Он был единственным из всего семейства, кто избежал депортации. Дальними родственниками Лии были сету, и за день до высылки она тайком отправила младшенького к бабушке Варваре в сельцо Ястребье, на болота. Там он прожил четыре года войны. Оттуда в сорок пятом ушел в южные чащобы к "лесным братьям", был связным, занимался разведкой. А через два с небольшим года объявился в Таллине и, покорпев какое-то время над учебниками и помаявшись с бывалыми репетиторами, поступил в Тартусский университет. С документами и пропиской особых проблем не было - помог дядя, младший брат отца, известный в республике писатель. Учиться на биолого-географическом факультете было и легко и интересно. Экспедиции во время летних каникул отправлялись на острова Хийумаа, Сааремаа и Муху, на Тянь-Шань и Таймыр, в пойму Волги и Авачинскую губу. Во время поездок по транссибирской магистрали Яаанус часами просиживал у окна вагона. Его отец и мать, отправляясь в свой скорбный, последний путь, пересекали эти же горы и реки, видели эти же сопки и эту же тайгу. После одной из таких летних практик ("Какое диво дивное эта сказочная Фергана!") он написал большую восторженную статью, которую почти без редактуры опубликовала "Rahva H((l"8. Ему понравилась и популярность - "О, преемник Оскара Лутса и Антона Таммсааре идет!" - и гонорар, который тут же был израсходован по его самому прямому назначению в популярном тартусском пивном баре, что на Виктора Кингиссепа, в компании сокурсников, экспансивных и жаждущих почитателей творческого таланта. После третьего курса он стал печататься регулярно и в различных газетах и журналах, и предложение выпускнику университета с красным дипломом Яаанусу Кыйвсаару поступить на работу в центральный комсомольский орган было совершенно естественным. В установленном порядке началась рутинная проверка анкетных данных. И все бы ничего, да старший контрразведчик, которому по должности надлежало визировать разрешительную резолюцию, признал в подающем надежды комсомольском рыцаре пера пронырливого и удачливого разведчика "лесных братьев". Случилось то, что называется "один шанс из миллиона": контрразведчик был заслан с особым заданием в тот же отряд. И хотя Яаанус, выйдя из леса, взял фамилию матери, дотошный чекист имел феноменальную зрительную память. Яаануса арестовали. Не на шутку переполошившийся дядя помчался в Таллин и испросил аудиенцию у самого Ивана Густавовича Кэбина. Разговор был трудным, долгим. Когда он вернулся в Тарту, жена спросила: "Ну как?" "Амнистирован за молодостью лет", - бросил он и надолго заперся в кабинете. Ни о какой работе в комсомольской газете, вообще в печати и речи быть не могло. Не посадили - и за то спасибо. Устроился Яаанус на работу в университетскую библиотеку и через два года вышла в свет его первая повесть о студентах под претенциозным названием "Колдуны в Колизее". Ее заметили читатели, не замолчала и критика. Яаанус перебрался в столицу республики. Работал он увлеченно, читал запоем всё мало-мальски стоящее, что выходило на эстонском, русском, английском, немецком. Незаметно для себя то попадал под влияние Франца Кафки (после прочтения сборника "Превращение"), то Андре Жида (после прочтения романа "Фальшивомонетчики"), то Эжена Ионеско (после прочтения пьес "Лысая певица" и "Небесный пешеход"). Эти влияния видимо ощущались в его рассказах, однако, несмотря на эпигонский характер довольно многочисленных произведений, Кыйвсаар был принят в Союз писателей и довольно неплохо подрабатывал внештатным рецензированием. И до выхода Эстонии из Союза и особенно после этого эпохального для эстов события Яаанус ощущал симпатии и поддержку многих. Теперь же "юный борец против русского деспотизма" был нарасхват, интервью и выступления следовали восторженной и нескончаемой чередой. Несколько месяцев он даже вел свою собственную рубрику на телевидении. Это сладкое слово свобода! Благословенная республика, вернувшаяся к таким желанным устоям и порядкам буржуазной демократии, широко раскрывала двери для званных и незваных, особенно из иностранных. С Запада, Севера, Юга - отовсюду, кроме Востока. Слово "русский" обрело несколько синонимов: "враг", "окку - пант", "негражданин". Скандинавские, европейские, американские доброхоты хлынули заинтересованным, менторским потоком. Жажда разбогатеть любой ценой и непременно в одночасье порождала скандалы один громче и изощреннее другого. Одна загадочная история с чеченскими миллиардами чего стоит! Осведомленные и желавшие показаться таковыми депутаты и чиновники, кто всерьез, а кто сквозь улыбочку создавали утечку: "Рублики увязаны с наркотиками, с оружием. По сравнению с нашими умельцами и джигитами Ичкерии Пабло Эскобар - мальчишка". В эти славные денечки и въехал в Тоомреа, таллинский Вышгород, на тройке с бубенцами Ёне Стромберг. Кутил с "новыми" и перспективными, изучал, присматривался. Познакомился и с независимым депутатом Рийгикогу Яаанусом Кыйвсааром. Эстонец ему явно приглянулся рассудительностью, обстоятельностью, эрудированностью. Запивая бесподобную сырую строганину скверной местной водкой, они неспешно обсуждали наилучшие пути освоения миллиардов крон безвозмездных субсидий и пожертвований Запада на интеграцию иноземцев.
- Об этих русских пусть заботится Россия, - меланхолично заметил Стромберг, краем глаза наблюдая за реакцией Кыйвсаара. - Ведь после того, что они сделали с вами и вашей страной, вы должны их ненавидеть. На вашем месте я только так к ним и относился бы.
Ненависть к русским... Нет, у Яаануса её не было. Была зябкая, неодолимая неприязнь. И неверие всему русскому и всему, что от русских исходило. Допустим, судьба его родителей, судьба тысяч и тысяч эстонцев результат государственной политики; преступная, бесчеловечная, она формулировалась и руководилась одним человеком, который не был русским. Но у него лично уже после университета была любовь, которой он отдал себя всего без остатка. Псковская красавица Алена Дымова, преподавательница русского языка и литературы, восторгавшаяся его творческими порывами и планами, прожила с ним в мире и согласии пять месяцев и ушла к его лучшему другу, актеру Эстонского драмтеатра Эдгару Таммеру. "Любовная лодка разбилась о быт", - полупечально, полувесело процитировала она поэта, показав рукой на убогую мебель арендованной комнатушки. От горя Яаанус онемел. Где ему было тягаться с Эдгаром, сыном начальника таллинского пищеторга. Одно он твердо усвоил после такого предательства: жестокость и коварство составляют неотъемлемые черты русского характера.
- Ненавидеть? Нет. Но сознавать постоянно исходящую от них опасность да, это я сознаю в полной мере.
- У нас с ними старые счеты, - Стромберг погладил этикетку на бутылке, бросил взгляд на ресторанную эстраду, с которой чернокожая певица томно исполняла "Очи черные". - Со времен Карла XII и Полтавской битвы. И мы слишком хорошо понимаем, что значило для вас вырваться из их смертельно цепких объятий.
Он помолчал, задумчиво наполнил фужеры. И сказал без эмоций, совсем обыденно: - Да здравствует наше скандинавское балтийское братство.
И выпив: - Помощь соседу каждый понимает по-своему. Ну разве это дело, когда вам сбагривают залежалые товары и лекарства? "Даже на них прощалыги и жулики делают состояния," - отметил про себя Яаанус.
- Далеко ходить не надо, - продолжал словоохотливый швед, - финны задарма скидывают вам залежалое дерьмецо и за вашей же спиной называют вашу страну kaatopaikka..
- Помойка? - удивился Кыйвсаар. - Сами легионами прут сюда каждый уикенд, напиваются как свиньи.
- Вот именно! - подхватил Стромберг. - Платят черной неблагодарностью за радушие и гостеприимство. Одно слово - финны, суомалайсет. "Шведы тоже хороши, - вновь с неприязнью подумал Яаанус. - Аэродром в Эмари под Хаапсалу превращают в дешевую парковку для частных самолетов, яхты на зимний прикол тоже по дешевке ставят. Будто мы последний задворок Европы".
- Американцы оплатили вывод русских войск из стран Балтии и недовольны нынешней нестабильностью.
- Вы имеете в виду "Freedom Support Act"?9 - уточнил Яаанус.
- 24 миллиарда долларов! - воскликнул Стромберг.
- Это верно, - сокрушенно вздохнул Кыйвсаар. - Сейчас американцы для русских чуть не первые друзья, а мы, эстонцы, чуть не первые враги. Какая уж тут стабильность, когда такой могучий недруг денно и нощно тебе в затылок дышит. Хотя... и они, и мы стоим на коленях и бьем поклоны Международному Валютному Фонду. Правда, бьем их по разному: русские - пряча в карманах атомные бомбы, мы - пугливо сложенные фиги. А вот Нобелевский лауреат Милтон Фридмен вообще считает, что надо с этой Мировой Финансовой Интервенцией в частное предпринимательство и стихию свободного рынка покончить.
"Мы к тому же ещё и кичимся нашей банковской системой. А британцы, опытнейшие асы финансового бизнеса, считают её ничем иным, как "детской порнографией". Эти мысли Яаанус хотел высказать вслух, но в последний момент передумал. Уж больно обидными они ему показались.
- Мы, мы ваши самые верные друзья и заступники, - негромко вымолвил Стромберг и легонько хлопнул ладонью о ладонь Яаануса.
Впоследствии депутат Кыйвсаар частенько вспоминал этот разговор. И когда делал запрос о ходе выполнения программы "Тигровый прыжок" (куда девались сотни и сотни компьютеров, поставленных из-за рубежа с целью построения инфообщества - одному Богу известно); и когда пытался выяснить, куда идут средства от реализации бесплатно присланной одежды и обуви через сеть магазинов "Second hand"; и когда возникала очередная свара из-за отмывания феноменальных сумм грязных денег.
Следующая встреча Яаануса Кыйвсаара с Ёне Стромбергом произошла в Стокгольме во время визита делегации Рийгикогу в крупнейшее скандинавское королевство. Кроме общих переговоров, бесед и участия в симпозиуме "Европейский Север в 3-ем тысячелетии", каждому парламентарию был предложен индивидуальный план пребывания. Хозяином всего свободного времени Яаануса оказался Ёне. Вовсе не депутат риксдага. И не популярный министр. Частный гражданин. Гораздо влиятельнее и могущественнее, чем любой министр и, уж конечно, чем любой депутат. Королевский дворец, ратуша, храмы Стор и Риддархольмс и любимый парк Скансен (и в нем - зверинец с баловнями белыми медведями) - это, так сказать, обычное туристическое меню. А вот в университете Стокгольма он показал гостю документы и свидетельства времен Кальмарской войны, Кровавой Бани и освобождения от Унии.
- Вот тогда-то, в 1523 году, при славном короле Густаве I Вазе Стокгольм и стал столицей независимой Швеции, - Ёне Стромберг любил и знал свою историю.
- Кровавая Баня? - Яаанус в школе и особенно в университете все больше слышал о победах шведов.
- Мрачные дни, ноябрьские дни 1520 года, - хмуро ответил Стромберг. Датский король Кристиан II решил силой сохранить Унию, ведь она держалась к тому времени более ста лет. Датчане, шведы с финнами, норвежцы с исландцами - любопытный и естественный конгломерат. Но нам он уже мешал развиваться. Да, много голов сторонников регента Стена Стуре Младшего слетело в те два роковых дня по всей стране. Зато через три года - свобода!
- Похоже, она всегда шествует рука об руку с кровью, - Яаанус оторвался от старинного манифеста.
- Пожалуй, - согласился Стромберг.
Встречи в Королевской Академии Наук тоже имели определенный исторический крен. Наконец, венцом этой части программы была доверительная беседа с двумя рабочими членами Нобелевского комитета, в ходе которой слегка приоткрылась завеса над действительным механизмом присуждения премий. Сделано это все было не из древнемодного принципа: "Ученость свою хочу показать". Отнюдь. В университете в разных контекстах словно бы между просим повторялась дата его основания - 1252 год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30