После горячих дискуссий было решено отказаться от попытки вывезти его из страны открыто по фальшивому паспорту. Это показалось нам слишком опасным. Мы предпочли вариант с использованием автомобиля, в специально оборудованном багажнике которого будет находиться Блейк. Машину поведет Майкл, Вместе с ним поедэт Энн.
Через несколько дней Майкл купил подержанный автомобиль - фургон марки "Дормобайл". В багажном отделении машины были оборудованы туристская кухня и одно спальное место. В сложенном виде полка убиралась в специальный ящик, который после незначительной переделки был превращен в убежище для Блейка. В путь они отправлялись 17 декабря 1966 года. Маршрут проходил до Дувра, затем на пароме до Остенде, через Бельгию, ФРГ в ГДР. Блейка они должны были высадить уже на восточногерманской территории недалеко от Берлина на автобане. Было решено, что затем Майкл и Энн доберутся до Берлина, проведут там день и вернутся в Англию тем же путем.
Что касается меня, то я собирался последовать за Блейком в ГДР ровно через две недели, чтобы он смог предупредить своих русских друзей о моем прибытии, если все пройдет хорошо...
...В тот день мы с Пэтом поставили будильник на 7 часов утра: если беглецов задержат в Дувре, это успеет попасть в утренние последние известия. В семь никаких экстренных сообщений не было. Никаких новостей не последовало и в телепрограмме в девять вечера. Мы ликовали.
Последние опасения рассеялись, когда в пятницу Майкл позвонил Пэту и сообщил, что они с Энн вернулись. По их словам, операция прошла без сучка без задоринки. Блейку не пришлось таиться, скрючившись в своем убежище всю дорогу. Он прятался туда за полчаса до каждой границы и вылезал полчаса спустя. Самым трудным участком оказалась паромная переправа между Дувром и Остенде.
По возвращении Рейнольдсов сразу же начались приготовления к моему отъезду. Было приобретено одно место в спальном вагоне экспресса Лондон-Париж на 31 декабря, а также забронирован билет на самолет по маршруту Париж-Берлин.
В семь часов вечера 31 декабря Майкл привез нас всех на вокзал Виктория. Мы сразу пошли в бар и хорошо выпили. Прощание было коротким, но сердечным.
- Все хорошо, - сказала Энн со вздохом, - но после этого всем нам жизнь будет казаться до отвращения пресной и скучной!
Ни полицейские, ни таможенники моей персоной не заинтересовались, хотя и у тех, и у других наверняка в специальной папке находилась моя фотография. Столь же мало внимания уделили мне официальные лица в аэропорту Орли, во Франкфурте и в Берлине.
В Берлине я плотно пообедал с вином и около 14 часов вышел из такси недалеко от пропускного пункта "Чекпойнт Чарли" на границе между западным и восточным сектором. Здесь пролегала граница двух миров. Мне предстояло сделать важнейший выбор в жизни. Такими вещами не шутят. Но эта граница между Западом и Востоком имела для меня необъяснимую притягательную силу, и я знал, что мне придется ее перейти.
Берлин
И вот я в ГДР. Пройдя паспортный контроль, я вышел на улицу, миновал большой черный лимузин, припаркованный у тротуара. Мне было слышно, как сзади взревел мотор, и машина поравнялась со мной. Задняя дверца открылась, и человек в сером пальто и такого же цвета меховой шапке подался наружу и спросил: "Господин Ричардсон?" - "Да". - "Прошу Вас в машину". Пока я закрывал дверцу, человек подвинулся, уступая мне место.
- С прибытием, мистер Бёрк. Я бы и так узнал вас.
Джордж вас очень хорошо описал.
Через 20 минут быстрой езды мы оказались в расположении какой-то советской воинской части. Судя по почтительному отношению к моему спутнику, которого звали Владимир, и быстроте, с которой выполнялись его распоряжения, КГБ пользовался здесь большим влиянием.
Мы остановились наконец около небольшого двухэтажного дома, и мой провожатый сообщил, что здесь я буду жить в течение нескольких дней.
Из прихожей мы сразу прошли в столовую, где Владимир попросил меня показать, по каким документам я приехал в Берлин. Внимательно просмотрев их, он задал мне вопрос, которого я меньше всего ожидал:
- Какие у вас планы, мистер Бёрк?
- Как бы это вам сказать... Я надеялся, что мне будет оказано гостеприимство в течение нескольких месяцев, с тем чтобы дать возможность моим друзьям в Лондоне тщательно спрятать концы в воду. Кстати, Джордж также предлагал такой вариант.
- Да, вы правы, товарищи в Москве тоже считают, что вам следовала бы приехать туда. Мы изготовим для вас новый паспорт. А пока вы поживете здесь. Джордж жил здесь целую неделю. Сейчас он уже в Москве. Кстати, мне нужно туда позвонить и сообщить товарищам о вашем благополучном прибытии.
Во время обеда к нам присоединился еще один сотрудник КГБ по имени Эдмунд.
На другой день Владимир принес мне одежду и новые документы. Теперь меня звали Роберт Адамович Гарвин.
Три дня до отъезда в Москву прошли без каких-либо примечательных событий.
В субботу поздно вечером мы приехали на военный аэродром. Эдмунд и Владимир провожали меня. Прощаясь, я сказал им:
- Должен признаться вам, друзья, что мое пребывание в Берлине благодаря вашим заботам и гостеприимству оказалось чрезвычайно приятным. Лучше принять меня было просто невозможно. Я расскажу об этом в Москве.
В 8.30 вечера в субботу, 7 января 1967 года, мы точно по графику приземлились в Москве. Час спустя автомобиль остановился около гостиницы "Ленинград".
В вестибюле гостиницы к нам подошел высокий, худощавый, широкоплечий человек приблизительно сорока лет.
- Замечательная операция, мистер Бёрк, просто замечательная! Добро пожаловать в Москву.
На улице нас ждал автомобиль. Поездка заняла не более десяти минут. Блейк жил в большом многоквартирном доме. Мы поднялись на третий этаж, и мой новый знакомый, которого звали Станислав или Стэн, позвонил в.дверь. Было слышно, как за дверью кто-то гремел множеством запоров, потом дверь слегка приоткрылась, удерживаемая массивной металлической цепочкой. В щель выглянула женщина средних лет и, увидев Стэна, впустила нас в квартиру.
- Зинаида Ивановна, квартирная хозяйка Джорджа, - представил ее Стэн.
Из просторного прямоугольного холла вели пять дверей. Дверь в столовую была открыта, и можно было видеть обеденный стол, накрытый на четыре персоны. Из столовой вела еще дверь. Я открыл ее. Это был кабинет.
За полированным столом красного дерева лицом ко мне сидел Блейк.
В Москве
После этой встречи я неоднократно бывал дома у Блейка. Во время одного из обедов, когда с нами за столом сидел и Стэн, Джордж предложил, чтобы я перебрался к нему на все время моего пребывания в Москве.
- В конце концов квартира достаточно просторная, Шон может расположиться в кабинете. Зинаиде Ивановне не намного труднее готовить для двоих, чем для одного меня, - рассуждал он.
- Неплохая идея, - заметил Стэн, - но я должен согласовать это со своим начальством.
Вскоре такое разрешение было получено, и я перебрался на квартиру Блейка.
Через несколько дней после этого, в конце января, Стэн зашел ко мне с очень озабоченным видом. Вместе с ним в кабинет зашел и Блейк.
- Неприятные новости, Шон, - сказал он. - Скотленд-Ярд обнаружил квартиру на улице Хайлевер-роуд, и тебя официально объявили в розыск в связи с делом о побеге. Твоя фотография сейчас на первых полосах всех газет.
- Что ж, рано или поздно этого следовало ожидать, - смиренно сказал я.
- Очень жаль, что это случилось, Это коренным образом меняет твое положение, - сказал Стэн и начал нервно мерять шагами кабинет.
- Не понимаю, что это меняет, - заметил я. - Я всегда считал неизбежным, что моя личность будет установлена полицией. Я с самого начала знал, что должен вернуться в Ирландию и добиваться в суде, чтобы меня не выдали англичанам.
Стэн, стоявший в углу кабинета, повернулся ко мне и буквально пронзил меня взглядом.
- Пойми, Шон! Блейк - коммунист, а Ирландия - католическая страна. Кроме того, Ирландия находится в сильной экономической зависимости от Великобритании.
Законы могут толковаться широко, когда это устраивает правительства. А на правительство Ирландии давление будет весьма сильное, в этом можно не сомневаться.
- Что ж, я готов пойти на риск. Кроме того, новая ситуация имеет и свои положительные стороны. Теперь, когда полиции стало известно, кто провернул операцию, они сосредоточат все свои усилия на моем розыске и не будут распылять свои силы. Это важно для безопасности моих друзей.
- Полностью с этим согласен, - вступил в разговор Блейк. - Майкл и Пэт не принадлежат к преступному миру, и никто не знает, что они связаны с Бёрком...
...Как и было договорено со Стэном, я предпринял попытку начать работать в издательстве "Прогресс". Для этого меня подвергли соответствующему испытанию, чтобы определить, подхожу ли я для редакторской работы.
Мне был предложен весьма сырой перевод на английский язык статьи из одного советского журнала. Речь шла о героической русской работнице по имени Екатерина Борисовна. Она была председателем крупного колхоза и депутатом Верховного Совета СССР. Она неустанно трудилась во славу Советского Союза. В одном абзаце, описывавшем трудовые будни колхоза, говорилось: "Многоголосое кудахтанье тысяч белых кур заполняло огромный двор, их красные гребешки трепыхались на ветру".
Этот абзац я сопроводил таким комментарием: "В английском языке слово "гребешок" является жаргонным выражением, обозначающим мужской половой орган.
Поэтому предположить, что "гребешки трепыхались на ветру", было бы весьма рискованно".
На работу в издательство меня приняли, но к практической работе я фактически так и не приступил. Мое материальное положение укрепилось благодаря заботам КГБ: мне установили месячное содержание в 300 рублей.
По текущему курсу это составляло около 30 фунтов в неделю.
Блейк проводил большую часть дня, составляя пространные справки для КГБ, которые Стэн ежедневно отвозил в свое учреждение. Обыкновенно он приносил с собой портативный магнитофон, и они с Блейком уединялись в спальне и проводили около двух часов, беседуя о чем-то почти шепотом. Было ясно, что Блейк передает КГБ последние крохи информации, которую он не успел переправить до своего ареста, а также подробно рассказывает Стэну о тех методах, которые использовала британская контрразведка при расследовании его дела и ведении допросов.
Почти сразу после моего переезда на квартиру Блейка я стал понимать, что передо мною совершенно незнакомый и чуждый мне человек. Ощущение было не из приятных. Безвозвратно пропала постоянная дружелюбная* улыбка, терпимость и стремление понять другого, готовность слушать и сочувствовать. Блейк был теперь мрачным, раздражительным, надутым. Тот Джордж Блейк, которого мы все знали по тюрьме Уормвуд-Скрабс, оказался насквозь фальшивой маской, которую он умышленно и с дальним прицелом столь долго носил, заботясь лишь о своем собственном благополучии.
С самого начала он дал ясно понять, что квартира принадлежит ему и что мне разрешено в ней жить только потому, что он согласился меня облагодетельствовать. Его отношение к Зинаиде Ивановне и Соне было сплошной демонстрацией своего превосходства. Однажды вечером я разговаривал с двумя женщинами на кухне. Соня, которая говорила по-английски, выступала в роли переводчика. Внезапно открылась дверь, и в кухню ворвался Блейк.
Не скрывая раздражения, он торжественно объявил, что желает сделать заявление. Сначала он говорил по-русски и обращался к женщинам. На лицах их можно было прочитать удивление, потом замешательство и, наконец, гнев.
Он закончил свою тираду по-русски и повернулся ко мне:
- Теперь я перевожу мое заявление на английский: с сегодняшнего дня в этой квартире вступает в силу правило, согласно которому всякий шум и хождение должны прекращаться самое позднее в 11 часов вечера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18