– Для меня это имеет самое большое значение, – больше, чем что-либо другое в мире. Если б вы только могли сказать, что не утратили веру в меня! Скажите, Диана!
– Попытаюсь… если это доставит вам облегчение.
– Не чувствуя в душе? – грустно улыбнулся он. – Впрочем, это все же лучше, чем ничего. Еще раз благодарю вас. В конечном счете, не беспокойтесь за меня, раньше или позже все будет в порядке. Хотя, конечно, мне придется пережить кое-какие неприятности…
– Неприятности? – откликнулась я. – Дай Бог, чтобы не хуже!
– Не думаю, – с напускной бодростью сказал он. – У меня будет прекрасный адвокат, и все дело окажется огромным мыльным пузырем, вопреки всем уликам, собранным против меня.
– Не можем ли мы что-либо сделать, чтобы убедить других дать показания в вашу пользу? – спросила я, надеясь: он поймет, что я имею в виду только одну «другую» – Максину де Рензи.
По его лицу было заметно, что он понял намек. Лицо было очень печальным, но неожиданно глаза его блеснули.
– Есть одна вещь, которую вы могли бы сделать для меня… вы и никто другой, – нерешительно сказал он. – Но я не имею права просить вас.
– Скажите, я даю вам это право! – умоляюще произнесла я.
– Спасибо, дорогая Диана. Поверьте, я не хотел бы говорить вам об этом, если б от этого не зависело нечто большее, чем моя жизнь…
Он замялся. И пока я гадала в уме, что он хочет сказать, он вдруг подался ко мне вперед и вполголоса быстро произнес несколько фраз по-испански…
Он знал, что этот язык мне хорошо знаком; южная Калифорния, где я провела детство, когда-то принадлежала Мексике, а для мексиканцев (даже после того, как Соединенные Штаты завладели этой областью) – испанский язык до сих пор остается родным; и в нашей семье частенько говорили на этом языке. В Лондоне я иногда рассказывала Ивору об испанских обычаях, традициях, обрядах, которые наблюдала в Калифорнии, а на самодеятельных любительских концертах пела под гитару испанские песни – яркие, зажигающие, полные неги и знойного темперамента.
А сам Ивор, готовясь к дипломатической карьере, изучал европейские языки в специальном колледже. Смеясь, он называл меня сеньоритой-репетиторшей, потому что я обучила и его нескольким песням…
Те немногие испанские слова, которые он сейчас сказал мне, были произнесены очень быстро, и я надеялась, что кроме меня их никто не услышит. Но тюремный надзиратель в голубой униформе тотчас подбежал к нам с недоверчивым и сердитым видом.
– Молчать! – почти выкрикнул он Ивору. И, повернувшись ко мне, резко спросил:
– На каком языке он говорил?
– На испанском, – ответила я. – Он только пожелал мне здоровья и попрощался со мной. Мы с ним друзья, но между нами одно время была размолвка… а теперь все уладилось, и он захотел сказать мне на прощанье несколько ласковых слов. Неужели нельзя?
– Все равно, это запрещено! – повторил стражник упрямо. – И хотя разрешенные вам пять минут еще не прошли, арестант должен немедленно отправиться обратно в камеру. Я напишу на него рапорт и накажу за нарушение тюремного устава!
И он приказал Ивору «очистить» приемную комнату таким тоном, который показался мне звериным рычанием. Честное слово я была готова убить его и разогнать всю парижскую полицию. Слышать, как грубый, наглый тюремщик осмеливается кричать на человека лишь потому, что тот беспомощен и не смеет даже возразить ему, – о, эта сцена была невыносима!
Что касается Ивора, он сказал мне только «до свидания», а в дверях оглянулся, еще раз печально улыбнулся мне и вышел с высоко поднятой головой. Дверь за ним захлопнулась, послышались лязганье замка и грохот задвигаемой решетки. И снова гнетущая тишина.
Но мне почудилось – своей последней улыбкой он хотел сказать: «Я знаю, ты не покинешь меня!»
Глава 20. Диана идет на смертельный риск
Я действительно не собиралась покидать Ивора в беде. Наше короткое свидание почему-то укрепило во мне уверенность, что я могу доверять ему по-прежнему, что со временем все разъяснится и наши невзгоды развеются как дым.
Я только молила Бога ниспослать мне силу и смелость, чтобы удачно выполнить поручение Ивора. Он был прав – поручение это было очень трудным и рискованным. Недаром он подчеркнул, что не стал бы обращаться ко мне за помощью, если б это не было вызвано чем-то более серьезным, чем его жизнь.
Слова, которые он произнес по-испански вполголоса – почти шепотом – были следующие: «Пойдите одна в комнату, где произошло убийство. На балконе за окном – ящик с цветами, под ними футляр. Отнесите его Максине. Дорога каждая минута»…
Можно было подумать, что и сейчас он заботится только о ней, о Максине де Рензи, и я – именно я! – должна помогать ему и ей. Но даже это не поколебало моей уверенности в Иворе: сердце снова подсказало мне, что их связывает не любовь, а какое-то таинственное общее дело. А если даже и любовь – я все равно не отступлюсь, сделаю для них все, что в моих силах. Ведь для Ивора это «важнее жизни», и моя гордость не должна чувствовать себя уязвленной. Пусть даже в страшном доме, куда он посылает, меня ждет смерть или нечто худшее, чем смерть, – я обязана пойти туда!
Моей первой мыслью было отправиться туда немедленно. Но шел уже восьмой час вечера, скоро будет темно, и, хотя Ивор сказал: «Дорога каждая минута», – я побоялась сгоряча испортить все дело. Благоразумие взяло верх над порывом, я поняла: чтобы обеспечить успех, необходимо хорошенько продумать план действий.
По пути в отель, проезжая мимо ресторана Дюваль, я остановила кэб, расплатилась с возницей и зашла в ресторан. Там, усевшись за мраморный столик, заказала чашку шоколада, а заодно попросила принести мне вечерние газеты. Просмотрев их, я не нашла для себя ничего нового, никаких важных подробностей, кроме короткой заметки о том, что следствие по делу об убийстве на улице Филь Соваж продолжается. Как видно, интерес прессы к этому делу уже начал остывать.
Я даже не знала, в каком районе Парижа находится улица с таким названием, мрачным, как и трагедия, разыгравшаяся там минувшей ночью.
Но меня словно обожгло кипятком, когда рядом с этой заметкой я увидела фотографию Ивора – довольно неудачную; очевидно, она была перепечатана из лондонской газеты «Таймс» за прошлый год, когда Ивор только что вернулся из тибетской экспедиции. Эта фотография была выставлена тогда в витрине книжного магазина, где продавалась его нашумевшая книга о Лхассе, и я видела ее еще до того, как познакомилась с Ивором. Думала ли я тогда, что встречу ее еще раз при таких обстоятельствах?!
Между прочим в заметке сообщалось о том, что полиция опечатала комнату, в которой произошло убийство, и распорядилась не допускать туда никого, пока ее не осмотрят судебные эксперты. Это очень расстроило меня, так как нарушило мой план – любой ценой проникнуть в эту комнату и выполнить просьбу Ивора. Теперь надо было изыскивать какие-то другие пути. Вдобавок, Ивор предупредил, чтобы я была одна, т. е. без свидетелей, и это очень осложняло задачу…
Вернувшись вечером в «Елисейский Дворец», я вызвала Нэнси и отослала с ней тете Лилиан записку, в которой известила тетю, что завтра с утра навещу свою американскую подругу, которую случайно встретила в ресторане Дюваля. С этой подругой (писала я) мы не виделись больше года, она только что приехала в Париж из Нью-Йорка в туристский круиз. Возможно, я проведу с ней целые сутки, и тогда постараюсь вернуться на следующий день к девяти или десяти часам утра, так что пусть тетя не беспокоится за меня, все будет в порядке!
Я ненавижу всякую ложь и из-за этого нередко ссорилась с Лизой. Но на сей раз ложь была необходима: из слов Ивора я поняла, что его поручение должно быть окружено глубочайшей тайной.
Затем я попросила у дяди Эрика вчерашнюю газету, где был помещен фотоснимок дома на улице Филь Соваж, и внимательно рассмотрела его.
Мне сразу бросилось в глаза, что в этом большом шестиэтажном доме гостиничного типа каждая комната имеет перед окном небольшой балкон, причем балконы соседних комнат расположены довольно близко друг от друга; мне показалось, что расстояние между ними не превышает пяти-шести футов (два метра) и при известной ловкости и, конечно, смелости можно по карнизу перебраться с одного балкона на другой… если на стене есть какие-нибудь выступы, за которые можно уцепиться.
Это решило дело. Раз нельзя попасть в нужную мне комнату – попытаюсь проникнуть в соседнюю…
Согласно показаниям сыщика Жирара, когда он открыл дверь и осветил комнату карманным электрическим фонарем, Ивор Дандес стоял у раскрытого окна (фотоснимок этого окна также был помещен в газете); по-видимому, услыхав шаги и стук за дверью, он собирался бежать через балкон, но испугался огромной высоты…
Однако я-то знала, почему он стоял у окна!
И вот теперь мне самой предстояло завтра совершить головоломный трюк – проделать рискованный путь над бездной; другого пути не было.
На снимке было заметно, что чугунные перила на балконах имеют узорчатые переплетения и выступы. Перелезая с балкона на балкон, я могу зацепиться за них подолом платья и оказаться в беспомощном положении; платье было мне помехой, и я подумала, что наилучшим выходом из этой ситуации была бы мужская одежда: мне нужно переодеться парнем!
Кстати, в этом у меня уже имелся некоторый опыт. В Нью-Йорке, когда я училась в колледже, мы не раз ставили школьные спектакли, разыгрывая небольшие сценки; и так как мальчишки обычно относились к «девчоночьим затеям» пренебрежительно, мне (как и другим девушкам) приходилось иногда переодеваться и выступать в мужской роли. Мы даже приклеивали небольшие усики.
Нечто подобное было и в Лондоне: я уже говорила, что лорд и леди Маунтстюарт любили устраивать у себя концерты и самодеятельные спектакли, ставили «живые картины», в которых я участвовала в роли буколических пастушков или влюбленных юношей. На эти спектакли, устраиваемые обычно после бала, приглашался весь «цвет» Лондона.
Да и с Лизой мы иногда, дурачась, переодевались в мужскую одежду, а Боб Уэст – в дамское платье, чем вызывали переполох среди прислуги и смешили до слез добрую тетушку Лилиан.
Чтобы меня не выдал голос, я обычно старалась говорить хрипловатым баском. Впрочем, на этот раз мне придется разговаривать немного, но вот откуда в Париже взять мужскую одежду? Не покупать же костюм в магазине готового платья!..
Правду говорит пословица: «Утро вечера мудренее». Проведя беспокойную ночь, не переставая думать о завтрашнем дне, я в конце концов нашла выход: утром администратор отеля сообщил мне адрес театрального салона-ателье, где актерам и актрисам за небольшую плату давали напрокат костюмы к любой пьесе любой эпохи.
Без труда разыскав заведение, я обратилась к хозяйке салона, полной, солидной даме с пышной прической:
– Мадам! – сказала я. – Мне нужен на один вечер мужской костюм для участия в любительском спектакле. Не сможете ли вы мне помочь?
– О да, конечно, мадемуазель, это наша профессия, – затараторила дама, – мы подберем для вас любой гардероб по вашему вкусу. Смею вас уверить, из вас получится очаровательный молодой человек! Каким персонажем вы собираетесь стать? Аристократом, буржуа, военным или, может быть, из низших слоев населения?
– Нет-нет, – возразила я. – Мне нужен обычный современный костюм.
– Понимаю, мадемуазель, мы сделаем для вас. В нашем костюме вы будете иметь потрясающий успех! Какой оттенок вам желательней, – темный или посветлей?.. Одну минуту, мадемуазель!
Она тут же вызвала двух мастериц, которые, не переставая говорить мне комплименты, стали примерять мне то одну, то другую вещь, пока не остановились на простеньком обиходном коричневом костюме, не бросающемся в глаза. Это было как раз то, что мне нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38