- Теперь я ничего не помню. Абсолютно ничего! Но сон был великолепный! Как я плясала, Юлька, прямо на столе! И где, ты думаешь? В какой-то таверне, старинной, красивой и такой до боли знакомой. Как я выплясывала, Юлька! У меня в ушах до сих пор звенит та удивительная музыка.
- Будь другом, - ответила Юлька, озабоченно открыв сумочку, - погладь мне юбку и сваргань чего-нибудь пожевать. Там в морозилке котлеты. Разморозь их в микроволновке. Мука в столе, масло в шкафу...
- Да послушай, Юлька! Как они все восторженно на меня глядели, и особенно он. Его глаза сияли, как у волка. Морского волка! А я так давно хотела его завлечь! Но я была ещё совсем девочкой, и он не обращал на меня внимания...
Юльке, наконец, удалось отыскать в сумочке ключи от отдела. Она торопливо чмокнула подругу в щеку и, уверив, что та бредит, хлопнула дверью.
Стало тихо и одиноко. Инга услышала за окном будничный шум машин и вздохнула. Да-да, музыка в таверне действительно была необыкновенной, но сейчас она не может её воспроизвести. И сон совершенно не помнит, словно кто-то показал прекрасное кино, а затем шаловливо стер его из памяти. Деталей ей действительно уже не вспомнить, но чувство восторга и радости, которое было во сне, осталось. И ещё осталась его ослепительная улыбка. Боже ты мой! Какого-то родного человека. Но, конечно, не Вороновича.
5
В тот день Батурину больше не удалось перекинуться с вдовой ни единым словом. Не удалось толком поговорить и с Ингой. На поминальную трапезу девушка не осталась и перед самым кафе куда-то незаметно исчезла. Вскоре возвратился Игошин и доложил, что удалившаяся с кладбища пара села в белые "жигули" с водителем и покатила в сторону Москвы. За ними поехали ребята из группы наружного наблюдения.
- Тебе нужно было поехать с ними, - угрюмо произнес патрон. - Ты здесь больше не нужен.
В это время Батурин очень внимательно наблюдал за вдовой. Ее бледность и волнение не могли не броситься в глаза. Следователь почувствовал, что данное проявление чувств не было связано с похоронами. От внимания сыщика также не ушло, что Римма Герасимовна ожила, украдкой обернулась и, убедившись, что следователь на порядочном расстоянии, принялась что-то резко выговаривать брату. Тот удивленно посмотрел на сестру и тоже оглянулся. Затем нехотя отпустил её руку.
После того как брат отошел, вдова начала взволнованно распекать своего высокого родственника. Родственник горячо отнекивался и беспокойно оглядывался назад. Анатолий Семенович сделал вид, что совсем не интересуется этой парой. Он опять пристроился к главному редактору и, кивнув на вдову, спросил, кем приходится этот мужчина Римме Герасимовне.
- Понятия не имею, - ответил редактор раздраженно.
Его неприязнь к супруге преждевременно ушедшего была настолько очевидна, что следователь спросил прямо, почему он так враждебен к Римме Герасимовне.
- А за что её любить? - передернул плечами редактор. - У мужа рак. А она в это время открыто крутит роман с чужим мужем. А стоило Натану один раз задержаться на работе с молодой поэтессой, она наутро пришла в журнал и поставила всех на уши.
- Римма Герасимовна ревнива? - спросил капитан.
- Как Катерина Измайлова.
Подобное откровение не могло не удивить следователя. "Что-то здесь не так", - догадался Батурин и спросил про высокого литератора, шагающего впереди.
- Это наш автор. Поэт Максим Скатов, - объяснил редактор. - У него вышло две подборки. Натан готовил третью. Но, увы... - Редактор, понизив голос, подмигнул следователю. - Не сказать, что особенно талантливый. Даже, можно сказать, наоборот. Натан практически переписывал за него стихи. Но что поделать? Его отец - один из директоров частной авиакомпании. Он оказывает нам помощь.
Редактор вздохнул и интеллигентно развел руками.
- А этот кто? - спросил следователь, указывая на Гогина.
- Об этом авторе я ничего сказать не могу, - поморщился редактор. Его мы не публиковали. Видимо, Натан только начал работать с ним. А раз начал, значит, видел какую-то перспективу.
В это время впереди разыгрывалась любопытная сцена. Римма Герасимовна нервно вырвала локоть из могучей ладони своего родственника, и он, обиженно хмыкнув, развернулся и пошел прочь. Вот в это мгновение и подошел Игошин с сообщением, что удалившаяся пара села в белые "жигули". Нет, в ту минуту Батурину было не до пары. Он внимательно осмотрел присутствующих и заметил, что за этой сценой впереди с большим интересом наблюдает критик Чекушкин. Полковник отстал от главного редактора и пристроился к нему. Тот лукаво подмигнул сыщику и, кивнув в сторону вдовы, ехидно прошептал:
- Что-то сегодня Герасимовна рассорилась со своим любовником.
- Любовником? - поднял брови Батурин. - Я думал, это двоюродный брат.
- Можно сказать, что брат, - миролюбиво согласился Чекушкин, нечисто хихикнув. - Он у неё уже восемь лет. Натан об этом знал. У него своя была жизнь, а у неё своя. Они вместе жили только ради детей. У них был такой договор: как выдадут замуж дочь, так сразу разбегаются. Сын у них уже в институте, а дочь в этом году заканчивает школу. Так что Натан немного не дожил до развода. Хотя, между нами говоря, он разводиться не хотел. Эта она настаивала.
- Значит, муж ей был безразличен?
- Ей - да! А ему нет. Он её любил и поэтому не давал развода. Хотя вот смирился с тем, что у неё любовник.
- Но я слышал, что Римма Герасимовна была ревнива.
- Что вы! - засмеялся Чекушкин. - Абсолютно равнодушна.
- Мне главный редактор только что сказал, что она приходила в журнал и устраивала какие-то сцены.
Чекушкин метнул тревожный взгляд на следователя и почему-то стушевался.
- Да-да, кажется, было один раз, - пробормотал он бессвязно и торопливо покинул полковника милиции.
Новые логические нестыковки Батурин не принял во внимание, хотя подсознание их отметило. В это время он не спускал взгляда с удаляющегося любовника. Вдова ни разу не повернула головы в его сторону, что свидетельствовало о весьма серьезной размолвке. После того как любовник свернул на соседнюю аллею, начальник шепнул Игошину:
- Уходим. Нам здесь больше делать нечего.
Они незаметно оторвались от толпы и завернули на ту же аллею, по которой только что вышагивал герой-любовник. Их исчезновение заметил только один человек, кстати один из тех поэтов, о которых осведомлялся сыщик. Молодое дарование повернуло голову на поспешно удаляющихся ментов и таинственно улыбнулось. Дойдя вместе со всеми до кафе, поэт вежливо пропустил сначала женщин, затем мужчин и, когда остался один, послал им вслед такую же странную улыбку. После чего развернулся и пошел прочь.
А между тем полковник с практикантом прилагали массу усилий, чтобы не упустить из виду улепетывающего друга Риммы Герасимовны. Выйдя за ворота, друг ещё более увеличил темп, и работникам милиции пришлось перейти на галоп. Когда милиционеры примчались на стоянку, неофициальный родственник вдовы уже вливался на своей "тойоте" в машинный поток на трассе.
Но внезапно следователь краем глаза узрел Ингу, садящуюся в черный "вольво". Ее поддерживал респектабельный мужчина весьма не хилого вида, которого не было на похоронах. Судя по тому, как он трепетно поддерживал её за талию, мужчина был для Инги не совсем чужим. Всевидящее подсознание Батурина зафиксировало и этот факт. Сам же следователь, едва скользнув по ним взглядом, велел водителю гнать за "тойотой". Хозяин черного "вольво" напротив: усадив девушку, проводил милицейскую "Волгу" далеко не равнодушным взглядом. Когда она скрылась из виду, его глаза вспыхнули точно таким же насмешливым светом, как у поэта, который не остался на поминальную трапезу. Прежде чем сесть за руль, неизвестный мужчина наклонился к Инге и с улыбкой спросил:
- Ты рада, что мы встретились?
- Да! - еле слышно ответила девушка.
6
Они встретились девятнадцатого мая, в субботу, в семь часов вечера под памятником Грибоедову. Парень с девушкой подошли друг к другу, насмешливо обменялись приветствиями и побрели по аллее мимо загаженного пруда, мимо театра "Современник", мимо ресторана с разбитыми окнами и дальше по трамвайной линии вдоль каких-то магазинчиков, киосков, кинотеатров. Было не важно куда идти, лишь бы идти рядом, чувствовать друг друга и все говорить, говорить и никак не наговориться.
- Значит, вы были ирландцем? - допытывалась она, с любопытством заглядывая в глаза своему новому знакомому.
- Нет, вы не поняли! Я был англичанином, - отвечал он с напускной серьезностью. - Во всяком случае, говорил на английском.
- А я, значит, была ирландкой?
- Чистокровной.
- Серьезно?
- Даю зуб.
- Ну и что дальше? Рассказывайте! Не отвлекайтесь!
- Я уже вам все рассказал. Ваш отец держал таверну на берегу бухты, где укрывались от шторма наши корабли. Сезон штормов начинался в октябре и длился около месяца. Обычно он настигал нас по возвращении в Ливерпуль, когда корабли и без того были перегружены товаром. Но вас больше интересует, чем занимались английские моряки в вашем поселке? Практически ничем! Пили да играли в кости. А вы танцевали перед ними на столе.
Инга вглядывалась в своего нового знакомого, назвавшегося Володей, и никак не могла определить, шутит он или говорит серьезно. Впрочем, в его голосе иногда проскальзывала ирония, но все равно, что-то давно забытое и до чертиков родное начинало шевелиться внутри.
- А брат у меня был? - неожиданно спросила Инга.
- Брат? - удивился незнакомец и остановился. - Кажется, да... - Глаза его сделались настолько серьезными, что Инга напугалась. "Неужели не шутит? Боже ты мой!" - Знаете, начинаю припоминать, - произнес он с туманным взором. - Вот сейчас всплывает образ. Вижу этакого здоровенного, угрюмого верзилу, которому не очень нравилось, что вы танцуете на столе перед моряками.
От этих слов Инга покрылась мурашками. Перед глазами тут же предстал детина, приснившийся ей. "Да нет же, так не бывает", - подумала она и рассмеялась.
- Продолжайте! Интересно. Значит, брату не нравились мои танцы на столе. Почему? Я плохо танцевала?
- Не в этом дело! - поморщился незнакомец. - Вашему брату многое не нравилось. Это, знаете, от скверного характера. Есть такие люди - вечно недовольные, молчаливые, угрюмые и всегда носят с собой ножи. Ваш брат был из таких. Он всегда носил за поясом кривой нож. Кстати, - незнакомец таинственно наклонился к её уху, - он этим ножом собирался зарезать и меня.
- Вас! - театрально воскликнула Инга, деликатно отстраняясь от мужчины. - Но за что?
- Как это за что? - искренне удивился Володя. - За вас, конечно. Странно, что вы не помните.
Инга отвела глаза и трижды театрально кашлянула, дав понять, что продолжать дальше на эту тему не стоит. Он тоже замолчал и сделал вид, что смутился. Это была такая игра.
В этот вечер было удивительно хорошо на улице и потрясающе легко на душе. Было приятно брести с этим незнакомым шизиком безлюдными закоулками и слушать весь этот бред. Игра была обусловлена и принята обоими.
- Сколько, сколько вам лет? - внезапно перебила Инга.
- Тридцать два, - ответил он растерянно.
- Понятно. Вы случайно не из ФБР? Скажите честно, откуда вы узнали мой номер телефона? Хотя нет! Сначала скажите, удалось моему брату зарезать вас кривым ножом?
- Увы! Пока он собирался, я успел утонуть. Он так вас любил, что ревновал даже к пивным кружкам.
- Родной брат? - вытаращила глаза Инга.
Молодой человек замялся, сообразив, что несколько переврал, однако на попятную не пошел.
- Да, родной брат! Не удивляйтесь! - произнес он с честными глазами. Он любил вас не только любовью брата. Дело в том, что в предшествующей жизни, кажется, в древней Элладе, а может и в Вавилоне, я точно не помню, не моргнув глазом продолжал молодой человек, - этот товарищ упорно добивался вашей любви, но так и не добился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30