Мне уже было почти все равно, я готов был согласиться. Но тут пришел расстроенный начальник РОВД и сказал, что вертолета не будет.
— Какого вертолета? — спрашиваю.
— Никакого, — говорит. — Эти уважаемые бюрократы никакого вертолета для операции (он поднял вверх руку: для ОПЕРАЦИИ!) не дают. Сказали: обходитесь своими силами.
— Действительно — бюрократы! — поддакнул я и с ходу взял быка за рога. — Поехали брать Рому своими силами.
— Поехали, — согласился начальник. Сильно он из-за вертолета расстроился.
— Да, — подхватил поэт. — Мы поедем и возьмем Рому. И тогда я подарю ему томик своих стихов с автографом. И Гене Поляничко я тоже подарю томик своих великолепных стихов с автографом.
— Гене ты уже дарил, батоне.
— Ну и что? Мне для Гены ничего не жалко, — возразил поэт, и мы отправились брать Рому. Восемь человек с оружием на трех автомобилях. Но без вертолета... О, это была блестящая, профессиональная операция. Клоунада! Мы вломились в палисадничек за Роминым домом с пистолетами в руках. Половина на ногах не стоит. Я чувствовал себя последним идиотом и думал только о том, чтобы кто-нибудь сдуру да по пьяни не открыл стрельбу.
Мы вломились. В палисаднике, в беседке, сидят Рома и... Саня Карцев. Пьют. Беседуют. Литровая бутылка чачи стоит почти пустая.
— Здорово, — говорю, — Саня.
— О-о-о... а вы как тут оказались?
— Понятно... Здорово, Рома. Собирайся, пошли. Я за тобой.
Рома смотрит на меня глазами изумленными и говорит:
— А я уже все Сане рассказал. У него претензий нет.
— Ага, — подтверждает Карцев. — Он все рассказал. К нему пер... пертензий нет. Садись с нами, Женя, выпей.
Все, ребята, я больше не могу! Ну не могу я больше. Я не знаю, что делать... то ли плакать, то ли смеяться, то ли материться! Театр абсурда и «Кавказская пленница» вперемешку. Налил себе полстакана чачи, хватанул... потом взял обоих красавцев — и Саню, и Рому — за шкирки и потащил в машину. Поэт кричит: «Постойте, я еще Роме томик своих стихов с автографом не подарил!» А меня смех нервный разбирает. Ничего, отвечаю, в другой раз... лет через десять.
— А-а, — кричит поэт, — тогда я лягу на эту зеленую траву и буду лежать здесь, как поэт Лермонтов, убитый на дуэли. И буду лежать, пока не умру, и тогда вы все пожалеете. Вот какой я человек!
Все стали говорить мне, что так не поступают, нельзя поэта обижать. Он, дескать, очень ранимый. Ну ранимый так ранимый, пришлось уступить. Всучил он томик своих стихов Роме. С автографом. Рома, по-моему, ничего не понял, но зато поэт остался доволен и не стал умирать, как Лермонтов. Так я спас великого грузинского поэта.
* * *
А Рому я хотел отвезти в ИВС. Но не тут-то было.
— Нельзя, — сказали мне. — Сейчас должны родственники прийти. Прощаться будут... Мы тут живем, у нас такой обычай.
Короче — ой!.. ой, сейчас начнется опять! И никуда не денешься — такой здесь обычай. Но у меня уже на душе маленько полегче стало: и Рому взяли, и поэту жизнь спасли. В общем, прощание разбойника Амиряна с родственниками я пережил. Поэт опять же стихи читал. Проснувшийся Гена Поляничко рыдал. А Карцев — наоборот — дремал... Простились. Дали мне родственники «Волгу». Я Рому назад посадил, прижал с двух сторон своими невменяемыми операми, сам сел с родственничком вперед, — и погнали. Погнали быстренько, пока еще какое-нибудь прощание не началось.
Едем в Тбилиси. Ночь уже. Звездная, прохладная. Водитель-родственничек пьян — будь здоров. Доедем или не доедем — непонятно. Дорога петляет, горы, обрывы, а этот пьяный джигит, знай, шпарит под сотню. Трое невменяемых на заднем сиденье спят. Водитель напевает что-то себе под нос. Я сижу смотрю в небо. По сторонам или вперед лучше не смотреть: страшно. В багажнике поросенок визжит. Это Роме в дорогу дали. А еще у нас с собой винища литров десять и мешок со всяким хмели-сунели. Поросенок визжит, водитель поет, Карцев храпит. Я сижу, смотрю на звезды, думаю: «Доедем или не доедем?»
Чудо, но доехали. Опустили Рому в камеру. Вместе с мешком, вином и поросенком. Объясняю оперу в ИВС: родственники, так и так, передали. Подержите уж пока. Тот говорит: а чего? Подержим. А пока давай, говорит, выпьем. Ты, наверно, хороший опер, а я так вообще отличный, мастер спорта по борьбе. Чего бы это нам не выпить?
Ой, мама Леля, что же делать?
— Нет, — говорю, — не могу. Мне один великий поэт книжку свою подарил. Вот видишь — с автографом. Сейчас пойду читать.
— О-о, — отвечает грузинский опер. — Это очень достойно. Нужно за это выпить.
Ставит на стол бутылку марочного коньяку и, разумеется, хмели-сунели.
А я уже не могу, все! У меня хмели-сунели изо всех дыр торчит, коньяк к горлу подступает. Я сам себе противен. Одна мысль в голове: нужно отсюда выбираться. Срочно нужно выбираться. Иначе — полный феномен-уникум! Хмели, блин, сунели. Оклахома как она есть... тьфу, Джорджия.
* * *
Еле я от опера вырвался. Мои орлы, пока я Рому оформлял, исчезли. Нашел их только в гостинице: спят в холле вповалку. Без документов, конечно... их милиционер привел, сказал администратору: свои. Вот и спят. Ну и слава Богу. Немного и я поспал, строго-настрого наказал Сане с Геной больше не пить, а утром пошел добывать билеты. Где там! Нет билетов — и все. Ни на поезд, ни на самолет.
И тогда я пошел прямо в МВД Грузии. Вид у меня такой: грязные джинсы, опухшая морда, не первой свежести сорочка. В карманах пустячки — три ПМ. Ну их-то, слава Богу, не видно. Вот так и закатываюсь в приемную министерства.
— Здравствуйте, я капитан спецслужбы МВД СССР. Мне необходимо поговорить с руководством.
И предъявляю удостоверение, слава Богу, свое — не перепутал. А надо знать грузин — на них любое слово с приставкой «спец» действует магически. Тем более что в Тбилиси такой «спец»службы не было, слыхом они о ней не слыхивали, а потому, наверное, вообразили себе неизвестно что, но что-то очень страшное, важное и крутое.
И меня прямиком проводят к замминистра. Кабинет огромный, шикарный, хозяин холеный, седой, генеральские погоны горят. Картинка. Ну, представляюсь, объясняю .ситуацию. А ему вообще-то все это до фонаря. Он на меня смотрит безразлично и спрашивает:
— А вот ты такого-то и такого-то в Ленинграде знаешь?
А я знаю. Ну, сразу другой коленкор. Оживился замминистра:
— Ну, давай, капитан, выпьем за знакомство!
— Нет, — говорю я, — никак не могу. Рад бы с вами, товарищ заместитель министра, выпить, но у меня... тыр-пыр, восемь дыр.
Не стал он меня принуждать, спасибо ему. Снял трубку, позвонил в аэропорт.
— Есть билеты?
— Нет.
— Знать ничего не знаю, снять с ближайшего рейса четверых мешочников.
И — мне:
— Порядок, получай свои билеты. Лети.
Я бегом в гостиницу, к своим орлам. А там... Правильно, застолье. Человек пятнадцать, и уже лезгинку пляшут. Всеобщее уважение и любовь. Гармония. Жаль, поэта не хватает. А у меня появляется искушение вытащить все три «пээма» и перестрелять их всех. Кто-то уже мне стакан в руки сует, о настоящей дружбе говорит, об уважении, о традициях. Кое-как отбился я, отвел Гену в сторону.
— Как же так, — говорю, — Гена? Мы же договаривались. Нам же лететь сегодня.
— Да вот, — отвечает, — так уж вышло... познакомились мы с одним грузином. А он Веру знает, оказывается.
— О Господи! Какую Веру? Какую, к маме, Веру. Опомнись, Геша.
— Да ты не переживай. Вера в Смольном работает, у нее в Смольном все схвачено. Вот какая Вера, он ей передачку готовит.
Точно, смотрю, тащит грузин сумку с вином. Это, мол, для Веры. Вера в Смольном работает, и уж у нее там все схвачено... А нам уже пора на самолет. Я хватаю своих невменяемых, сумку эту и — на такси в ИВС, за Ромой. Быстро получаю Рому с мешком, но без поросенка, к счастью. За шиворот — и в тачку. В аэропорту — спасибо замминистру, помог! — нас встречают, и все уже готово, билеты на руках. С двумя невменяемыми, с Ромой, с сумкой вина для Веры, у которой в Смольном все схвачено, с тремя пистолетами я, в обход таможни, иду в самолет. Гуд бай, Джорджия!
Взлетели. Мои орлы начинают хлестать Верино винишко со стюардессами. Ситуация совершенно неуправляемая... но мне уже все равно, лишь бы разбойника Рому доставить.
Пулково... и все начинается по новой: Рома, сумка плюс два бездыханных тела. До сих пор не верю, что смог со всем с этим справиться. Но как-то справился. Рому сдал в ИВС, боевых соратников развез по домам. Вот только Верину сумку некуда пристроить. А там вина коллекционные, по двадцать пять — тридцать рублей бутылка! Да еще и перепела... Что делать? На другой день оба — и Саня, и Гена — трезвенькие, тихие такие. Ну, говорю, где эта ваша Вера? В Смольном, отвечают. Адрес? Телефон? Фамилия?
Молчат оба-два. Знают только, что Вера — как Ленин — в Смольном. Так, короче, все это вино с перепелами выжрала спецслужба. Один я не пил — не мог. Не то что пить — смотреть не мог. Тошно было.
Вот, пожалуй, и все... Рому, конечно, посадили. Добавили к той группе и посадили. А я еще долго потом при звуке грузинской речи вздрагивал.
Особенности национальной агентуры
Агент. Агентурная работа... Ух, сколько всего кроется за этими словами для человека непосвященного. А уж для посвященного сколько!
...Лучше оставаться непосвященным. Честное слово — лучше. Лечь на диван, включить телик и посмотреть какой-нибудь старый советский детектив. Там хорошо выбритые и аккуратно подстриженные следователи, там совершенно трезвые оперативники. Там матерому рецидивисту Рваному строго, но вежливо говорят: «Вы, гражданин Редькин, изобличены»... Титры... «Мосфильм»... Главный консультант генерал-майор Проценко.
Привет генерал-майору! Поздравления творческому коллективу киностудии «Мосфильм»... Поздравляю вас соврамши.
Почему я про старое кино вспомнил?.. Там же про оперработу все ложь. Все? Нет, не все. Ничего не врали про агентурную работу... Ее в наших фильмах просто не было... Вообще не было. И хоть за это им спасибо. По фильмам выходило, что доблестные, гладко выбритые и трезвые все раскрывали мощью своего интеллекта. Без всякой агентуры... «Вы смотрели?» — «Нет». — «Посмотрите обязательно. Очень жизненная картина».
В реальной работе опера УР все несколько по-другому. Вот если бы в соседнем кабинете сидел главный консультант генерал-майор Проценко... Но генерал-майор занят на «Мосфильме». Поэтому в жизни главным консультантом опера является агент — это я говорю совершенно серьезно. Могу даже повторить избитые штампы: агент — глаза и уши оперуполномоченного, агентура — святая святых угрозыска и т. д.
Избито, но так и есть. Все, что связано с агентурой, закрыто грифом «Совершенно секретно». Регламентировано приказом МВД №008. Сам приказ представляет собой пятидесятистраничную брошюру... о-го-го!.. Хорошего агента берегут. Ему подбрасывают деньжат, прикрывают его «маленькие шалости», наливают опохмелиться и достают дозу, когда его ломает... Это правда, хотя товарищ генерал-майор Проценко мосфильмовцам такого не расскажет.
Все правда. Все так. Все совершенно секретно. И тем не менее жизнь подбрасывает порой та-а-акие сюжеты! Слушай, инвестигейтер.
* * *
Сюжетец первый. Не по хронологии, а по уровню идиотизма.
Был случай, когда мне срочно понадобился агент для подсадки в камеру, соседом, к одному блатному. Комбинация стандартная, простенькая, но результаты могла дать замечательные... Ты мне потом напомни, я тебе об этом расскажу. Случай интересный. Но сейчас речь об агенте. В камеру подсадным не всякого запустишь. Дело это серьезное, сопряженное не только с известными лишениями и дискомфортом, но и с риском. Поэтому на такие мероприятия привлекали только «платников», то есть агентов на зарплате. И только с уголовным прошлым. Если уж по правде говорить, то и с настоящим. И с будущим. Но это нас сейчас не особо волнует.
Итак, мне позарез нужен агент-платник. В камере ИВС Куйбышевского РУВД скучает блатняга, которому нужен сосед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Какого вертолета? — спрашиваю.
— Никакого, — говорит. — Эти уважаемые бюрократы никакого вертолета для операции (он поднял вверх руку: для ОПЕРАЦИИ!) не дают. Сказали: обходитесь своими силами.
— Действительно — бюрократы! — поддакнул я и с ходу взял быка за рога. — Поехали брать Рому своими силами.
— Поехали, — согласился начальник. Сильно он из-за вертолета расстроился.
— Да, — подхватил поэт. — Мы поедем и возьмем Рому. И тогда я подарю ему томик своих стихов с автографом. И Гене Поляничко я тоже подарю томик своих великолепных стихов с автографом.
— Гене ты уже дарил, батоне.
— Ну и что? Мне для Гены ничего не жалко, — возразил поэт, и мы отправились брать Рому. Восемь человек с оружием на трех автомобилях. Но без вертолета... О, это была блестящая, профессиональная операция. Клоунада! Мы вломились в палисадничек за Роминым домом с пистолетами в руках. Половина на ногах не стоит. Я чувствовал себя последним идиотом и думал только о том, чтобы кто-нибудь сдуру да по пьяни не открыл стрельбу.
Мы вломились. В палисаднике, в беседке, сидят Рома и... Саня Карцев. Пьют. Беседуют. Литровая бутылка чачи стоит почти пустая.
— Здорово, — говорю, — Саня.
— О-о-о... а вы как тут оказались?
— Понятно... Здорово, Рома. Собирайся, пошли. Я за тобой.
Рома смотрит на меня глазами изумленными и говорит:
— А я уже все Сане рассказал. У него претензий нет.
— Ага, — подтверждает Карцев. — Он все рассказал. К нему пер... пертензий нет. Садись с нами, Женя, выпей.
Все, ребята, я больше не могу! Ну не могу я больше. Я не знаю, что делать... то ли плакать, то ли смеяться, то ли материться! Театр абсурда и «Кавказская пленница» вперемешку. Налил себе полстакана чачи, хватанул... потом взял обоих красавцев — и Саню, и Рому — за шкирки и потащил в машину. Поэт кричит: «Постойте, я еще Роме томик своих стихов с автографом не подарил!» А меня смех нервный разбирает. Ничего, отвечаю, в другой раз... лет через десять.
— А-а, — кричит поэт, — тогда я лягу на эту зеленую траву и буду лежать здесь, как поэт Лермонтов, убитый на дуэли. И буду лежать, пока не умру, и тогда вы все пожалеете. Вот какой я человек!
Все стали говорить мне, что так не поступают, нельзя поэта обижать. Он, дескать, очень ранимый. Ну ранимый так ранимый, пришлось уступить. Всучил он томик своих стихов Роме. С автографом. Рома, по-моему, ничего не понял, но зато поэт остался доволен и не стал умирать, как Лермонтов. Так я спас великого грузинского поэта.
* * *
А Рому я хотел отвезти в ИВС. Но не тут-то было.
— Нельзя, — сказали мне. — Сейчас должны родственники прийти. Прощаться будут... Мы тут живем, у нас такой обычай.
Короче — ой!.. ой, сейчас начнется опять! И никуда не денешься — такой здесь обычай. Но у меня уже на душе маленько полегче стало: и Рому взяли, и поэту жизнь спасли. В общем, прощание разбойника Амиряна с родственниками я пережил. Поэт опять же стихи читал. Проснувшийся Гена Поляничко рыдал. А Карцев — наоборот — дремал... Простились. Дали мне родственники «Волгу». Я Рому назад посадил, прижал с двух сторон своими невменяемыми операми, сам сел с родственничком вперед, — и погнали. Погнали быстренько, пока еще какое-нибудь прощание не началось.
Едем в Тбилиси. Ночь уже. Звездная, прохладная. Водитель-родственничек пьян — будь здоров. Доедем или не доедем — непонятно. Дорога петляет, горы, обрывы, а этот пьяный джигит, знай, шпарит под сотню. Трое невменяемых на заднем сиденье спят. Водитель напевает что-то себе под нос. Я сижу смотрю в небо. По сторонам или вперед лучше не смотреть: страшно. В багажнике поросенок визжит. Это Роме в дорогу дали. А еще у нас с собой винища литров десять и мешок со всяким хмели-сунели. Поросенок визжит, водитель поет, Карцев храпит. Я сижу, смотрю на звезды, думаю: «Доедем или не доедем?»
Чудо, но доехали. Опустили Рому в камеру. Вместе с мешком, вином и поросенком. Объясняю оперу в ИВС: родственники, так и так, передали. Подержите уж пока. Тот говорит: а чего? Подержим. А пока давай, говорит, выпьем. Ты, наверно, хороший опер, а я так вообще отличный, мастер спорта по борьбе. Чего бы это нам не выпить?
Ой, мама Леля, что же делать?
— Нет, — говорю, — не могу. Мне один великий поэт книжку свою подарил. Вот видишь — с автографом. Сейчас пойду читать.
— О-о, — отвечает грузинский опер. — Это очень достойно. Нужно за это выпить.
Ставит на стол бутылку марочного коньяку и, разумеется, хмели-сунели.
А я уже не могу, все! У меня хмели-сунели изо всех дыр торчит, коньяк к горлу подступает. Я сам себе противен. Одна мысль в голове: нужно отсюда выбираться. Срочно нужно выбираться. Иначе — полный феномен-уникум! Хмели, блин, сунели. Оклахома как она есть... тьфу, Джорджия.
* * *
Еле я от опера вырвался. Мои орлы, пока я Рому оформлял, исчезли. Нашел их только в гостинице: спят в холле вповалку. Без документов, конечно... их милиционер привел, сказал администратору: свои. Вот и спят. Ну и слава Богу. Немного и я поспал, строго-настрого наказал Сане с Геной больше не пить, а утром пошел добывать билеты. Где там! Нет билетов — и все. Ни на поезд, ни на самолет.
И тогда я пошел прямо в МВД Грузии. Вид у меня такой: грязные джинсы, опухшая морда, не первой свежести сорочка. В карманах пустячки — три ПМ. Ну их-то, слава Богу, не видно. Вот так и закатываюсь в приемную министерства.
— Здравствуйте, я капитан спецслужбы МВД СССР. Мне необходимо поговорить с руководством.
И предъявляю удостоверение, слава Богу, свое — не перепутал. А надо знать грузин — на них любое слово с приставкой «спец» действует магически. Тем более что в Тбилиси такой «спец»службы не было, слыхом они о ней не слыхивали, а потому, наверное, вообразили себе неизвестно что, но что-то очень страшное, важное и крутое.
И меня прямиком проводят к замминистра. Кабинет огромный, шикарный, хозяин холеный, седой, генеральские погоны горят. Картинка. Ну, представляюсь, объясняю .ситуацию. А ему вообще-то все это до фонаря. Он на меня смотрит безразлично и спрашивает:
— А вот ты такого-то и такого-то в Ленинграде знаешь?
А я знаю. Ну, сразу другой коленкор. Оживился замминистра:
— Ну, давай, капитан, выпьем за знакомство!
— Нет, — говорю я, — никак не могу. Рад бы с вами, товарищ заместитель министра, выпить, но у меня... тыр-пыр, восемь дыр.
Не стал он меня принуждать, спасибо ему. Снял трубку, позвонил в аэропорт.
— Есть билеты?
— Нет.
— Знать ничего не знаю, снять с ближайшего рейса четверых мешочников.
И — мне:
— Порядок, получай свои билеты. Лети.
Я бегом в гостиницу, к своим орлам. А там... Правильно, застолье. Человек пятнадцать, и уже лезгинку пляшут. Всеобщее уважение и любовь. Гармония. Жаль, поэта не хватает. А у меня появляется искушение вытащить все три «пээма» и перестрелять их всех. Кто-то уже мне стакан в руки сует, о настоящей дружбе говорит, об уважении, о традициях. Кое-как отбился я, отвел Гену в сторону.
— Как же так, — говорю, — Гена? Мы же договаривались. Нам же лететь сегодня.
— Да вот, — отвечает, — так уж вышло... познакомились мы с одним грузином. А он Веру знает, оказывается.
— О Господи! Какую Веру? Какую, к маме, Веру. Опомнись, Геша.
— Да ты не переживай. Вера в Смольном работает, у нее в Смольном все схвачено. Вот какая Вера, он ей передачку готовит.
Точно, смотрю, тащит грузин сумку с вином. Это, мол, для Веры. Вера в Смольном работает, и уж у нее там все схвачено... А нам уже пора на самолет. Я хватаю своих невменяемых, сумку эту и — на такси в ИВС, за Ромой. Быстро получаю Рому с мешком, но без поросенка, к счастью. За шиворот — и в тачку. В аэропорту — спасибо замминистру, помог! — нас встречают, и все уже готово, билеты на руках. С двумя невменяемыми, с Ромой, с сумкой вина для Веры, у которой в Смольном все схвачено, с тремя пистолетами я, в обход таможни, иду в самолет. Гуд бай, Джорджия!
Взлетели. Мои орлы начинают хлестать Верино винишко со стюардессами. Ситуация совершенно неуправляемая... но мне уже все равно, лишь бы разбойника Рому доставить.
Пулково... и все начинается по новой: Рома, сумка плюс два бездыханных тела. До сих пор не верю, что смог со всем с этим справиться. Но как-то справился. Рому сдал в ИВС, боевых соратников развез по домам. Вот только Верину сумку некуда пристроить. А там вина коллекционные, по двадцать пять — тридцать рублей бутылка! Да еще и перепела... Что делать? На другой день оба — и Саня, и Гена — трезвенькие, тихие такие. Ну, говорю, где эта ваша Вера? В Смольном, отвечают. Адрес? Телефон? Фамилия?
Молчат оба-два. Знают только, что Вера — как Ленин — в Смольном. Так, короче, все это вино с перепелами выжрала спецслужба. Один я не пил — не мог. Не то что пить — смотреть не мог. Тошно было.
Вот, пожалуй, и все... Рому, конечно, посадили. Добавили к той группе и посадили. А я еще долго потом при звуке грузинской речи вздрагивал.
Особенности национальной агентуры
Агент. Агентурная работа... Ух, сколько всего кроется за этими словами для человека непосвященного. А уж для посвященного сколько!
...Лучше оставаться непосвященным. Честное слово — лучше. Лечь на диван, включить телик и посмотреть какой-нибудь старый советский детектив. Там хорошо выбритые и аккуратно подстриженные следователи, там совершенно трезвые оперативники. Там матерому рецидивисту Рваному строго, но вежливо говорят: «Вы, гражданин Редькин, изобличены»... Титры... «Мосфильм»... Главный консультант генерал-майор Проценко.
Привет генерал-майору! Поздравления творческому коллективу киностудии «Мосфильм»... Поздравляю вас соврамши.
Почему я про старое кино вспомнил?.. Там же про оперработу все ложь. Все? Нет, не все. Ничего не врали про агентурную работу... Ее в наших фильмах просто не было... Вообще не было. И хоть за это им спасибо. По фильмам выходило, что доблестные, гладко выбритые и трезвые все раскрывали мощью своего интеллекта. Без всякой агентуры... «Вы смотрели?» — «Нет». — «Посмотрите обязательно. Очень жизненная картина».
В реальной работе опера УР все несколько по-другому. Вот если бы в соседнем кабинете сидел главный консультант генерал-майор Проценко... Но генерал-майор занят на «Мосфильме». Поэтому в жизни главным консультантом опера является агент — это я говорю совершенно серьезно. Могу даже повторить избитые штампы: агент — глаза и уши оперуполномоченного, агентура — святая святых угрозыска и т. д.
Избито, но так и есть. Все, что связано с агентурой, закрыто грифом «Совершенно секретно». Регламентировано приказом МВД №008. Сам приказ представляет собой пятидесятистраничную брошюру... о-го-го!.. Хорошего агента берегут. Ему подбрасывают деньжат, прикрывают его «маленькие шалости», наливают опохмелиться и достают дозу, когда его ломает... Это правда, хотя товарищ генерал-майор Проценко мосфильмовцам такого не расскажет.
Все правда. Все так. Все совершенно секретно. И тем не менее жизнь подбрасывает порой та-а-акие сюжеты! Слушай, инвестигейтер.
* * *
Сюжетец первый. Не по хронологии, а по уровню идиотизма.
Был случай, когда мне срочно понадобился агент для подсадки в камеру, соседом, к одному блатному. Комбинация стандартная, простенькая, но результаты могла дать замечательные... Ты мне потом напомни, я тебе об этом расскажу. Случай интересный. Но сейчас речь об агенте. В камеру подсадным не всякого запустишь. Дело это серьезное, сопряженное не только с известными лишениями и дискомфортом, но и с риском. Поэтому на такие мероприятия привлекали только «платников», то есть агентов на зарплате. И только с уголовным прошлым. Если уж по правде говорить, то и с настоящим. И с будущим. Но это нас сейчас не особо волнует.
Итак, мне позарез нужен агент-платник. В камере ИВС Куйбышевского РУВД скучает блатняга, которому нужен сосед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44