Только бойцы спешились, укрываясь от пуль за горячим телом боевой машины, только водитель выволок из десантного люка распушенный местами, жирно смазанный черный буксировочный трос, как в край гусеницы долбанула кумулятивная граната, выгрызла раскаленным добела пламенем звено, и гусеница развалилась. Осколком гранаты чиркнуло Шильцова по темечку, срезало лоскуток кожи вместе с волосами, и кровь залила командиру лицо. Он думал, что это пот, только какой-то маслянистый, и, вытирая его со лба, кинулся к заднему люку БМП.
- Эй, военные!! - хрипло орал он. - Тетку вывели шустренько!! А то второй раз шизданут, мокрого места не останется!!
Костлявый солдатик с мелким, мстительным личиком, по кличке Бур, стоял на одном колене под передком БМП и, прижимая автомат прикладом к животу, стрелял по дувалам; пули впивались в сухую глину, во все стороны разлетались камешки. Шильцов обозвал его дегенератом и объяснил, что стрелять надо по цели, а не просто так. Двое бойцов из «сто одиннадцатого» бронетранспортера перебежали к боевой машине пехоты.
- Товарищ капитан! - горланил из люка наводчик Быков и, словно белым флагом, размахивал шлемофоном. - Первый вызывает! Первый! Ответьте Первому!
- Пошли его на куй! - ответил Шильцов, продолжая размазывать кровь по лбу. - Скажи, что некогда…
Быкову было страшно, он не любил Шильцова и не доверял ему. Солдату казалось, что командир группы слишком легкомысленный, а такой не внушает доверия в бою. Первый - он потому и первый, что умнее и опытнее, а значит, может что-то такое приказать, отчего сразу прекратится стрельба, и станет безопасно, тихо, и все бойцы уцелеют.
- Он не может, - ответил Быков в ларинги. - А что ему передать?.. Как вы сказали?
Интеллигентный Быстроглазов, как ни странно, ответил, как и Шильцов, тоже матом и никакого чудодейственного приказа не выдал. «Есть!» - зачем-то ответил Быков, отбрасывая ставший вдруг совершенно бесполезным источник связи с мудрым и могущественным Первым. Разбивая колени, он забрался на свой крохотный стульчик, взялся за рукоятки наведения и приник к окулярам. Желтый круг, покрытый паутиной прицельной сетки, и ничего больше не видать. Дым, пыль, бесформенные пятна. Он нажал пальцем кнопку электроспуска. Автоматическая пушка залязгала, плюясь снарядами. Заработала вытяжная вентиляция, слизывая синий дым. Еще очередь! Еще!!
Абдуллаев ринулся выполнять приказ командира. Он схватился за вечно заклинивающую ручку двери десантного отделения, повис на ней, и только тогда дверь открылась.
- Эй, дэвушка! - позвал Абдуллаев, ослепленный солнцем и потому ничего не видящий в темной утробе десантного отделения. - Выходи! Только быстра нада! Где ты там спрятался, а, дэвушка?
Гуля зажмурила глаза от яркого света, который ворвался через люк ослепительным взрывом. Стрельба оглушила ее, и девушка невольно закрыла лицо руками. Абдуллаев хотел схватить ее за руку, чтобы вытащить, но промахнулся и зажал в кулаке воротник куртки.
- Быстра нада!
Шильцов, расставив руки, остановил мчащуюся прямо на него боевую машину техзамыкания.
- Ты что, епанулся?!! - закричал на него почерневший за несколько минут боя лейтенант Мухин с покрытым пылью, как сединой, ежиком. Он обнимал башню, часто дышал и напоминал мужчину, которого раньше времени сдернули с женщины. - Уйди с дороги, ишак ты ферганский!
- Стоять, сказал! - ответил Шильцов, не думая освобождать дорогу. - Не лей поносом! Женщину забрать надо.
- Какую еще женщину?? Ниязов, вперед!! - прохрипел он своему водителю и дернулся телом, будто под ним был конь. И снова брызнул липкой слюной на Шильцова: - Я тебя сейчас по асфальту раскатаю, урод ты недоделанный! В голове ПХД и «летучка» горят, машины растащить надо, быстро убежал, бля!!
Гуля запищала, когда Абдуллаев выдернул ее наружу. Боец был трезв и потому чувствовал себя под обстрелом не так комфортно, как Шильцов, но необыкновенное поручение помогло преодолеть вязкий страх. Он почувствовал себя суперменом, большим, сильным и отчаянно храбрым.
- Ах, что ж ты так крычишь!! - поморщился он, ковыряя в ухе, и пригнул голову Гули. Можно и за талию взять. А как она пахнет хорошо. А ладошки у нее гладенькие!
- Я боюсь… Мне страшно… - лепетала Гуля.
Лучше умереть, чем признаться, что ему тоже страшно, что у него бурчит в животе, а в груди невесомость, и хочется упасть на землю, да еще зарыться в какую-нибудь глубокую-глубокую нору.
- Да что тут страшно… - как можно уверенней произнес он. - Вот сюда, за броню… Ага… Все будет харашо… Не нада бояться, дэвушка.
И под мышку ее, и ладонь вскользь прошла по ее груди.
- Ой, мамочки!! - Она снова схватилась за лицо. - Что с нами делают!??
Пушка БМП, разворачиваясь, просвистела над ними и оглушительно застучала. Гуля упала на колени. Пламя выгоняло из ствола снаряд за снарядом, и горячие волны оглушили и обожгли их. Абдуллаев тоже перепугался насмерть и присел на корточки.
- Эй, Бык, дурак!! - закричал он, ударяя прикладом по броне. - Куда лупишь, салабон!! Вот же пиридурок…
Он привстал, выглянул из-за брони, чтобы увидеть, готова ли вторая БМП принять девушку, открыт ли в ней люк десантного отделения, и тотчас в его лицо влепилась пуля от крупнокалиберного пулемета. Гуля даже услышала звук, похожий на шлепок, как будто ботинком в грязь - чвок! Абдуллаева с залитым кровавой слизью лицом откинуло назад, и он вешалкой упал на спину. У Гули крик застрял в горле. В первое мгновение она подумала, что солдат не туда сунул голову и выпачкался в красной масляной краске. На четвереньках подползла к нему, зачем-то пошлепала его по груди и посмотрела на лицо. Нет, нет, это не лицо человека! Это… это собранные в комок объедки с праздничного стола, перемешанные остатки селедки под шубой, свеклы с орехами, раздавленная клубника, дрожащие лепестки холодца и осколки косточек… Все это она уже видела в приемном отделении медико-санитарного батальона. Видела искромсанных, обезображенных, с изуродованными лицами, с лопнувшими животами, видела вывалившиеся из черепа мозги, вскрытые аорты, синие губы, желтые пятки; видела пульсирующие внутренности, острые края обломанных костей, развороченные грудные клетки, оторванные ноги, вытекшие глаза - но все это было для нее последствием какой-то жуткой бойни, некоего страшного, тайного преступления, механизм которого был ей неведом. В госпиталь привозили истерзанные тела откуда-то извне, из другого, недоступного ей мира, и она даже не пыталась представить себе, что в нем происходило, кто и какие совершал действия, приведшие к такому жуткому результату. Война, регулярно поставляющая в госпиталь этот страшный продукт, была для Гули адом, абстрактным и совершенным злом, гигантским клубящимся пламенем, похожим на атомный взрыв. А эта перестрелка… разве она так опасна? Вот же светит солнце, вот голубое небо, вот стоят деревья на обочине дороги, а вот Шильцов упирается обеими руками в передок БМП и ругается, как в пивнушке. А тот страшный, огромный, рвущий людей на части ад - он не здесь, он где-то далеко, в другом мире, куда Гуля никогда не попадет, а здесь всего лишь мелкое недоразумение, и пули посвистывают совсем не страшно, как росчерки тонкого пера, и автоматы тарахтят, как швейные машинки, и надо просто привыкнуть к грохоту и мату, и тогда тут совсем не будет страшно. Но почему же, почему же с Абдуллаевым случился этот кошмар? Это не могло произойти здесь. Бойца принесло сюда из далекого ада, он вывалился оттуда, где разрывается на части земля, и небо чернее ночи, и солнце облито кровью, и мечутся над головой огромные летучие мыши, и бродят повсюду звероподобные душманы с длинными и острыми, как у вампиров, зубами. Абдуллаев… Абдуллаев… Нелепость! Абсурд! Ты меня разыгрываешь! Ты не можешь быть таким страшным, таким изуродованным, таким несчастным!
Гуля схватила бойца за куртку, дернула рассерженно, с обидой и на выдохе протянула длинную тоскливую ноту - может быть, она невольно запела о чем-то безутешном женском? Костлявый Бур катился по обочине, словно высохшая колючая ветка, подгоняемая ветром.
- Выходи!! Ползком!! Сюда!! - кричал он из-под колес БТРа и махал рукой. Пули ложились рядом с ним, они пищали и пылили; Бур замолкал, опускал голову и несколько мгновений становился невидимым и немым, как будто уходил под воду. Гуля послушно устремлялась к Буру, но тот, кашляя и плюясь, начинал кричать совсем иное:
- Куда??! Стоять!! Ложись, е-мое!! Пригнись же, бли-и-и-н!!
Гуля снова падала у катков боевой машины, вокруг нее лопалась земля, что-то жужжало, свистело, происходила какая-то пыльная и прогорклая свистопляска, в которой принимали участие маленькие и озорные чертики.
- Давай, вперед!! Перебежками!! - снова командовал Бур, почему-то напоминая большого краба, который сидел в густой тени БТРа и шевелил своими члениками. - Нет!! Стой!! Стой!! Поздно!! Замри там!! Ну тя на фиг… Я же говорю «быстро», и это значит быстро… Ай, суки, заепали…
Он ткнулся лбом в землю и надолго замер, притворяясь мертвым. Пули, словно пчелы, почуявшие похитителя меда, стали подбираться к лежащему между колес бойцу: ж-ж-ж-ж… Сейчас накажут, вопьются в его тело, нашпигуют его собой, чтоб неповадно ему было мед жрать.
- Бу-у-ур!! - орали бойцы из-за брони. - Чего вы там застряли?!!
- Абдуллу убило!! - отзывался Бур, не поворачивая головы. - Прикройте, а то я даже пёрнуть спокойно не могу!
- Бур, где тетка?!! Тетка цела?!!
Тетка, она же Гуля Каримова, сидела на корточках у разорванной гусеницы и теребила в руках прорезиненный мешочек индивидуального перевязочного пакета. Она вытащила его из нарукавного кармана машинально, подчиняясь отработанному рефлексу медицинского работника, который видит перед собой окровавленного человека, но Абдуллаев был мертв, его переход от жизни к смерти был мгновенным, не занял даже доли секунды, и потому суетиться, бороться, отбиваться от наползающего могильного холода не было нужды. А Бур прижимался к земле своим худым телом, кусал губы, кряхтел, плевался, матерился, вращал зрачками и все никак не мог заставить себя вскочить на ноги и пробежать каких-то десять метров. Вот вроде созрел, настроился, и его жилистое тело уже напряглось для броска, и он весь натянулся, как тетива, и ткнул несколько раз носком ботинка в землю, чтобы зацепиться получше, и уже грудь приподнял - ну точно как на стартовой колодке в легкоатлетической секции «Динамо», в которой когда-то давно пригоршнями греб медали, кубки и грамоты, ибо не было ему равных в беге на стометровке. И вот сейчас… ну же, Бур, не дрейфь, ты же не человек, ты худая угловатая молния, ты же пронзаешь воздух, как стрела, как бумеранг; вот же цель, неимоверно близко, почти что рукой дотянуться можно, вот она, жалкая, перепуганная насмерть брюнеточка, не утратившая привлекательности даже среди такой дури; рвани к ней, она беспомощна, она красива, она нуждается в тебе; Бур! ну что же ты, Бур! быстроногий олень, гепард, хлыст! Ты сможешь, ты быстрее пули, осколка и огня, вставай же, беги… ну представь, что ты получишь тетку в награду, представь полковую баню, и в ней никого, только ты и она; она голая, вообще голая, совершенно, стоит босыми ногами на мокром деревянном полу, по ее коже скользят струи воды, грудь блестит, сосочки коричневые, иди-иди, лижи ее, трогай ее, клади руку куда хочешь, все дозволено, все…
- А-а-а-а! - заорал Бур, сгреб судорожным движением пыль и выскочил из-под колес. Ветер в ушах, сердце в пятки… а-а-а-а… ноги молотят, пространство скручивается в пружину… а-а-а-а… близко, уже близко… не догони меня, пуля, лети себе мимо, не трогайте меня, осколки, не разорвись, мое сердечко… Ах! Что это? Неужели пуля достала? Не может быть! Но почему острый удар в шею, словно раскаленным добела гвоздем ткнули? И почему земля стала на дыбы и ударила по лицу наотмашь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
- Эй, военные!! - хрипло орал он. - Тетку вывели шустренько!! А то второй раз шизданут, мокрого места не останется!!
Костлявый солдатик с мелким, мстительным личиком, по кличке Бур, стоял на одном колене под передком БМП и, прижимая автомат прикладом к животу, стрелял по дувалам; пули впивались в сухую глину, во все стороны разлетались камешки. Шильцов обозвал его дегенератом и объяснил, что стрелять надо по цели, а не просто так. Двое бойцов из «сто одиннадцатого» бронетранспортера перебежали к боевой машине пехоты.
- Товарищ капитан! - горланил из люка наводчик Быков и, словно белым флагом, размахивал шлемофоном. - Первый вызывает! Первый! Ответьте Первому!
- Пошли его на куй! - ответил Шильцов, продолжая размазывать кровь по лбу. - Скажи, что некогда…
Быкову было страшно, он не любил Шильцова и не доверял ему. Солдату казалось, что командир группы слишком легкомысленный, а такой не внушает доверия в бою. Первый - он потому и первый, что умнее и опытнее, а значит, может что-то такое приказать, отчего сразу прекратится стрельба, и станет безопасно, тихо, и все бойцы уцелеют.
- Он не может, - ответил Быков в ларинги. - А что ему передать?.. Как вы сказали?
Интеллигентный Быстроглазов, как ни странно, ответил, как и Шильцов, тоже матом и никакого чудодейственного приказа не выдал. «Есть!» - зачем-то ответил Быков, отбрасывая ставший вдруг совершенно бесполезным источник связи с мудрым и могущественным Первым. Разбивая колени, он забрался на свой крохотный стульчик, взялся за рукоятки наведения и приник к окулярам. Желтый круг, покрытый паутиной прицельной сетки, и ничего больше не видать. Дым, пыль, бесформенные пятна. Он нажал пальцем кнопку электроспуска. Автоматическая пушка залязгала, плюясь снарядами. Заработала вытяжная вентиляция, слизывая синий дым. Еще очередь! Еще!!
Абдуллаев ринулся выполнять приказ командира. Он схватился за вечно заклинивающую ручку двери десантного отделения, повис на ней, и только тогда дверь открылась.
- Эй, дэвушка! - позвал Абдуллаев, ослепленный солнцем и потому ничего не видящий в темной утробе десантного отделения. - Выходи! Только быстра нада! Где ты там спрятался, а, дэвушка?
Гуля зажмурила глаза от яркого света, который ворвался через люк ослепительным взрывом. Стрельба оглушила ее, и девушка невольно закрыла лицо руками. Абдуллаев хотел схватить ее за руку, чтобы вытащить, но промахнулся и зажал в кулаке воротник куртки.
- Быстра нада!
Шильцов, расставив руки, остановил мчащуюся прямо на него боевую машину техзамыкания.
- Ты что, епанулся?!! - закричал на него почерневший за несколько минут боя лейтенант Мухин с покрытым пылью, как сединой, ежиком. Он обнимал башню, часто дышал и напоминал мужчину, которого раньше времени сдернули с женщины. - Уйди с дороги, ишак ты ферганский!
- Стоять, сказал! - ответил Шильцов, не думая освобождать дорогу. - Не лей поносом! Женщину забрать надо.
- Какую еще женщину?? Ниязов, вперед!! - прохрипел он своему водителю и дернулся телом, будто под ним был конь. И снова брызнул липкой слюной на Шильцова: - Я тебя сейчас по асфальту раскатаю, урод ты недоделанный! В голове ПХД и «летучка» горят, машины растащить надо, быстро убежал, бля!!
Гуля запищала, когда Абдуллаев выдернул ее наружу. Боец был трезв и потому чувствовал себя под обстрелом не так комфортно, как Шильцов, но необыкновенное поручение помогло преодолеть вязкий страх. Он почувствовал себя суперменом, большим, сильным и отчаянно храбрым.
- Ах, что ж ты так крычишь!! - поморщился он, ковыряя в ухе, и пригнул голову Гули. Можно и за талию взять. А как она пахнет хорошо. А ладошки у нее гладенькие!
- Я боюсь… Мне страшно… - лепетала Гуля.
Лучше умереть, чем признаться, что ему тоже страшно, что у него бурчит в животе, а в груди невесомость, и хочется упасть на землю, да еще зарыться в какую-нибудь глубокую-глубокую нору.
- Да что тут страшно… - как можно уверенней произнес он. - Вот сюда, за броню… Ага… Все будет харашо… Не нада бояться, дэвушка.
И под мышку ее, и ладонь вскользь прошла по ее груди.
- Ой, мамочки!! - Она снова схватилась за лицо. - Что с нами делают!??
Пушка БМП, разворачиваясь, просвистела над ними и оглушительно застучала. Гуля упала на колени. Пламя выгоняло из ствола снаряд за снарядом, и горячие волны оглушили и обожгли их. Абдуллаев тоже перепугался насмерть и присел на корточки.
- Эй, Бык, дурак!! - закричал он, ударяя прикладом по броне. - Куда лупишь, салабон!! Вот же пиридурок…
Он привстал, выглянул из-за брони, чтобы увидеть, готова ли вторая БМП принять девушку, открыт ли в ней люк десантного отделения, и тотчас в его лицо влепилась пуля от крупнокалиберного пулемета. Гуля даже услышала звук, похожий на шлепок, как будто ботинком в грязь - чвок! Абдуллаева с залитым кровавой слизью лицом откинуло назад, и он вешалкой упал на спину. У Гули крик застрял в горле. В первое мгновение она подумала, что солдат не туда сунул голову и выпачкался в красной масляной краске. На четвереньках подползла к нему, зачем-то пошлепала его по груди и посмотрела на лицо. Нет, нет, это не лицо человека! Это… это собранные в комок объедки с праздничного стола, перемешанные остатки селедки под шубой, свеклы с орехами, раздавленная клубника, дрожащие лепестки холодца и осколки косточек… Все это она уже видела в приемном отделении медико-санитарного батальона. Видела искромсанных, обезображенных, с изуродованными лицами, с лопнувшими животами, видела вывалившиеся из черепа мозги, вскрытые аорты, синие губы, желтые пятки; видела пульсирующие внутренности, острые края обломанных костей, развороченные грудные клетки, оторванные ноги, вытекшие глаза - но все это было для нее последствием какой-то жуткой бойни, некоего страшного, тайного преступления, механизм которого был ей неведом. В госпиталь привозили истерзанные тела откуда-то извне, из другого, недоступного ей мира, и она даже не пыталась представить себе, что в нем происходило, кто и какие совершал действия, приведшие к такому жуткому результату. Война, регулярно поставляющая в госпиталь этот страшный продукт, была для Гули адом, абстрактным и совершенным злом, гигантским клубящимся пламенем, похожим на атомный взрыв. А эта перестрелка… разве она так опасна? Вот же светит солнце, вот голубое небо, вот стоят деревья на обочине дороги, а вот Шильцов упирается обеими руками в передок БМП и ругается, как в пивнушке. А тот страшный, огромный, рвущий людей на части ад - он не здесь, он где-то далеко, в другом мире, куда Гуля никогда не попадет, а здесь всего лишь мелкое недоразумение, и пули посвистывают совсем не страшно, как росчерки тонкого пера, и автоматы тарахтят, как швейные машинки, и надо просто привыкнуть к грохоту и мату, и тогда тут совсем не будет страшно. Но почему же, почему же с Абдуллаевым случился этот кошмар? Это не могло произойти здесь. Бойца принесло сюда из далекого ада, он вывалился оттуда, где разрывается на части земля, и небо чернее ночи, и солнце облито кровью, и мечутся над головой огромные летучие мыши, и бродят повсюду звероподобные душманы с длинными и острыми, как у вампиров, зубами. Абдуллаев… Абдуллаев… Нелепость! Абсурд! Ты меня разыгрываешь! Ты не можешь быть таким страшным, таким изуродованным, таким несчастным!
Гуля схватила бойца за куртку, дернула рассерженно, с обидой и на выдохе протянула длинную тоскливую ноту - может быть, она невольно запела о чем-то безутешном женском? Костлявый Бур катился по обочине, словно высохшая колючая ветка, подгоняемая ветром.
- Выходи!! Ползком!! Сюда!! - кричал он из-под колес БТРа и махал рукой. Пули ложились рядом с ним, они пищали и пылили; Бур замолкал, опускал голову и несколько мгновений становился невидимым и немым, как будто уходил под воду. Гуля послушно устремлялась к Буру, но тот, кашляя и плюясь, начинал кричать совсем иное:
- Куда??! Стоять!! Ложись, е-мое!! Пригнись же, бли-и-и-н!!
Гуля снова падала у катков боевой машины, вокруг нее лопалась земля, что-то жужжало, свистело, происходила какая-то пыльная и прогорклая свистопляска, в которой принимали участие маленькие и озорные чертики.
- Давай, вперед!! Перебежками!! - снова командовал Бур, почему-то напоминая большого краба, который сидел в густой тени БТРа и шевелил своими члениками. - Нет!! Стой!! Стой!! Поздно!! Замри там!! Ну тя на фиг… Я же говорю «быстро», и это значит быстро… Ай, суки, заепали…
Он ткнулся лбом в землю и надолго замер, притворяясь мертвым. Пули, словно пчелы, почуявшие похитителя меда, стали подбираться к лежащему между колес бойцу: ж-ж-ж-ж… Сейчас накажут, вопьются в его тело, нашпигуют его собой, чтоб неповадно ему было мед жрать.
- Бу-у-ур!! - орали бойцы из-за брони. - Чего вы там застряли?!!
- Абдуллу убило!! - отзывался Бур, не поворачивая головы. - Прикройте, а то я даже пёрнуть спокойно не могу!
- Бур, где тетка?!! Тетка цела?!!
Тетка, она же Гуля Каримова, сидела на корточках у разорванной гусеницы и теребила в руках прорезиненный мешочек индивидуального перевязочного пакета. Она вытащила его из нарукавного кармана машинально, подчиняясь отработанному рефлексу медицинского работника, который видит перед собой окровавленного человека, но Абдуллаев был мертв, его переход от жизни к смерти был мгновенным, не занял даже доли секунды, и потому суетиться, бороться, отбиваться от наползающего могильного холода не было нужды. А Бур прижимался к земле своим худым телом, кусал губы, кряхтел, плевался, матерился, вращал зрачками и все никак не мог заставить себя вскочить на ноги и пробежать каких-то десять метров. Вот вроде созрел, настроился, и его жилистое тело уже напряглось для броска, и он весь натянулся, как тетива, и ткнул несколько раз носком ботинка в землю, чтобы зацепиться получше, и уже грудь приподнял - ну точно как на стартовой колодке в легкоатлетической секции «Динамо», в которой когда-то давно пригоршнями греб медали, кубки и грамоты, ибо не было ему равных в беге на стометровке. И вот сейчас… ну же, Бур, не дрейфь, ты же не человек, ты худая угловатая молния, ты же пронзаешь воздух, как стрела, как бумеранг; вот же цель, неимоверно близко, почти что рукой дотянуться можно, вот она, жалкая, перепуганная насмерть брюнеточка, не утратившая привлекательности даже среди такой дури; рвани к ней, она беспомощна, она красива, она нуждается в тебе; Бур! ну что же ты, Бур! быстроногий олень, гепард, хлыст! Ты сможешь, ты быстрее пули, осколка и огня, вставай же, беги… ну представь, что ты получишь тетку в награду, представь полковую баню, и в ней никого, только ты и она; она голая, вообще голая, совершенно, стоит босыми ногами на мокром деревянном полу, по ее коже скользят струи воды, грудь блестит, сосочки коричневые, иди-иди, лижи ее, трогай ее, клади руку куда хочешь, все дозволено, все…
- А-а-а-а! - заорал Бур, сгреб судорожным движением пыль и выскочил из-под колес. Ветер в ушах, сердце в пятки… а-а-а-а… ноги молотят, пространство скручивается в пружину… а-а-а-а… близко, уже близко… не догони меня, пуля, лети себе мимо, не трогайте меня, осколки, не разорвись, мое сердечко… Ах! Что это? Неужели пуля достала? Не может быть! Но почему острый удар в шею, словно раскаленным добела гвоздем ткнули? И почему земля стала на дыбы и ударила по лицу наотмашь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46