Из автобусика появились, как ангелы с облаков, три атлетических человека в штатских костюмах и с характерными выносливыми лицами людей с «Лубянки».
Я прекратила смеяться, забыв, однако, закрыть рот — свой. Все происходящее казалось мне утопическим, как и поведение моей двоюродной сестры, которую я до сих пор считала милой и беззащитной обаяшкой.
— Проверить! — коротко бросила людям в штатском.
И те тотчас же взяли ситуацию под свой контроль, заключающийся в том, что два более удачливых «бомбилы», так и не познавших ипритного запаха газа, легли рядом со своими парализованными и уже безмолвными приятелями.
— И что это все значит, подруга дней моих суровых? — разумеется, вопросила я, когда мы продолжили путь в сторону района Щукино, где проживала, напомню, бывшая манекенщица Белла.
— А вот не надо хамить на дорогах, — ответила сестра. — И будить во мне зверя.
— Я не об этом.
— О чем речь?
Я сказала: речь о неком микроавтобусе, явившимся к месту происшествия так вовремя. Меня не поняли: что тут такого удивительного? Тогда я вспылила, предупредив, что не надо из меня лепить дурочку; что, вообще, происходит, может, началась охота на маньяка, а я не ведаю?
— Ну, Машка, — рассмеялась Женя, — ты меня достала этим маньяком.
— Тогда в чем дело?
— Это конфиденциальная информация.
— Что? — подпрыгнула от возмущения. — Что за игры патриотов?
— Это не игры, а жизнь, — ответила Евгения. — Скажу пока лишь одно, задай себе вопрос, милая моя: откуда знаю Максима, сестер Миненковых и прочих товарищей, имеющих отношений к государственной безопасности.
— И откуда? — была проста.
— Сама отвечай, — и, проговорив это, прижала указательный палец к губам. — Но про себя. Болтун — находка для шпиона.
Что за чертовщина, ахнула я. Про себя. Какая же я наивная дуреха, считала свою двоюродную сестру незатейливой простушкой. У неё же руки, как клещи, ноги олимпийского марафонца, поведение энергичное, уверенное и порой безапелляционное. А я-то решила, что это есть свойство её трудного характера. Отнюдь. Все это благоприобретенное.
Неужели она тайный агент спецслужбы, выполняющий некий магический замысел? Но какой именно замысел? Связан он со мной или какой другой? Словно прочитав мои мысли, Евгения проговорила:
— Не ерзай, Маша. Все развивается эволюционным путем.
— И каков наш путь?
— В данном случае, к «винтовой» Белле.
И по тону сестры поняла, что дальнейшие расспросы бессмысленны и даже вредны. Ну что ж, надо принимать условия неизвестной пока мне игры. Можно лишь питать надежду на то, что со временем все прояснится. Предполагаю, меня оберегают от лишних душевных волнений.
… Две высокие «нью-йоркские» башни у подземки «Щукино», под которыми копошился базарный люд, встретили нас. Почти Америка, усмехнулась Евгения и уточнила адрес. Одна из башен оказалась «наша».
Подкатив к подъезду, обратили внимание на карету «скорой помощи» и милицейский «уазик». Переглянулись — не «винтовая» ли Белла совершила некий трагический каприз? И не ошиблись, поднявшись на тридцать седьмой этаж башни. На скоростном лифте, разумеется.
На общей площадке толпились соседи в домашних неопрятных одеждах. Дверь в квартиру охранял молоденький сержант милиции. Евгения предъявила ему удостоверение, знакомое мне по цвету бордо, и нам разрешили пройти.
Квартира была однокомнатная, однако сработанная по западным образцам: лишь легкая стена из пластика огораживала клозет и душевую от кухни.
Стены были выкрашены в розоватый цвет надежды. На них висели большие портреты красивой девушки — увеличенные портфолио. Это было единственное «убранство» в квартире, не считая полуразбитого телефонного аппарата.
Из мебели по центру комнаты стояла только кровать, заваленная грязноватым одеялом и серыми простынями. На них и лежала старуха. Так мне показалось, что старуха. Когда-то красивое лицо топ-модели было изнеможенно и неузнаваемо. В уголках приоткрытого рта запеклась пена, остановившиеся зрачки смотрели в окно, где путешествовали легкие и близкие облака.
У тела бывшей манекенщицы хлопотала бригада «скорой помощи», вернее, прекращала свою работу. За кухонным столиком сидел человек в милицейской офицерской форме и составлял протокол. Рядом с ним находилась мощная тетенька с усиками под кавказским носом и бубнила о тех безобразиях, кои творила её соседка.
Неприятный запах дешевой парфюмерии и жженых тряпок выворачивал душу. Исходил он именно со стороны газовой плиты и помойной алюминиевой посуды. Грязное пластмассовое ведро была завалено доверху мусором, а также использованными шприцами.
— Участковый, младший лейтенант Солнцев, — представился милиционер, удостоверившись в личности моей двоюродной сестры. — Передозировка. — И не без удивления заметил: — Оперативно работаете, товарищи?
— Мы скорее по личному, — призналась Евгения. — Когда смерть наступила?
— Минут пятнадцать назад, — включился в разговор пожилой Айболит в медицинском халате.
— Это я, это я, — поспешила мощная соседка с уверениями, — услышала такой душераздирающий крик… Ужас!.. У меня волосы на голове… веером…
— Услышали и что сделали? — задала вопрос Женя.
— У нас тут слышимость, как в Турции. Турецкий-то проект… Вот Белла кричит, а потом слышу её хрип: «Мила, помоги…». Меня Мила зовут, сделала попытку сделать книксен. — Я ей старалась помогать, жалко-то девку. Такая вот красивая, летящая вся, — указала на фото. — А потом такое началось… — Притушив голос, призналась. — К ней в последнее время даже эти… ну… черные… с базара приходили… Такие вакханалии устраивали… Я вот милицию вызывала…
— Да уж, — вынужден был подтвердить младший лейтенант, выразительно вытирая платком потную тонкую шею. — Типа притона.
— А как вы в квартиру вошли? — поинтересовалась Евгения.
— Так у неё все замки разбиты, — ответила соседка. — А когда забежала, она уже хрипит на кровати. Я тогда уж «скорую»…
Я потянулась к кухонному оконцу — и вздрогнула от ощущения бесконечной бездны. На такой высоте ещё никогда не находилась — летний город пластался внизу в жарком смоге и казался трущобным и жалким, а люди в нем — мелкими и лишними. О таком понятии, как личность — даже мысли не возникало.
Я вдруг подумала, что одной из причин гибели Беллы, может быть, стало это чувство — чувство ненужности и заброшенности.
Когда находишься между небом и землей и ты не птица, то возникает страх жизни. Проще уйти в радостное, праздничное, многомерное небытие, где ты есть ТЫ, где есть свобода от всех условностей, где нет смерти…
— Опоздали мы, — призналась Женя, выходя из квартиры, — на несколько минут.
— Очевидно, мой звонок, — предположила я, — её взвинтил?
— Все может быть, — пожала плечами. — Даже если бы не опоздали, все равно… опоздали. Такие идут до конца. Закон наркоманской тусовки: «Умри ты сегодня, а я завтра».
Я вспомнила свои чувства, когда заглянула в кухонное окошко — бездна, где нет жизни. Кто-то же Беллу толкнул к этой бездне, заметила сестра, ладно, будем разбираться.
— А ты каким документом размахиваешь? — поинтересовалась. — И все двери перед тобой открываются.
— Не размахиваю, а предъявляю, — строго сказала Евгения.
— И что предъявляешь?
— Что надо!
— Очень содержательный ответ, — обиделась. — Ты мне не доверяешь?
— Дурочка, — рассмеялась Евгения. — Это тебе все надо?
— Конечно, — вскричала. — Должна же знать, с кем имею дело. — И топнула ногой, находясь уже на твердой и грешной земле. — Ты, например, задаешь такие вопросы…
— Какие?
— Профессиональные. Милиционеры тебе козыряют. Годзиллов ты душишь газом…
— Все-все, хватит, — рассмеялась. — Не делай из меня монстра. Садись в машину и поехали.
— Куда?
— Твой любимый вопрос, Машка: «куда?», — заметила. — Туда, куда нас родина зовет.
— И куда она зовет? — была последовательна.
Родина нас звала — и звала на день рождения господина Шопина. Я выразила сомнение в уместности нашего явления средь «шумного бала» после того, как оказались свидетелями гибели бывшей топ-модели.
Двоюродная сестра назвала мои душевные страдания философской требухой и потребовала, чтобы я внутренне собралась по причине того, что меня ждет серьезная работа.
— Какая работа? — изумилась.
— Работа наживки, — услышала ответ, — для господина Шопина.
Если бы Евгения сказала, что меня хотят заслать лазутчиком в тыл армии USA, расквартированной в пустыне Саудовской Аравии, то удивилась, куда бы меньше. А так — было впечатление, что земля уходит из-под моих ног. Впрочем, находилась я уже в авто, мчащемся по вечерним столичным улицам, что ровным счетом не имело значения. Для моего общего состояния.
— Женечка, — услышала наконец свой придушенный голос. — Ты о чем?
— О выполнении поставленной перед нами боевой задачи.
— Б-б-боевой задачи? — мне казалось, что я уснула и мне снится невероятный сон.
А какие могла испытывать чувства провинциальная девочка, приехавшая неделю назад в большой город с единственной романтической целью покорить подиум Высокой моды и не имеющей о жизни никаких особых представлений. И вдруг такое: «выполнение поставленной перед нами боевой задачи».
Где я, с кем я и что от меня требуется?
— Маша, убери с лица выражение полной идиотии, — попросила сестра.
И тут меня прорвало, — я заорала так, как, наверное, кричала несчастная Белла, запустившая в себя дозу дрянного «винта». Я просила, нет, я требовала, чтобы со мной вели честную игру, если уж решили играть, в противном случае, отказываюсь от выполнения «поставленной боевой задачи».
К моему удивлению, Женя отнеслась к истерике с пониманием. И даже выразила сочувствие, мол, нагрузка на мою нервную систему слишком велика.
— Нет, я в порядке, — заставила себя успокоиться, — но неопределенность угнетает.
— Я тебя понимаю, — согласилась двоюродная сестра. — Тогда слушай внимательно и помни: все что я тебе говорю, это…
— … конфиденциально!
— Умница, — похвалила. — Хватаешь все на лету, — и продолжила. — Я тороплю события и нарушаю инструкцию, но решение по тебе уже принято…
— Решение по мне? Какое ещё решение, черт подери?
— Вопросы не задавать, — отрезала сестра. — Учись молчать и слушать. Это тебе пригодится в будущем.
— Извини, больше не буду задавать никаких вопросов, — вспыхнула. Только последний вопрос: как меня зовут?
— Тебя? — закурила Женя и улыбнулась доброжелательно: — После получения информации ты будешь проходить под агентурным именем «Маруся». Устраивает?
— Устраивает, — обречено ответила и закрыла глаза, чтобы не видеть выражение собственного лика, отражающего на лобовом стекле авто. Потому что выражение лица было такое, что возникало одно впечатление — на меня смотрит человек, мне же абсолютно неизвестный.
3
Я нахожусь в тесном и темном пространстве — мне ужасно неудобно в свои пятнадцать лет: мешает рост. Молодым подсознанием понимаю, что мне снится сон, но он настолько реальный, что всем телом осязаю страх. Он неприятный, липкий-липкий и почему-то пропахший бензином.
Потом слышу какое-то движение из вне. Слышу шаги. Слышу чужое дыхание. Слышу хруст ключа в замке. Яркий луч фонаря режет глаза. Щурюсь, чувствуя, как чьи-то крепкие и хозяйственные руки цапают мое юное тело и рвут из западни багажника автомобиля. Оказывается, я была связана бельевыми веревками и находилась в грузовом отделении такси. Почему понимаю, что это такси? Краем глаза успеваю заметить апельсиновый цвет машины и характерные «шашечки» на её боку.
Боже, казню себя, ведь мама не разрешала садиться в незнакомые машины. Но я так устала после танцев, что остановила такси. Меня даже не насторожило то, что лицо водителя укрывалось в ночи.
От шума мотора и движения я, должно быть, беспечно прикорнула и оказалась легкой добычей маньяка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Я прекратила смеяться, забыв, однако, закрыть рот — свой. Все происходящее казалось мне утопическим, как и поведение моей двоюродной сестры, которую я до сих пор считала милой и беззащитной обаяшкой.
— Проверить! — коротко бросила людям в штатском.
И те тотчас же взяли ситуацию под свой контроль, заключающийся в том, что два более удачливых «бомбилы», так и не познавших ипритного запаха газа, легли рядом со своими парализованными и уже безмолвными приятелями.
— И что это все значит, подруга дней моих суровых? — разумеется, вопросила я, когда мы продолжили путь в сторону района Щукино, где проживала, напомню, бывшая манекенщица Белла.
— А вот не надо хамить на дорогах, — ответила сестра. — И будить во мне зверя.
— Я не об этом.
— О чем речь?
Я сказала: речь о неком микроавтобусе, явившимся к месту происшествия так вовремя. Меня не поняли: что тут такого удивительного? Тогда я вспылила, предупредив, что не надо из меня лепить дурочку; что, вообще, происходит, может, началась охота на маньяка, а я не ведаю?
— Ну, Машка, — рассмеялась Женя, — ты меня достала этим маньяком.
— Тогда в чем дело?
— Это конфиденциальная информация.
— Что? — подпрыгнула от возмущения. — Что за игры патриотов?
— Это не игры, а жизнь, — ответила Евгения. — Скажу пока лишь одно, задай себе вопрос, милая моя: откуда знаю Максима, сестер Миненковых и прочих товарищей, имеющих отношений к государственной безопасности.
— И откуда? — была проста.
— Сама отвечай, — и, проговорив это, прижала указательный палец к губам. — Но про себя. Болтун — находка для шпиона.
Что за чертовщина, ахнула я. Про себя. Какая же я наивная дуреха, считала свою двоюродную сестру незатейливой простушкой. У неё же руки, как клещи, ноги олимпийского марафонца, поведение энергичное, уверенное и порой безапелляционное. А я-то решила, что это есть свойство её трудного характера. Отнюдь. Все это благоприобретенное.
Неужели она тайный агент спецслужбы, выполняющий некий магический замысел? Но какой именно замысел? Связан он со мной или какой другой? Словно прочитав мои мысли, Евгения проговорила:
— Не ерзай, Маша. Все развивается эволюционным путем.
— И каков наш путь?
— В данном случае, к «винтовой» Белле.
И по тону сестры поняла, что дальнейшие расспросы бессмысленны и даже вредны. Ну что ж, надо принимать условия неизвестной пока мне игры. Можно лишь питать надежду на то, что со временем все прояснится. Предполагаю, меня оберегают от лишних душевных волнений.
… Две высокие «нью-йоркские» башни у подземки «Щукино», под которыми копошился базарный люд, встретили нас. Почти Америка, усмехнулась Евгения и уточнила адрес. Одна из башен оказалась «наша».
Подкатив к подъезду, обратили внимание на карету «скорой помощи» и милицейский «уазик». Переглянулись — не «винтовая» ли Белла совершила некий трагический каприз? И не ошиблись, поднявшись на тридцать седьмой этаж башни. На скоростном лифте, разумеется.
На общей площадке толпились соседи в домашних неопрятных одеждах. Дверь в квартиру охранял молоденький сержант милиции. Евгения предъявила ему удостоверение, знакомое мне по цвету бордо, и нам разрешили пройти.
Квартира была однокомнатная, однако сработанная по западным образцам: лишь легкая стена из пластика огораживала клозет и душевую от кухни.
Стены были выкрашены в розоватый цвет надежды. На них висели большие портреты красивой девушки — увеличенные портфолио. Это было единственное «убранство» в квартире, не считая полуразбитого телефонного аппарата.
Из мебели по центру комнаты стояла только кровать, заваленная грязноватым одеялом и серыми простынями. На них и лежала старуха. Так мне показалось, что старуха. Когда-то красивое лицо топ-модели было изнеможенно и неузнаваемо. В уголках приоткрытого рта запеклась пена, остановившиеся зрачки смотрели в окно, где путешествовали легкие и близкие облака.
У тела бывшей манекенщицы хлопотала бригада «скорой помощи», вернее, прекращала свою работу. За кухонным столиком сидел человек в милицейской офицерской форме и составлял протокол. Рядом с ним находилась мощная тетенька с усиками под кавказским носом и бубнила о тех безобразиях, кои творила её соседка.
Неприятный запах дешевой парфюмерии и жженых тряпок выворачивал душу. Исходил он именно со стороны газовой плиты и помойной алюминиевой посуды. Грязное пластмассовое ведро была завалено доверху мусором, а также использованными шприцами.
— Участковый, младший лейтенант Солнцев, — представился милиционер, удостоверившись в личности моей двоюродной сестры. — Передозировка. — И не без удивления заметил: — Оперативно работаете, товарищи?
— Мы скорее по личному, — призналась Евгения. — Когда смерть наступила?
— Минут пятнадцать назад, — включился в разговор пожилой Айболит в медицинском халате.
— Это я, это я, — поспешила мощная соседка с уверениями, — услышала такой душераздирающий крик… Ужас!.. У меня волосы на голове… веером…
— Услышали и что сделали? — задала вопрос Женя.
— У нас тут слышимость, как в Турции. Турецкий-то проект… Вот Белла кричит, а потом слышу её хрип: «Мила, помоги…». Меня Мила зовут, сделала попытку сделать книксен. — Я ей старалась помогать, жалко-то девку. Такая вот красивая, летящая вся, — указала на фото. — А потом такое началось… — Притушив голос, призналась. — К ней в последнее время даже эти… ну… черные… с базара приходили… Такие вакханалии устраивали… Я вот милицию вызывала…
— Да уж, — вынужден был подтвердить младший лейтенант, выразительно вытирая платком потную тонкую шею. — Типа притона.
— А как вы в квартиру вошли? — поинтересовалась Евгения.
— Так у неё все замки разбиты, — ответила соседка. — А когда забежала, она уже хрипит на кровати. Я тогда уж «скорую»…
Я потянулась к кухонному оконцу — и вздрогнула от ощущения бесконечной бездны. На такой высоте ещё никогда не находилась — летний город пластался внизу в жарком смоге и казался трущобным и жалким, а люди в нем — мелкими и лишними. О таком понятии, как личность — даже мысли не возникало.
Я вдруг подумала, что одной из причин гибели Беллы, может быть, стало это чувство — чувство ненужности и заброшенности.
Когда находишься между небом и землей и ты не птица, то возникает страх жизни. Проще уйти в радостное, праздничное, многомерное небытие, где ты есть ТЫ, где есть свобода от всех условностей, где нет смерти…
— Опоздали мы, — призналась Женя, выходя из квартиры, — на несколько минут.
— Очевидно, мой звонок, — предположила я, — её взвинтил?
— Все может быть, — пожала плечами. — Даже если бы не опоздали, все равно… опоздали. Такие идут до конца. Закон наркоманской тусовки: «Умри ты сегодня, а я завтра».
Я вспомнила свои чувства, когда заглянула в кухонное окошко — бездна, где нет жизни. Кто-то же Беллу толкнул к этой бездне, заметила сестра, ладно, будем разбираться.
— А ты каким документом размахиваешь? — поинтересовалась. — И все двери перед тобой открываются.
— Не размахиваю, а предъявляю, — строго сказала Евгения.
— И что предъявляешь?
— Что надо!
— Очень содержательный ответ, — обиделась. — Ты мне не доверяешь?
— Дурочка, — рассмеялась Евгения. — Это тебе все надо?
— Конечно, — вскричала. — Должна же знать, с кем имею дело. — И топнула ногой, находясь уже на твердой и грешной земле. — Ты, например, задаешь такие вопросы…
— Какие?
— Профессиональные. Милиционеры тебе козыряют. Годзиллов ты душишь газом…
— Все-все, хватит, — рассмеялась. — Не делай из меня монстра. Садись в машину и поехали.
— Куда?
— Твой любимый вопрос, Машка: «куда?», — заметила. — Туда, куда нас родина зовет.
— И куда она зовет? — была последовательна.
Родина нас звала — и звала на день рождения господина Шопина. Я выразила сомнение в уместности нашего явления средь «шумного бала» после того, как оказались свидетелями гибели бывшей топ-модели.
Двоюродная сестра назвала мои душевные страдания философской требухой и потребовала, чтобы я внутренне собралась по причине того, что меня ждет серьезная работа.
— Какая работа? — изумилась.
— Работа наживки, — услышала ответ, — для господина Шопина.
Если бы Евгения сказала, что меня хотят заслать лазутчиком в тыл армии USA, расквартированной в пустыне Саудовской Аравии, то удивилась, куда бы меньше. А так — было впечатление, что земля уходит из-под моих ног. Впрочем, находилась я уже в авто, мчащемся по вечерним столичным улицам, что ровным счетом не имело значения. Для моего общего состояния.
— Женечка, — услышала наконец свой придушенный голос. — Ты о чем?
— О выполнении поставленной перед нами боевой задачи.
— Б-б-боевой задачи? — мне казалось, что я уснула и мне снится невероятный сон.
А какие могла испытывать чувства провинциальная девочка, приехавшая неделю назад в большой город с единственной романтической целью покорить подиум Высокой моды и не имеющей о жизни никаких особых представлений. И вдруг такое: «выполнение поставленной перед нами боевой задачи».
Где я, с кем я и что от меня требуется?
— Маша, убери с лица выражение полной идиотии, — попросила сестра.
И тут меня прорвало, — я заорала так, как, наверное, кричала несчастная Белла, запустившая в себя дозу дрянного «винта». Я просила, нет, я требовала, чтобы со мной вели честную игру, если уж решили играть, в противном случае, отказываюсь от выполнения «поставленной боевой задачи».
К моему удивлению, Женя отнеслась к истерике с пониманием. И даже выразила сочувствие, мол, нагрузка на мою нервную систему слишком велика.
— Нет, я в порядке, — заставила себя успокоиться, — но неопределенность угнетает.
— Я тебя понимаю, — согласилась двоюродная сестра. — Тогда слушай внимательно и помни: все что я тебе говорю, это…
— … конфиденциально!
— Умница, — похвалила. — Хватаешь все на лету, — и продолжила. — Я тороплю события и нарушаю инструкцию, но решение по тебе уже принято…
— Решение по мне? Какое ещё решение, черт подери?
— Вопросы не задавать, — отрезала сестра. — Учись молчать и слушать. Это тебе пригодится в будущем.
— Извини, больше не буду задавать никаких вопросов, — вспыхнула. Только последний вопрос: как меня зовут?
— Тебя? — закурила Женя и улыбнулась доброжелательно: — После получения информации ты будешь проходить под агентурным именем «Маруся». Устраивает?
— Устраивает, — обречено ответила и закрыла глаза, чтобы не видеть выражение собственного лика, отражающего на лобовом стекле авто. Потому что выражение лица было такое, что возникало одно впечатление — на меня смотрит человек, мне же абсолютно неизвестный.
3
Я нахожусь в тесном и темном пространстве — мне ужасно неудобно в свои пятнадцать лет: мешает рост. Молодым подсознанием понимаю, что мне снится сон, но он настолько реальный, что всем телом осязаю страх. Он неприятный, липкий-липкий и почему-то пропахший бензином.
Потом слышу какое-то движение из вне. Слышу шаги. Слышу чужое дыхание. Слышу хруст ключа в замке. Яркий луч фонаря режет глаза. Щурюсь, чувствуя, как чьи-то крепкие и хозяйственные руки цапают мое юное тело и рвут из западни багажника автомобиля. Оказывается, я была связана бельевыми веревками и находилась в грузовом отделении такси. Почему понимаю, что это такси? Краем глаза успеваю заметить апельсиновый цвет машины и характерные «шашечки» на её боку.
Боже, казню себя, ведь мама не разрешала садиться в незнакомые машины. Но я так устала после танцев, что остановила такси. Меня даже не насторожило то, что лицо водителя укрывалось в ночи.
От шума мотора и движения я, должно быть, беспечно прикорнула и оказалась легкой добычей маньяка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48