В это самое корытце. То есть вечер как начинался шуткой, той же шуткой и заканчивался.
Боже, как я хохотал. Мне казалось, что лопну от смеха. У меня глаза лезли из орбит. А слезы — слезы циркали во все стороны. Так-то, мои родные, не надо казаться лучше, чем есть на самом деле. Не надо лгать себе и окружающим тебя прекрасным и милым девушкам. Будь они студентками, будь они доярками, будь они депутатками, будь они шалашовками. Женщины нас рожают и знают о нас куда больше, чем мы, мужланы, сами о себе. Так что мой смех был понятен и закономерен.
Мои чувства и следственно-причинные связи были полностью проигнорированы обществом: девочки и пес кинулись выручать елозившего в галифе и в корытце Котэ-Кото; Панин и Емельич поднимали стаканы за здоровье оступившегося тамады. А что же я? Я был лишним на этом празднике жизни, повторюсь ещё раз. И поэтому плюнул на все и ушел. Спать. В сарай. На прошлогоднем сене. Завтра ожидался трудный день. Пасхальное воскресенье.
Я проснулся. Как всегда. С первым хрипастым петухом из соседнего огорода. Петю забыли вовремя сварить в супе с вермишелью, и теперь он каждое Божье утро горланил славу наступающему дню. И мне тоже.
Спал спокойно, без нервных сновидений. Так спят младенцы в утробе матери и космонавты на орбитальных станциях. Сквозь сон помню веселое брожение дорогих моих гостей. Кажется, они пели народные песни? Надеюсь, боевые други работоспособны после столь душевного праздника у костра. И после шашлыка.
Я выбрался из сарая. Туман клоками висел на кустах, точно вата. Сравнение банальное, но верное. Черный круг кострища и мятое оцинкованное корытце среди грядок напоминали о бурных вчерашних событиях. Странные звуки раздавались со стороны веранды, будто кто-то пытался одновременно дуть в пионерский горн, медную трубу и бить в барабан. Что за утренний оркестр? Я полюбопытствовал и увидел на веранде картину, способную выбить слезу из романтической натуры. В углу на старых одеждах дрыхла славная троица: Панин, Котэ и примкнувший к ним дед Емеля. Это они выдавали фальшивые рулады. Надеюсь, этот ужасный храп не мешал отдыхать в горнице красным девицам?
Эх, разбудить бы всех и дружною гурьбой отправиться на сельхозработы! Чтобы жизнь народа была понятнее. А Емельич пусть спит и видит сны. Вместе с Педро. Они аборигены и жизнь понимают правильно. А вот мои боевые друзья… Нельзя. Нельзя ломать гармонию природы дикими, безобразными воплями.
Я вышел со двора на проселочную дорогу. Остановился у кювета, выпустил туда теплую, бесцветную струйку. Из себя. В этом нехитром процессе тоже имеется своя прелесть и гармоничная законченность. Как говорится, вечный круговорот воды в природе.
Туман стелился в низине, и когда я побежал, то было впечатление, что бегу по облакам. Бегу по облакам и работаю:
Для нападения и уклонения нужна острота взора.
Необходимо быстро перемещаться вправо и влево.
Успех атаки зависит от уклонения и обманного пасса
Из нереального проистекает реальное.
К чему карабкаться на горные кручи,
Если можно проскользнуть через ущелье.
Не бойся яростной схватки и помни:
Малым можно победить великое…
После часового пробега с элементами боевого рукопашного боя я плюхнулся в хладные воды родной Коровки. Благодаря определенным упражнениям я научился в совершенстве действовать в водной стихии. Во всяком случае, чувствовал я себя, как рыба. И мог лечь на дно. Минуты на три. А то и на пять. Если ещё месячишко потренироваться. Нет предела совершенству духа и тела.
Хочу сказать лишь одно: я не лепил из себя сверхчеловека. Это удел бездарных тупоумных сочинителей и сочинительниц, похожих на дешевых привокзальных минетчиц. Пишут они все не душой, а иным известным местом, на котором сидят. Они испражняются и размножаются со скоростью диффузий. Их ничто не может остановить. Они с усердием гонят многокилометровую туфту о суперменах, о бешеных коммандос, о чересчур прозорливых любительницах вязать интриги и свитера, о приговоренных к смерти и о прочей хушуши.
Знаю, легковерный народец любит сказки, мифы и байки. Однако не до такой же степени — степени всеобщего идиотизма. Как авторов с их крепко мудаковатыми героями, так и читателей. Надеюсь, я понят правильно теми, кто не принадлежит к вышеупомянутым категориям и слоям населения.
Впрочем, не будем отвлекаться. Да и какие могут быть сверхличности в цивилизованном обществе, где на первом месте — жор, на втором — наоборот и на третьем — остальные радости и грехи сладкой жизни. Что касается меня, то я только жалкий пигмей, пытающийся привести свое биологическое состояние в более-менее работоспособное.
Чтобы достичь «слияния со Вселенной», нужны десятилетия самоотверженного труда. Понятно, что для меня это невозможно. Я — огрызок своего болеющего общества. И с этим надо считаться.
По возвращении обнаружил все то же положение вещей. Столичные гости бессовестно дрыхли. Каждый на своем месте. Правда, дед Емеля сидел на крыльце, смолил цигарку и о чем-то думал. Рядом с ним распластался пес, обожравшийся шашлыка.
— Христос воскресе, — сказал я им.
— А-а-а, это… ну, да!.. Воистину воскресе, — поднялся старик. Дай-ка, родненький, я тебя облобызаю!
Мы совершили эту процедуру человеколюбия и братания, и у меня возникло впечатление, что я угодил в смертельное газовое облако, как солдат в первую мировую.
Бр-р-р! Наш крепкий, российский дух перешибет любую иноземную науку. Когда я пришел в себя после газовой атаки, то предложил любвеобильному дедку опохмелиться.
— А чего? Где? — удивился он. — Мы ж вчерась подчистую. Во гульнули. Объедки в салфетке!
— Кто ищет, тот всегда найдет, — вспомнил я пионерский завет, и мы отправились в поход на задворки хозяйства. Там, в ржавой бочке с дождевой водой, на дне хранились две пивные банки емкостью по 0,33. Мечта для страждущей, опаленной праздником души.
Сняв куртку, я пошарил рукой в бочкотаре и выудил необходимый для хворого организма продукт.
— Свят-свят, — только и проговорил Емельич, получая награду натурой. Награда нашла скромного героя за его мужество жить, как он хочет. — Сынок, да я ж для тебя… — Пытался открыть банку. — Как эту… хреновину?.. За эту хреновинку, что ли?
Я помог ему открыть заморскую хреновину, дернув за удобную хреновинку. Пышная пена вырвалась на волю, заливая дедка. Тот матюгнулся на неё и заглотил слабоалкогольный раствор.
— Тьфу! На мыле вроде?..
— Вот про мыло наш разговор и будет, — сказал я.
— Чегось? — не понял старик.
— Баньку надобно возвести, Емельич, — объяснил я. — Как, не слабо?
— Где?
— Тут вот, — потоптался я на месте.
— Баньку? — Осмотрелся. — Можно и баньку. — Скороговоркой проговорил: — С легким паром, с молодым жаром. Пар костей не ломит, а простуду вон гонит! С тела лебедь-с, а с души сухарек…
— Вот именно, — только и вымолвил я. Вот что значит живое народное творчество. Или это действие импортного хмеля?
— Без баньки наш мужик вроде как без оглобли, — иносказательно подвел итог мой собеседник, вскрывая вторую пивную емкость. — Не, без баньки нельзя.
И мы, две высокие договаривающиеся стороны, порешили, что Емельич со своими старшими внуками и Шамилем через недельку сдают под ключ банно-прачечный комбинат на огороде и только после этого идет оплата работы и строительных материалов. Чтобы греха не было пропить баньку на корню. Я подивился такому мужественному и мудрому решению и понял, что мы все ещё живем. Нет силы, способной переломить наш патриархальный хребет. Как говорится, хмельна брага — из великого врага, да квас с малины от мудрой старицы Акулины.
Когда мы с дедком вернулись на веранду, то обнаружили позитивные изменения: Панин и Котэ просыпались с мукой в веждах. Заметив в руках дедка банку с лечебным пойлом, оба заметно оживились. Особенно волосатый Кото, который, вскочив в семейных трусах, принялся кружить вокруг Емельича, как обезьяна вокруг бананового дерева.
Я сказал им все, что я думаю о них, праздных, и напомнил о скором отъезде. Неужели на свежем воздухе долг перед родиной благополучно забыт? Друзья схватились за головы: только без вычурной патетики, и так тошно. Я понял, слова бессильны, и намекнул, что лекарство от всех болезней находится в светлой горнице, где красны девицы. Бутыль с табуретным самогоном ждет героев. Намек был настолько тонок, что Котэ тут же догадался; завопив благим матом, ударил в стену. Головой. (Шутка.) Девицы-красавицы завизжали в ответ. Перепуганный пес залаял. Емельич перекрестился. А я удалился. Что делать «тигру» среди племени примитивных приматов? Это я ещё выразился с большим уважением к роду человеческому. В лице моих друзей.
Богомольные старушки тянулись по тропинке к местному кладбищу. Казалось, они гуськом направляются к небу. Небо было чистым и пасхальным.
Я же возвращался после посещения могилы отца и матери. Могила оказалась ухоженной чьими-то добрыми руками; я недолго постоял у креста и деревянной пирамидки и ушел. Примерный, богобоязненный сын? Отнюдь. Никогда им не был. Просто иногда возникает душевная потребность встречи с родными людьми. Пусть звучит мистически, однако тот, кто способен понимать, меня поймет. Пусть это будет один человек из миллиона. Но человек.
Я последний раз оглянулся на кладбищенское взгорье. Богомольные старушки по-прежнему уходили в небо — синее, как пасхальное яйцо. Помню, в детстве я купал яйца в синьке, а мама у печи готовила куличи. И эта веселая, вкусная на запахи хозяйственная кутерьма, казалось, будет повторяться из года в год. Из года в год. К сожалению, я вырос. Такое порой случается с непослушными детьми.
Как однажды заметил кто-то из великих, и дольше века длится день; и был в этом совершенно прав. Я это к тому, что наши сборы в столицу затянулись до невозможной крайности. Я на все плюнул и занялся исключительно своими делами. Пока все остальные приходили в себя. От праздника у костра. И самопального самогона.
Сначала я проверил машину, частично заржавевшую у ворот; автостарушка чадила и харкала бензином, не желая трудиться на благо её владельца; потом нырнул в погреб, где находилась потайная лежка, единственное место, в котором сохранились запахи прошлой, счастливой жизни. Даже несмотря на появление здесь маленького оружейного склада: три АКМ, два гранатомета, винтовка с оптическим прицелом, несколько килограммов тротила и так далее.
На всякий случай проверил все имеющиеся в наличии игрушки для взрослых. А вдруг кто стащил? Нет, все было на месте, в полной боевой готовности. Однако я решил ничего не выносить из арсенала. Пока. Зачем «тигру» шумные хлопушки? Самое опасное для человека — это прыжок «тигра». Прыжок «тигра» непредсказуем, это правда.
Тишина под землей была, как, наверное, в родовом склепе. Мертвая тишина. В такой тишине хорошо лежать и думать о вечности, превращаясь в святого мученика. И действительно, что может измениться в мире? Без меня? Или со мной? Ровным счетом ничего не изменится. Ничего. Боюсь, армия не заметит павшего бойца. Разве что маршировавшие рядом товарищи.
Нет, необходимо отбросить пораженческие настроения, покинуть погреб и продолжить вечный бой. За правое дело. И за светлое будущее всего человечества. Надеюсь, легкая ирония угадывается в моих словах, касающихся судьбы всего рода человеческого?
Когда снова появился на свет Божий, то выяснилось, что без меня планета замедляла-таки свое движение вокруг солнца. Вернее, люди на ней. Девочки-красавицы грелись на солнышке, мальчики-механики мерзли под днищем старенького, битого-перебитого армейского джипа, по случаю приобретенного Паниным у американского журналиста Дж. Сидороффа, который сумел на этом драндулете совершить познавательное путешествие по маршруту Москва Владивосток и обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Боже, как я хохотал. Мне казалось, что лопну от смеха. У меня глаза лезли из орбит. А слезы — слезы циркали во все стороны. Так-то, мои родные, не надо казаться лучше, чем есть на самом деле. Не надо лгать себе и окружающим тебя прекрасным и милым девушкам. Будь они студентками, будь они доярками, будь они депутатками, будь они шалашовками. Женщины нас рожают и знают о нас куда больше, чем мы, мужланы, сами о себе. Так что мой смех был понятен и закономерен.
Мои чувства и следственно-причинные связи были полностью проигнорированы обществом: девочки и пес кинулись выручать елозившего в галифе и в корытце Котэ-Кото; Панин и Емельич поднимали стаканы за здоровье оступившегося тамады. А что же я? Я был лишним на этом празднике жизни, повторюсь ещё раз. И поэтому плюнул на все и ушел. Спать. В сарай. На прошлогоднем сене. Завтра ожидался трудный день. Пасхальное воскресенье.
Я проснулся. Как всегда. С первым хрипастым петухом из соседнего огорода. Петю забыли вовремя сварить в супе с вермишелью, и теперь он каждое Божье утро горланил славу наступающему дню. И мне тоже.
Спал спокойно, без нервных сновидений. Так спят младенцы в утробе матери и космонавты на орбитальных станциях. Сквозь сон помню веселое брожение дорогих моих гостей. Кажется, они пели народные песни? Надеюсь, боевые други работоспособны после столь душевного праздника у костра. И после шашлыка.
Я выбрался из сарая. Туман клоками висел на кустах, точно вата. Сравнение банальное, но верное. Черный круг кострища и мятое оцинкованное корытце среди грядок напоминали о бурных вчерашних событиях. Странные звуки раздавались со стороны веранды, будто кто-то пытался одновременно дуть в пионерский горн, медную трубу и бить в барабан. Что за утренний оркестр? Я полюбопытствовал и увидел на веранде картину, способную выбить слезу из романтической натуры. В углу на старых одеждах дрыхла славная троица: Панин, Котэ и примкнувший к ним дед Емеля. Это они выдавали фальшивые рулады. Надеюсь, этот ужасный храп не мешал отдыхать в горнице красным девицам?
Эх, разбудить бы всех и дружною гурьбой отправиться на сельхозработы! Чтобы жизнь народа была понятнее. А Емельич пусть спит и видит сны. Вместе с Педро. Они аборигены и жизнь понимают правильно. А вот мои боевые друзья… Нельзя. Нельзя ломать гармонию природы дикими, безобразными воплями.
Я вышел со двора на проселочную дорогу. Остановился у кювета, выпустил туда теплую, бесцветную струйку. Из себя. В этом нехитром процессе тоже имеется своя прелесть и гармоничная законченность. Как говорится, вечный круговорот воды в природе.
Туман стелился в низине, и когда я побежал, то было впечатление, что бегу по облакам. Бегу по облакам и работаю:
Для нападения и уклонения нужна острота взора.
Необходимо быстро перемещаться вправо и влево.
Успех атаки зависит от уклонения и обманного пасса
Из нереального проистекает реальное.
К чему карабкаться на горные кручи,
Если можно проскользнуть через ущелье.
Не бойся яростной схватки и помни:
Малым можно победить великое…
После часового пробега с элементами боевого рукопашного боя я плюхнулся в хладные воды родной Коровки. Благодаря определенным упражнениям я научился в совершенстве действовать в водной стихии. Во всяком случае, чувствовал я себя, как рыба. И мог лечь на дно. Минуты на три. А то и на пять. Если ещё месячишко потренироваться. Нет предела совершенству духа и тела.
Хочу сказать лишь одно: я не лепил из себя сверхчеловека. Это удел бездарных тупоумных сочинителей и сочинительниц, похожих на дешевых привокзальных минетчиц. Пишут они все не душой, а иным известным местом, на котором сидят. Они испражняются и размножаются со скоростью диффузий. Их ничто не может остановить. Они с усердием гонят многокилометровую туфту о суперменах, о бешеных коммандос, о чересчур прозорливых любительницах вязать интриги и свитера, о приговоренных к смерти и о прочей хушуши.
Знаю, легковерный народец любит сказки, мифы и байки. Однако не до такой же степени — степени всеобщего идиотизма. Как авторов с их крепко мудаковатыми героями, так и читателей. Надеюсь, я понят правильно теми, кто не принадлежит к вышеупомянутым категориям и слоям населения.
Впрочем, не будем отвлекаться. Да и какие могут быть сверхличности в цивилизованном обществе, где на первом месте — жор, на втором — наоборот и на третьем — остальные радости и грехи сладкой жизни. Что касается меня, то я только жалкий пигмей, пытающийся привести свое биологическое состояние в более-менее работоспособное.
Чтобы достичь «слияния со Вселенной», нужны десятилетия самоотверженного труда. Понятно, что для меня это невозможно. Я — огрызок своего болеющего общества. И с этим надо считаться.
По возвращении обнаружил все то же положение вещей. Столичные гости бессовестно дрыхли. Каждый на своем месте. Правда, дед Емеля сидел на крыльце, смолил цигарку и о чем-то думал. Рядом с ним распластался пес, обожравшийся шашлыка.
— Христос воскресе, — сказал я им.
— А-а-а, это… ну, да!.. Воистину воскресе, — поднялся старик. Дай-ка, родненький, я тебя облобызаю!
Мы совершили эту процедуру человеколюбия и братания, и у меня возникло впечатление, что я угодил в смертельное газовое облако, как солдат в первую мировую.
Бр-р-р! Наш крепкий, российский дух перешибет любую иноземную науку. Когда я пришел в себя после газовой атаки, то предложил любвеобильному дедку опохмелиться.
— А чего? Где? — удивился он. — Мы ж вчерась подчистую. Во гульнули. Объедки в салфетке!
— Кто ищет, тот всегда найдет, — вспомнил я пионерский завет, и мы отправились в поход на задворки хозяйства. Там, в ржавой бочке с дождевой водой, на дне хранились две пивные банки емкостью по 0,33. Мечта для страждущей, опаленной праздником души.
Сняв куртку, я пошарил рукой в бочкотаре и выудил необходимый для хворого организма продукт.
— Свят-свят, — только и проговорил Емельич, получая награду натурой. Награда нашла скромного героя за его мужество жить, как он хочет. — Сынок, да я ж для тебя… — Пытался открыть банку. — Как эту… хреновину?.. За эту хреновинку, что ли?
Я помог ему открыть заморскую хреновину, дернув за удобную хреновинку. Пышная пена вырвалась на волю, заливая дедка. Тот матюгнулся на неё и заглотил слабоалкогольный раствор.
— Тьфу! На мыле вроде?..
— Вот про мыло наш разговор и будет, — сказал я.
— Чегось? — не понял старик.
— Баньку надобно возвести, Емельич, — объяснил я. — Как, не слабо?
— Где?
— Тут вот, — потоптался я на месте.
— Баньку? — Осмотрелся. — Можно и баньку. — Скороговоркой проговорил: — С легким паром, с молодым жаром. Пар костей не ломит, а простуду вон гонит! С тела лебедь-с, а с души сухарек…
— Вот именно, — только и вымолвил я. Вот что значит живое народное творчество. Или это действие импортного хмеля?
— Без баньки наш мужик вроде как без оглобли, — иносказательно подвел итог мой собеседник, вскрывая вторую пивную емкость. — Не, без баньки нельзя.
И мы, две высокие договаривающиеся стороны, порешили, что Емельич со своими старшими внуками и Шамилем через недельку сдают под ключ банно-прачечный комбинат на огороде и только после этого идет оплата работы и строительных материалов. Чтобы греха не было пропить баньку на корню. Я подивился такому мужественному и мудрому решению и понял, что мы все ещё живем. Нет силы, способной переломить наш патриархальный хребет. Как говорится, хмельна брага — из великого врага, да квас с малины от мудрой старицы Акулины.
Когда мы с дедком вернулись на веранду, то обнаружили позитивные изменения: Панин и Котэ просыпались с мукой в веждах. Заметив в руках дедка банку с лечебным пойлом, оба заметно оживились. Особенно волосатый Кото, который, вскочив в семейных трусах, принялся кружить вокруг Емельича, как обезьяна вокруг бананового дерева.
Я сказал им все, что я думаю о них, праздных, и напомнил о скором отъезде. Неужели на свежем воздухе долг перед родиной благополучно забыт? Друзья схватились за головы: только без вычурной патетики, и так тошно. Я понял, слова бессильны, и намекнул, что лекарство от всех болезней находится в светлой горнице, где красны девицы. Бутыль с табуретным самогоном ждет героев. Намек был настолько тонок, что Котэ тут же догадался; завопив благим матом, ударил в стену. Головой. (Шутка.) Девицы-красавицы завизжали в ответ. Перепуганный пес залаял. Емельич перекрестился. А я удалился. Что делать «тигру» среди племени примитивных приматов? Это я ещё выразился с большим уважением к роду человеческому. В лице моих друзей.
Богомольные старушки тянулись по тропинке к местному кладбищу. Казалось, они гуськом направляются к небу. Небо было чистым и пасхальным.
Я же возвращался после посещения могилы отца и матери. Могила оказалась ухоженной чьими-то добрыми руками; я недолго постоял у креста и деревянной пирамидки и ушел. Примерный, богобоязненный сын? Отнюдь. Никогда им не был. Просто иногда возникает душевная потребность встречи с родными людьми. Пусть звучит мистически, однако тот, кто способен понимать, меня поймет. Пусть это будет один человек из миллиона. Но человек.
Я последний раз оглянулся на кладбищенское взгорье. Богомольные старушки по-прежнему уходили в небо — синее, как пасхальное яйцо. Помню, в детстве я купал яйца в синьке, а мама у печи готовила куличи. И эта веселая, вкусная на запахи хозяйственная кутерьма, казалось, будет повторяться из года в год. Из года в год. К сожалению, я вырос. Такое порой случается с непослушными детьми.
Как однажды заметил кто-то из великих, и дольше века длится день; и был в этом совершенно прав. Я это к тому, что наши сборы в столицу затянулись до невозможной крайности. Я на все плюнул и занялся исключительно своими делами. Пока все остальные приходили в себя. От праздника у костра. И самопального самогона.
Сначала я проверил машину, частично заржавевшую у ворот; автостарушка чадила и харкала бензином, не желая трудиться на благо её владельца; потом нырнул в погреб, где находилась потайная лежка, единственное место, в котором сохранились запахи прошлой, счастливой жизни. Даже несмотря на появление здесь маленького оружейного склада: три АКМ, два гранатомета, винтовка с оптическим прицелом, несколько килограммов тротила и так далее.
На всякий случай проверил все имеющиеся в наличии игрушки для взрослых. А вдруг кто стащил? Нет, все было на месте, в полной боевой готовности. Однако я решил ничего не выносить из арсенала. Пока. Зачем «тигру» шумные хлопушки? Самое опасное для человека — это прыжок «тигра». Прыжок «тигра» непредсказуем, это правда.
Тишина под землей была, как, наверное, в родовом склепе. Мертвая тишина. В такой тишине хорошо лежать и думать о вечности, превращаясь в святого мученика. И действительно, что может измениться в мире? Без меня? Или со мной? Ровным счетом ничего не изменится. Ничего. Боюсь, армия не заметит павшего бойца. Разве что маршировавшие рядом товарищи.
Нет, необходимо отбросить пораженческие настроения, покинуть погреб и продолжить вечный бой. За правое дело. И за светлое будущее всего человечества. Надеюсь, легкая ирония угадывается в моих словах, касающихся судьбы всего рода человеческого?
Когда снова появился на свет Божий, то выяснилось, что без меня планета замедляла-таки свое движение вокруг солнца. Вернее, люди на ней. Девочки-красавицы грелись на солнышке, мальчики-механики мерзли под днищем старенького, битого-перебитого армейского джипа, по случаю приобретенного Паниным у американского журналиста Дж. Сидороффа, который сумел на этом драндулете совершить познавательное путешествие по маршруту Москва Владивосток и обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49