— Да откуда?
Объясняю им ситуацию: помогайте! Ребята — без вопросов — идут со мной. Нас уже трое. На улице вижу, как упырь Братынский загружает в служебную «Волгу» свой солидный портфель и не менее солидную задницу. Желаю больших успехов на совещании, Станислав Михалыч! Передавайте горячий привет прокурору... «Волга», рыча двигателем, уезжает. А во двор вкатывается Игорь Лялин на своей «копеечке»-развалюхе. И мы летим в Купчино, в адрес к нашей проститутке... Стрелки бегут, сколько у нас времени в запасе, мы не знаем. А вот то, что эти кутаисские герои могут пойти на любую крайность, знаем точно... Стрелки бегут.
Все, что можно сделать в этой ситуации, так это предупредить проститутку, чтобы дверь никому не открывала. Это может полностью сорвать операцию, но другого выхода уже нет.
Прошу Игоря тормознуть у ближайшего телефона-автомата. И в тот самый момент, когда я уже опустил монетку в прорезь, у меня вдруг появляется блестящая мысль: проще выманить путану из дому, чем «запирать» ее внутри... Тем более что я знаю, как это сделать. Мой агент рассказывал, что она часто «дружит» с испанскими морячками... А у меня в «Жигулях» Димон сидит, который по-испански шпарит весьма прилично.
— Давай, — говорю, — Дима, впаривай ей что хочешь, но из хаты вытащи обязательно и без промедления.
Димон звонит этой подруге и, путая язык Сервантеса с великим и могучим, назначает срочную встречу. Страстью, мол, горю испанской, прекрасная моя Дульсинея. Срочно приезжай.
Путанка клюнула, и нам всем стало немного легче. Вроде и стрелки стали двигаться чуть медленнее. Но расслабляться все равно некогда. Едем... Мы едем, но не имеем ни малейшего представления, чем же может дело обернуться. Разумеется, можно было махнуть на все рукой — человека-то мы из-под удара вывели! — и пойти пить водку. Приедет бригада кутаисская, заберет своих Чачуа с Кипиани — и все! Плюнули и забыли. Хрен с ней, со статистикой.
Но нет! Я уже не могу отдать этих уродов просто так. Меня уже зацепило, и я должен их взять. Не ради статистики, а для себя. Такая натура дурная... Мы едем, и вдруг на одном перекрестке я вижу знакомые морды: четверо фарцовщиков с «Галеры» спорят оживленно о чем-то возле белой «восьмерки». Стоп, машина! Берем на абордаж!
Подходим к голубцам: стоять! Ну, они нас тоже знают, бежать или еще какой номер отколоть никто даже не пытается. Я уже очень взведенный, объясняю ситуацию: нужно оружие... любое... лично для меня, на один вечер, с возвратом. Они немного поколебались, не могут понять, что происходит. Но я повторяю: очень нужно. Лично мне.
И один вдруг достает и протягивает мне газовый револьвер. Ну теперь мы «вооружены». Летим!.. Сейчас, по прошествии десяти лет, абсурдность ситуации кажется еще более очевидной: четверо ментов получастным образом, на частной машине, с газовой пукалкой, отобранной у фарцовщиков, едут брать вооруженных убийц. Бред, Зазеркалье, театр абсурда.
...Вылетаем на Софийскую, находим дом. И снова происходит неправдоподобно-киношная история... Почти одновременно с нами к дому подкатывает такси и оттуда выходят... два грузина. У одного в руках спортивная сумка. Но и это еще не все, как говорят в рекламе. В тот же самый момент из подъезда выходит расфуфыренная мадам. Я нашу путану в лицо никогда не видел, но сразу понял: она. Позже выяснилось, что не ошибся.
Грузины входят в дом, путана уезжает на том самом такси. Мы сидим в «копейке». Ждем, чтобы они поднялись и начали действовать. Состояние, надо сказать, несколько мандражное... Но — надо брать! Выждали минуту, и вперед. С первого этажа слышим треск на шестом — все ясно, ломают дверь. Втроем, с газовым револьверчиком, поднимаемся. Рации у нас нет, наручников нет. Романтика, одним словом. Можно и другими словами определить, но непечатно будет совершенно...
Поднялись. Дверь взломана монтировкой, щепки валяются... открываю тихонько дверь и — скажу честно — страшно жалею, что нет на мне бронежилета. Все лезет в голову ориентировка кутаисского ГУВД: перестрелка, граната, убитый мент... В прихожей пусто, но дверь в одну комнату приоткрыта и там определенно что-то происходит. Движение какое-то ощущается... Подхожу и вижу сквозь щель грузина, который запихивает в сумку шикарную шубу. В этот момент он начинает оборачиваться — у него ведь тоже чувства обострены... Он начинает оборачиваться. Я — с криком «Уголовный розыск» — влетаю внутрь и бью его рукояткой по голове.
Ромка с Димой разлетаются: один в комнату, другой в кухню. Тоже орут про уголовный розыск... Этот крик, по сути, единственное наше оружие... Но там — никого. По крайней мере они оба выходят и говорят: никого. И в сортире никого. И в ванной... Ну где второй? Где?
Рома бросается на лестницу. Димон снова входит в комнату. И... видит ботинки под портьерой у окна. Портьера слегка колышется, а из-под нее торчат носки ботинок. Димка хватает первое, что попалось под руку (а попалась ему хрустальная ваза), и обрушивает ее на убийцу, скрытого портьерой. Вместе с осколками хрусталя, вместе с шелковым полотнищем налетчик падает на пол. Под ноги Димке выкатывается граната... Он потом рассказывал: граната катится по полу, катится, стекляшки блестят. И он понимает, что надо отпрыгивать куда-то, за дверь, за стену... И — не может. Но она не взорвалась — грузин кольцо не выдернул. То ли не успел, то ли просто не решился.
Вот такое задержание получилось... Да, пистолета при них не оказалось, они его у Маринки оставили. С собой была только граната да по ножу у каждого... В общем, связали мы голубчиков простынями, так как наручников у нас не было, связали, и тогда начался отходняк от пережитого. И мы стали их бить. Как только они начинают шевелиться, мы начинаем их бить. От нервов ли, от страха... черт знает отчего, но именно так все и было.
Что потом? Потом звоню территориалам: приезжайте, забирайте. Те приехали, надели на орлов наручники, увезли. А мы сидим, ждем теперь уже следователя с экспертом... Игорь к нам поднялся. И вчетвером мы сели пить. Проститутка, она и есть проститутка — все у нее импортное. Раскатали мы бутылку джина с каким-то стражником на этикетке. Как сейчас помню, в красной одежонке был стражник. Вкуса этого джина не помню, цвета, запаха... а вот картинка запомнилась, до сих пор перед глазами стоит.
Потом приехали следак с экспертом, покрутились там, нас опросили, и мы поехали в отдел. В отделение что нам ехать? Мы бандитов взяли, остальное — дело техники... А мы сидим у себя пьем вторую бутылку. Напряжение уже прошло, сидим воодушевленные, приподнятые. Вдруг открывается дверь и входит товарищ Братынский:
— Ну что, ребята, взяли?
Как мы вчетвером на него посмотрели!.. Мы на него только посмотрели, и он сразу обратно за дверь — шасть. Ух, сука какая... А потом появилась потерпевшая, проституточка наша. И заверещала: о-е-ей, мою водку пьете, я на вас буду жалобу писать. В квартире разгром, штора порвана, простыни в крови, ваза разбита... А вы еще и водку пьете мою, паразиты, бездельники!
Такое вот «спасибо». Можно, конечно, плюнуть — проститутка, она и есть проститутка, но настроение изгаженное.
Потом было еще смешнее. Приехали грузины, забрали своих героев. Те после задержания были полностью деморализованы, во всем сознались. Наш товарищ Братынский с грузинскими оперативниками три дня квасил и все рассказывал, каких он, понимаешь ли, воспитал подчиненных. В результате попал в приказ министра МВД Грузии вместе с нами. Этим приказом Роме, Димке, Игорю, мне и товарищу Братынскому объявили благодарность и выписали по сто двадцать рублей премии. Своим, местным, приказом нам отмусолили еще по сороковнику. Игорехе, который на личной машине нас возил, ни копейки. Товарищу Братынскому шестьдесят. Каждому, стало быть, по заслугам и по риску.
...Но и это еще не все! Спустя месяц пришел счет за телефонные переговоры с Кутаиси. Братынский вызывает меня и показывает этот счет.
— Ну ты даешь, Кондрашов! Как это ты на восемьдесят два рубля умудрился наболтать? Ты что, не знаешь, что есть приказ, устанавливающий лимит на междугородные разговоры — сорок рублей в месяц.
— Я же, — отвечаю, — по делу звонил.
— Еще бы ты не по делу... Только личные разговоры нам не хватает оплачивать. Придется с тебя сорок два рубля удержать.
Все! Абсурдность ситуации достигла пика. Я сижу слушаю рассуждения товарища Братынского... Вернее, я не слушаю рассуждения товарища Братынского. Доносятся какие-то слова: ответственность.. понимание задач... новое мышление... человеческий фактор...
— Станислав Михайлович! — говорю я, невежливо перебивая старшего по званию. — Станислав Михайлович, всему есть предел. Очнитесь!
А он на меня смотрит осоловевшими от словоблудия глазами и, видимо, думает про «человеческий фактор». И не понимает, почему же я-то этого не понимаю. Видно, до «нового мышления» я еще не дорос.
Я встал и вышел. Я даже дверью не хлопнул. Я ее аккуратно закрыл и пошел к ребятам пить водку... Сорок два рубля с меня все-таки удержали, но тут же выписали по девятой статье — «оперрасходы на агентурную работу». Оч-чень благородно.
Вот тебе и вся история про Мату Хари и задержание грузинских гастролеров. Незамысловатая, без шекспировских страстей, но в ней, мне кажется, как в капле воды, отражается вся ментовская реальность. Все наше Зазеркалье... А впрочем... называйте как хотите.
И еще немного о национальной агентуре
У каждого оперативника есть своя манера во взаимоотношениях с агентурой. И в оформлении этой самой агентуры также у каждого есть свой почерк. Один, оформляя официально агентов, дает им простые псевдонимы — Иванов, Петров, Сидоров. Другой же норовит что-нибудь эдакое выдумать — насколько фантазии и образования хватает. А у каждого начальника есть график контрольных встреч оперсостава с агентурой. Причем встречи эти должны проходить не реже двух раз в месяц — на них оперативник обязан давать задания агенту, ориентировать его и т. д. Конечно, в большинстве случаев никто эти графики не соблюдает, но бумаги все равно должны быть оформлены установленным порядком.
И на «сходках» (то есть на совещаниях с оперсоставом) начальник все время спрашивает про эти встречи, опера докладывают о принятых и зарегистрированных сообщениях, в общем, показывают, что работа идет, причем в соответствии с бумагами. Но, а начальство-то, естественно, тоже состоит из людей, а людям свойственны эмоции. Был у нас в свое время начальником отдела в спецслужбе ГУВД некий подполковник Галкин. И так случалось по утрам, что частенько настроение у него требовало поправки. Как к обеду поправит настроение — так нормальный человек, а до обеда докопаться мог до кого угодно. Служил с нами один опер — Витя Арцебашев, вот он как раз очень любил своим агентам поэтические псевдонимы присваивать — Жозефина, Эсмеральда, Магдалина. Вот Галкин однажды поутру к нему и прицепился на «сходке».
— Что у тебя за агентура такая: Брунгильда, Исидора какая-то? Что за несерьезное отношение к серьезным вопросам? Псевдонимы у агентов должны быть короткие, понял?
Арцебашев отвечает:
— Так точно! Понял!
Галкин засопел и продолжил:
— Я вот в отпуск ухожу, чтобы к моему возвращению было три агента с нормальными короткими псевдонимами!
— Ну с короткими так скороткими...
А надо сказать, что агент, он ведь не комар, сам по себе народиться не может, тем более агент официально оформленный. Тут нужно работу проводить, причем работу в несколько этапов. Сначала согласие получить, рапорт написать, потом с начальником согласовать, в управление бумаги переслать, секретчица должна все зарегистрировать, и только потом все в Информационном центре ГУВД оседает. Но Витя Арцебашев работы не боялся, а наоборот, относился к ней творчески и, можно сказать, с огоньком...
И вот возвращается Галкин из отпуска, дают ему «шахматку» контрольных встреч с агентами, он начинает ее просматривать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44