки.
— Я знаю этих истеричных туристок с откушенными руками и ногами. Вот до чего доводит их страсть к преувеличениям.
Джилл расхохоталась, и мы стали поджидать большую волну, тихо покачиваясь на мелких, так далеко от берега, что, казалось, мы были посреди Тихого океана.
Я никогда не заплывал так далеко от берега — я имею в виду, сам, без лодки, но теперь я исполнился уверенности в себе и своей доске. Мне пришло в голову, что в последние месяцы я немало поплавал в разных частях света с разными спутницами, многих из которых уже нет в живых. Думать об этом было грустно, и я попытался выбросить печальные мысли из головы.
Уже взошло солнце, и вода сразу показалась теплее и приятнее. Пляж стал наполняться купальщиками. Парочка лодок отчалила от берега. Лодки направились в открытое море. Затем обе поймали волну, и их понесло в нашу сторону. Одна неудачно повернулась боком и опрокинулась, но ее пассажиры — двое подростков — легко вернули ее в нормальное положение и, весело хохоча, стали карабкаться в нее.
Я развернул доску, надеясь поймать ту же самую волну, но, не доходя до нас, она выдохлась, и мы потеряли к ней интерес. Подпрыгивая на волнах, мимо пролетел лыжник, которого тащил на тросе глиссер с огромным подвесным мотором. Мне показалось совершенно излишним привлекать такие мощности, чтобы тебя носило по океану, когда можно и так кататься на волнах.
— Мэтт! — услышал я голос Джилл.
— Да?
— Ты действительно так думаешь?
— О чем?
— О том, что ты там ляпнул в Вашингтоне. Насчет нас и Азии...
Некоторое время я смотрел на нее не без раздражения. Она ехала верхом на своей красной доске, как на лошади, видно, чувствуя себя так же уютно, как ковбой в седле. Ее светлые пряди прилипли к спине, а ее стройное, почти совсем нагое тело манило своей загорелой влажностью. Меня раздражало, что ее слова нарушили то приятное утреннее состояние, в которое я успел погрузиться. Я даже испытал искушение немного подыграть ей, чтобы сохранить наши приятные отношения, но я не стал рисковать: это могло бы только вызвать лишние подозрения.
— Жаль, очень жаль, детка, — сказал я сурово. — Мы вполне могли бы неплохо провести время, даже при исполнении обязанностей. Может, рано или поздно жизнь научит тебя не торопиться. Увидимся на берегу.
Я улегся на доску и двинулся к берегу. Она окликнула меня, но я продолжал грести. Вскоре я услышал всплески от ее гребков, и красная доска стала обгонять меня. Да, она неплохо умела управлять этой штуковиной.
— Мэтт! — крикнула она, оказавшись рядом. — Погоди... Я не хотела...
Я перестал грести. Мы дрейфовали к берегу, замедляя ход.
— У тебя, небось, встроен где-то в этой бальзе магнитофон, — мрачно предположил я.
— Это не бальза, а полиуретан, — поправила она. — А магнитофона там нет.
— Так или иначе, отчет может получиться неплохой. После настойчивых расспросов объект был вынужден признать, что действительно высказывал приписываемые ему суждения политического характера. Он заявил... кавычки... — Я покачал головой. — Киса, неужели, по-твоему, я настолько глуп, чтобы два раза так ошибаться? Ладно, один раз я дал маху. Дал легкомысленный ответ на то, что мне показалось легкомысленным вопросом. Не исключено, что тогда я был слишком пьян, чтобы вовремя понять, что к чему. Но теперь-то я трезв как стеклышко и сильно поумнел насчет неосмотрительных заявлений. Отныне всякий, кто желает действительно выяснить, что я думаю по тому или иному политическому вопросу, должен будет сделать это с помощью пентотала или скополамина, причем в больших дозах. Ну, что: я ясно выразился?
— Мэтт!
— Что же касается лично тебя, киса, — перебил я ее, — то я понимаю: тебе поручено приглядывать за мной, и по возможности пролезть ко мне в доверие. Я не имел против тебя ничего такого. Напротив, вчера я даже дал тебе шанс. Я бы мог сделать так, чтобы ты опростоволосилась полностью, а не наполовину. Что же я получаю взамен? Маленькая провокаторша из кожи вон лез чтобы заставить меня опять ляпнуть что-нибудь компрометирующее...
— Ты ошибаешься, — сказала Джилл, облизывая губы. — Я спросила потому, что... просто хотела знать. Потому что я сама думаю точно так же, как и ты...
— Ну, какая прелесть! — я бросил на нее ледяной взгляд. — Значит, мы родственные души? В политическом отношении? Милая, этот трюк так же стар, как и фокус “помогите-мне-пожалуйста-снять-платье”, прием, которым ты пыталась одолеть меня вчера. Лучше посоветуй Монаху нанять нового сценариста. А то этот сценарий протух. — Я ударил по воде руками, как веслами. — Пока, Джилл. Спасибо за урок. Ты неплохой агент — по обучению серфингу.
— Мэтт, подожди! — воскликнула она. — Я хотела тебе сказать о птицах... О морских птицах... Ну что ж, наконец-то она отважилась...
Глава 8
Я развернул доску — а это на самом деле не так легко, как кажется, потому как у нее есть нечто вроде хвоста, чтобы двигаться прямо. Но я все-таки развернулся и стал грести назад, к Джилл, сидевшей верхом на своей доске и с неудовольствием поглядывавшей на меня.
— Черт бы тебя побрал, — буркнула она. — Я вовсе не хотела...
— Хотела — не хотела — какое дело! — фыркнул я. — Лучше немного поверни голову, когда говоришь. А то за нами явно следят с берега. Если просто в бинокль, не страшно, но если в телескоп, то можно догадаться, о чем мы говорим, по губам даже с такого расстояния. Ты уверена, что доски чистые, без фокусов?
— Ну да. Я проверяла. Я же знала, что, может, придется раскрыться.
— Раскрывайся.
— На островах мало морских птиц, — сухо произнесла Джилл.
— Это так, зато всех прочих хоть отбавляй. Она вздохнула и сказала:
— Я не хотела так рано раскрываться. Чем больше разговоров, тем больше риска. Почему ты был такой противный — и вчера, и сегодня? Ты же знал, что рано или поздно с тобой кто-то попытается установить контакт. Ты мог предположить, что это буду я. Между прочим, я ухватилась за задание обеими руками. Мне хотелось как можно скорее установить с тобой связь. Но ты из кожи вон лез, чтобы этому помешать. Но почему?
— Среди прочего, заставить тебя решиться пойти на контакт, если ты за нас, — грубо отозвался я. — Или избавиться от тебя, если это не так.
— Мне не нравится, как ты ведешь себя, — буркнула Джилл. — Моя договоренность с Вашингтоном вовсе...
— Не смотри на берег! — предупредил я. — И вообще, кто ты такая, чтобы договариваться за счет всех нас, Джилл? Из-за тебя один уже поплатился жизнью — слишком уж ты осторожничала. Лично я не собираюсь последовать за ним — если, конечно, это будет зависеть от меня.
— Это нечестно? — воскликнула она. — Я вовсе ни при чем, что Нагуки...
— Нагуки сыграл роль громоотвода для твоего амбара, солнышко. Он принял удар молнии, предназначавшийся для тебя. Лично я плохой проводник электричества и осваивать эту роль не собираюсь. Ну, а вчера я намекнул тебе про птиц. Ты не отозвалась, а потому нечего жаловаться на холодный прием. — Она попыталась что-то возразить, но я быстро покачал головой. — Хватил, мы не можем тут дискутировать весь день. Быстро говори: что ты успела узнать? Что затеял Монах?
— Пока не знаю.
— Очень ценные сведения. Что же ты вообще знаешь?
— Не надо говорить таким тоном, — огрызнулась Джилл. — Кто ты такой, чтобы меня критиковать? Ты не жил тут, боясь ежеминутно, что тебя вычислили и... — она зябко повела плечами. — Ты не знаешь, что за человек Монах, на что он способен.
Не время было начинать дискуссию насчет того, кто лучше разбирается в повадках Монаха. Вместо этого я сказал:
— Полотенце у меня осталось на берегу, и я не могу одолжить его тебе, солнышко, чтобы было куда поплакаться. Но возьми себя в руки, вытри нос пальцем и расскажи мне, что же все-таки тебе известно. Если вообще тебе известно хоть что-то.
— Какой ты неимоверный нахал... — Она осеклась. Я улыбнулся ей, после чего она неохотно, но рассмеялась. Я был рад такому повороту. Я уже начал было думать, что ошибся, когда решил, что она обладает достаточным количеством отваги и интеллекта, чтобы на нее стоило обращать внимание. Вступать в поединок с Монахом и созданной им тут организацией, имея на своей стороне лишь наивную дебютанточку, было перспективой, прямо скажем, малопривлекательной. Но она рассмеялась, а стало быть, еще не все было потеряно. — Хорошо, Мэтт, — пробормотала она, — я поняла упрек. Только не надо ставить мне в вину то, что я немного перепугалась. Просто я впервые сталкиваюсь с чем-то подобным.
— Не надейся по-пустому, — сказал я. — Тебе будет страшно и во второй, и в двадцать второй раз. Просто ты позже поймешь, что от страха не умирают.
Она скорчила мне гримаску и сказала:
— Вот спасибо! Вот утешил! Ну ладно, что тебе надо знать?
— Начнем с политики. Как это в нее вписывается?
— В каком смысле?
— Какая связь между твоими политическими убеждениями и тем, что ты стала работать на нас, точнее, на Монаха? А потом, как получилось, что ты стала докладывать обо всем в Вашингтон? Ты действительно недовольна тем, что происходит в Азии?
— Ну да, конечно, недовольна, а ты разве нет? Потому-то я и появилась у Монаха. Он обещал, что попробует что-то сделать. Положить конец тем безобразиям, что мы творим в этой несчастной...
— Сойди с трибуны, киса, — вздохнул я. — Не надо играть на струнах моего сердца. Кто это “мы”?
— Ну, те, кого он завербовал в последнее время. Мэтт...
— Сколько вас?
— Точно не знаю. Человек пять-шесть. Но ты знаешь, как это делается. Мы почти не сталкиваемся друг с другом. Я знаю только тех, кого предложила сама. Монах попросил меня назвать несколько имен...
— Они все такие же юные, как и ты? Полные идиотских идей?
— Да, конечно, но... — Джилл обеспокоенно посмотрела на меня. — Ты хочешь сказать, что не веришь во все то, что якобы говорил в Вашингтоне?
— То, что я говорил, киса, рождено стратегией, а не чувствами. Если хочешь знать правду, жестокости наводят на меня скуку.
— Мне тебя жаль. Ты занимаешься этими жуткими делами так давно, что перестал быть человеком.
— Это не исключено, — сухо сказал я, — хотя я не понимаю, какое отношение это может иметь к происходящему. И к моим политическим пристрастиям также.
Я приехал сюда не собирать материал для статьи в журнале. Я приехал выполнить задание, а ты должна снабдить меня необходимой информацией. Пока я испытываю большой информационный голод. Давай напрямую. Верно ли, что Монаха не устраивает наша военная политика в Азии, если воспользоваться таким клише? И верно ли, что он завербовал тебя и таких же, как ты, юных идеалистов, пообещав вам, что попробует вернуть Азии мир и благополучие?
— Да, — хмуро сказала Джилл. — Он говорил очень убедительно.
— Согласен, — сказал я. — Он бывает убедителен, когда его аскетическое лицо озаряется фанатическим светом, и в его голубых глазах горит святой огонь. Это он умеет. Ты бы посмотрела, как он сыграл роль убежденного голубоглазого нациста несколько лет назад. Очень правдоподобно. Что с тобой, Джилл? Ты проснулась? Кто развеял гипнотические чары?
— Никто не развеял, — буркнула она. — И никто меня не гипнотизировал. Я не ребенок, Мэтт. Я знала, что делаю. И мои убеждения остались прежними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Ты слишком резко наклонился вперед, вот доска и поехала. Ты не устал? Ты катаешься уже больше часа.
— Дай-ка я попробую еще разок, чтобы понять, овладел я техникой или нет. — Я посмотрел в чистую воду. До дна было футов шесть. Коралл казался коричневым и живым — ничего общего с теми яркими чистыми кораллами, которые можно встретить в магазинах. Я сказал: — Надеюсь, тут нет акул. А то в Калифорнии они бывают — по крайней мере, я читал в газетах.
— Время от времени появляются сообщения, что кто-то видел акулу. Обычно это истеричные туристки.
— Я знаю этих истеричных туристок с откушенными руками и ногами. Вот до чего доводит их страсть к преувеличениям.
Джилл расхохоталась, и мы стали поджидать большую волну, тихо покачиваясь на мелких, так далеко от берега, что, казалось, мы были посреди Тихого океана.
Я никогда не заплывал так далеко от берега — я имею в виду, сам, без лодки, но теперь я исполнился уверенности в себе и своей доске. Мне пришло в голову, что в последние месяцы я немало поплавал в разных частях света с разными спутницами, многих из которых уже нет в живых. Думать об этом было грустно, и я попытался выбросить печальные мысли из головы.
Уже взошло солнце, и вода сразу показалась теплее и приятнее. Пляж стал наполняться купальщиками. Парочка лодок отчалила от берега. Лодки направились в открытое море. Затем обе поймали волну, и их понесло в нашу сторону. Одна неудачно повернулась боком и опрокинулась, но ее пассажиры — двое подростков — легко вернули ее в нормальное положение и, весело хохоча, стали карабкаться в нее.
Я развернул доску, надеясь поймать ту же самую волну, но, не доходя до нас, она выдохлась, и мы потеряли к ней интерес. Подпрыгивая на волнах, мимо пролетел лыжник, которого тащил на тросе глиссер с огромным подвесным мотором. Мне показалось совершенно излишним привлекать такие мощности, чтобы тебя носило по океану, когда можно и так кататься на волнах.
— Мэтт! — услышал я голос Джилл.
— Да?
— Ты действительно так думаешь?
— О чем?
— О том, что ты там ляпнул в Вашингтоне. Насчет нас и Азии...
Некоторое время я смотрел на нее не без раздражения. Она ехала верхом на своей красной доске, как на лошади, видно, чувствуя себя так же уютно, как ковбой в седле. Ее светлые пряди прилипли к спине, а ее стройное, почти совсем нагое тело манило своей загорелой влажностью. Меня раздражало, что ее слова нарушили то приятное утреннее состояние, в которое я успел погрузиться. Я даже испытал искушение немного подыграть ей, чтобы сохранить наши приятные отношения, но я не стал рисковать: это могло бы только вызвать лишние подозрения.
— Жаль, очень жаль, детка, — сказал я сурово. — Мы вполне могли бы неплохо провести время, даже при исполнении обязанностей. Может, рано или поздно жизнь научит тебя не торопиться. Увидимся на берегу.
Я улегся на доску и двинулся к берегу. Она окликнула меня, но я продолжал грести. Вскоре я услышал всплески от ее гребков, и красная доска стала обгонять меня. Да, она неплохо умела управлять этой штуковиной.
— Мэтт! — крикнула она, оказавшись рядом. — Погоди... Я не хотела...
Я перестал грести. Мы дрейфовали к берегу, замедляя ход.
— У тебя, небось, встроен где-то в этой бальзе магнитофон, — мрачно предположил я.
— Это не бальза, а полиуретан, — поправила она. — А магнитофона там нет.
— Так или иначе, отчет может получиться неплохой. После настойчивых расспросов объект был вынужден признать, что действительно высказывал приписываемые ему суждения политического характера. Он заявил... кавычки... — Я покачал головой. — Киса, неужели, по-твоему, я настолько глуп, чтобы два раза так ошибаться? Ладно, один раз я дал маху. Дал легкомысленный ответ на то, что мне показалось легкомысленным вопросом. Не исключено, что тогда я был слишком пьян, чтобы вовремя понять, что к чему. Но теперь-то я трезв как стеклышко и сильно поумнел насчет неосмотрительных заявлений. Отныне всякий, кто желает действительно выяснить, что я думаю по тому или иному политическому вопросу, должен будет сделать это с помощью пентотала или скополамина, причем в больших дозах. Ну, что: я ясно выразился?
— Мэтт!
— Что же касается лично тебя, киса, — перебил я ее, — то я понимаю: тебе поручено приглядывать за мной, и по возможности пролезть ко мне в доверие. Я не имел против тебя ничего такого. Напротив, вчера я даже дал тебе шанс. Я бы мог сделать так, чтобы ты опростоволосилась полностью, а не наполовину. Что же я получаю взамен? Маленькая провокаторша из кожи вон лез чтобы заставить меня опять ляпнуть что-нибудь компрометирующее...
— Ты ошибаешься, — сказала Джилл, облизывая губы. — Я спросила потому, что... просто хотела знать. Потому что я сама думаю точно так же, как и ты...
— Ну, какая прелесть! — я бросил на нее ледяной взгляд. — Значит, мы родственные души? В политическом отношении? Милая, этот трюк так же стар, как и фокус “помогите-мне-пожалуйста-снять-платье”, прием, которым ты пыталась одолеть меня вчера. Лучше посоветуй Монаху нанять нового сценариста. А то этот сценарий протух. — Я ударил по воде руками, как веслами. — Пока, Джилл. Спасибо за урок. Ты неплохой агент — по обучению серфингу.
— Мэтт, подожди! — воскликнула она. — Я хотела тебе сказать о птицах... О морских птицах... Ну что ж, наконец-то она отважилась...
Глава 8
Я развернул доску — а это на самом деле не так легко, как кажется, потому как у нее есть нечто вроде хвоста, чтобы двигаться прямо. Но я все-таки развернулся и стал грести назад, к Джилл, сидевшей верхом на своей доске и с неудовольствием поглядывавшей на меня.
— Черт бы тебя побрал, — буркнула она. — Я вовсе не хотела...
— Хотела — не хотела — какое дело! — фыркнул я. — Лучше немного поверни голову, когда говоришь. А то за нами явно следят с берега. Если просто в бинокль, не страшно, но если в телескоп, то можно догадаться, о чем мы говорим, по губам даже с такого расстояния. Ты уверена, что доски чистые, без фокусов?
— Ну да. Я проверяла. Я же знала, что, может, придется раскрыться.
— Раскрывайся.
— На островах мало морских птиц, — сухо произнесла Джилл.
— Это так, зато всех прочих хоть отбавляй. Она вздохнула и сказала:
— Я не хотела так рано раскрываться. Чем больше разговоров, тем больше риска. Почему ты был такой противный — и вчера, и сегодня? Ты же знал, что рано или поздно с тобой кто-то попытается установить контакт. Ты мог предположить, что это буду я. Между прочим, я ухватилась за задание обеими руками. Мне хотелось как можно скорее установить с тобой связь. Но ты из кожи вон лез, чтобы этому помешать. Но почему?
— Среди прочего, заставить тебя решиться пойти на контакт, если ты за нас, — грубо отозвался я. — Или избавиться от тебя, если это не так.
— Мне не нравится, как ты ведешь себя, — буркнула Джилл. — Моя договоренность с Вашингтоном вовсе...
— Не смотри на берег! — предупредил я. — И вообще, кто ты такая, чтобы договариваться за счет всех нас, Джилл? Из-за тебя один уже поплатился жизнью — слишком уж ты осторожничала. Лично я не собираюсь последовать за ним — если, конечно, это будет зависеть от меня.
— Это нечестно? — воскликнула она. — Я вовсе ни при чем, что Нагуки...
— Нагуки сыграл роль громоотвода для твоего амбара, солнышко. Он принял удар молнии, предназначавшийся для тебя. Лично я плохой проводник электричества и осваивать эту роль не собираюсь. Ну, а вчера я намекнул тебе про птиц. Ты не отозвалась, а потому нечего жаловаться на холодный прием. — Она попыталась что-то возразить, но я быстро покачал головой. — Хватил, мы не можем тут дискутировать весь день. Быстро говори: что ты успела узнать? Что затеял Монах?
— Пока не знаю.
— Очень ценные сведения. Что же ты вообще знаешь?
— Не надо говорить таким тоном, — огрызнулась Джилл. — Кто ты такой, чтобы меня критиковать? Ты не жил тут, боясь ежеминутно, что тебя вычислили и... — она зябко повела плечами. — Ты не знаешь, что за человек Монах, на что он способен.
Не время было начинать дискуссию насчет того, кто лучше разбирается в повадках Монаха. Вместо этого я сказал:
— Полотенце у меня осталось на берегу, и я не могу одолжить его тебе, солнышко, чтобы было куда поплакаться. Но возьми себя в руки, вытри нос пальцем и расскажи мне, что же все-таки тебе известно. Если вообще тебе известно хоть что-то.
— Какой ты неимоверный нахал... — Она осеклась. Я улыбнулся ей, после чего она неохотно, но рассмеялась. Я был рад такому повороту. Я уже начал было думать, что ошибся, когда решил, что она обладает достаточным количеством отваги и интеллекта, чтобы на нее стоило обращать внимание. Вступать в поединок с Монахом и созданной им тут организацией, имея на своей стороне лишь наивную дебютанточку, было перспективой, прямо скажем, малопривлекательной. Но она рассмеялась, а стало быть, еще не все было потеряно. — Хорошо, Мэтт, — пробормотала она, — я поняла упрек. Только не надо ставить мне в вину то, что я немного перепугалась. Просто я впервые сталкиваюсь с чем-то подобным.
— Не надейся по-пустому, — сказал я. — Тебе будет страшно и во второй, и в двадцать второй раз. Просто ты позже поймешь, что от страха не умирают.
Она скорчила мне гримаску и сказала:
— Вот спасибо! Вот утешил! Ну ладно, что тебе надо знать?
— Начнем с политики. Как это в нее вписывается?
— В каком смысле?
— Какая связь между твоими политическими убеждениями и тем, что ты стала работать на нас, точнее, на Монаха? А потом, как получилось, что ты стала докладывать обо всем в Вашингтон? Ты действительно недовольна тем, что происходит в Азии?
— Ну да, конечно, недовольна, а ты разве нет? Потому-то я и появилась у Монаха. Он обещал, что попробует что-то сделать. Положить конец тем безобразиям, что мы творим в этой несчастной...
— Сойди с трибуны, киса, — вздохнул я. — Не надо играть на струнах моего сердца. Кто это “мы”?
— Ну, те, кого он завербовал в последнее время. Мэтт...
— Сколько вас?
— Точно не знаю. Человек пять-шесть. Но ты знаешь, как это делается. Мы почти не сталкиваемся друг с другом. Я знаю только тех, кого предложила сама. Монах попросил меня назвать несколько имен...
— Они все такие же юные, как и ты? Полные идиотских идей?
— Да, конечно, но... — Джилл обеспокоенно посмотрела на меня. — Ты хочешь сказать, что не веришь во все то, что якобы говорил в Вашингтоне?
— То, что я говорил, киса, рождено стратегией, а не чувствами. Если хочешь знать правду, жестокости наводят на меня скуку.
— Мне тебя жаль. Ты занимаешься этими жуткими делами так давно, что перестал быть человеком.
— Это не исключено, — сухо сказал я, — хотя я не понимаю, какое отношение это может иметь к происходящему. И к моим политическим пристрастиям также.
Я приехал сюда не собирать материал для статьи в журнале. Я приехал выполнить задание, а ты должна снабдить меня необходимой информацией. Пока я испытываю большой информационный голод. Давай напрямую. Верно ли, что Монаха не устраивает наша военная политика в Азии, если воспользоваться таким клише? И верно ли, что он завербовал тебя и таких же, как ты, юных идеалистов, пообещав вам, что попробует вернуть Азии мир и благополучие?
— Да, — хмуро сказала Джилл. — Он говорил очень убедительно.
— Согласен, — сказал я. — Он бывает убедителен, когда его аскетическое лицо озаряется фанатическим светом, и в его голубых глазах горит святой огонь. Это он умеет. Ты бы посмотрела, как он сыграл роль убежденного голубоглазого нациста несколько лет назад. Очень правдоподобно. Что с тобой, Джилл? Ты проснулась? Кто развеял гипнотические чары?
— Никто не развеял, — буркнула она. — И никто меня не гипнотизировал. Я не ребенок, Мэтт. Я знала, что делаю. И мои убеждения остались прежними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29