Он вздохнул, без печали расставаясь с зачарованностью, которую я на него навел, и на его круглом и не обремененном мыслью лице ясно запечатлелась спасительная в таких случаях формула, гласившая, что утро вечера мудренее. Он встал, загремел ключами и резким жестом велел мне проследовать в камеру. Железная дверь, к которой он подвел меня в коротком и грубо слепленном коридоре и за которой намеревался оставить, выглядела ужасно. Я чуть было не отшатнулся.
Михаил Литов
ЖИВОПИСЬ
У некоторых людей в жизни счастье то, что, проснувшись по утру и встав возле окна голыми еще, не взбодрившимися ногами, они видят прямо на противоположной стороне улицы сияющие маковки церкви, стоят и думают: держится церквушка-то, хорошо! Иные, конечно, на своих картинах и не просыпаются никогда и даже считают за кошмарный сон вероятное пробуждение. Опусов же каждое утро освежался созерцанием обширной панорамы рынка, плутовато и с видом знающего жизнь господина высматривал из окна, как снуют в тесных проходах покупатели, а в палатках важно громоздятся торговцы, прикидывал, сколько его собственная торговлишка принесет ему нынче выгод, и это тоже было счастьем. Он затем шел к своим продавцам, серьезно проверял их усердие, выслушивал отчеты, давал отеческие наставления, возвращался домой и пил чай, но уже это был разгар дня, это уже сутолока, зной или стужа, всякий там трудовой пот, преждевременная усталость, уже разбирала апатия, проклевывалась тоска по другой жизни, и счастье пряталось за края проживаемого Опусовым жанра, ернически выставляя бесовские рожки. Опусов весь тоже был как черт, но несуразный, какой-то кривенький, подбитый с одного бочка так, что выпирал другой, глаз у него очковтирательно как-то, что ли, наседал на глаз, плечо перевешивало плечо, нога вечно заплеталась за ногу, в общем, никакого вида, только запашок гнилой шел как от заправской нежити. Но планы и расчеты он имел сильные. Сколотив на рыночной торговле кое-какой капитал, Опусов теперь надеялся прибавить к своим богатствам, более того, приумножить их на украденной картине Филонова, которую, как он знал из заслуживающих доверия источников, вытащили из музея по указке Богоделова, знаменитого шулера. Чтоб этот ловец удачи интересовался живописью, такого Опусов за ним не знал, но мало ли что, он и сам ведь не интересовался, а все же... Богоделов, естественно, предполагал, если действительно заполучил картину, продать ее за хорошую сумму, но умер, не успев осуществить своего намерения. Следовательно, нынче картина должна была находиться у его вдовы, Зои Николаевны, а ее Опусов полагал во всякого рода деловых сношениях человеком лишним, потому и хотел отнять картину, чтобы продать уже от своего имени и для собственной полной выгоды. Опусов был противоречивой натурой. Презирая Зою Николаевну за никчемность в деловом отношении, он чрезвычайно ценил ее за красоту, уважал в ней эту красоту и любил, иными словами, в некотором роде любил самое Зою Николаевну и даже мечтал сойтись с ней, может быть, и жениться, как только афера с картиной достигнет благополучного завершения и он, Опусов, станет очень богатым человеком и завидным женихом. Незаметно эти мечтания переходили в бред всякий раз, когда Опусов пытался разложить их по полочкам. По сути, не матримониальные вожделения забирали его душу, а стремление пройти, протиснуться в некий узкий круг высшего света, а имея о последнем самые смутные, даже попросту книжные представления, он и воображал его себе каким-то райским уголком, где на все распространяется красота Зои Николаевны и всюду, куда ни сунься, в наилучшем виде выставлено ее прекрасное лицо. Получалось, Зоя Николаевна была для Опусова и стражем, который не пускал его в высший свет, пока он недосточно богат и незавиден как жених, и недостижимой богиней, почитаемой уже как бы в неком храме, которым на такой случай и рисовался ему упомянутый райский уголок. И старик порой всей душой ненавидел стража, а перед богиней иной раз в своих грезах доходил до полного унижения и умоисступления.
Утром было солнечное, и рынок словно золотился в охвативших его сплошной массой лучах, Опусов полюбовался этим очаровательным пейзажем, затем, как уж водилось у него, потерзал подвластных ему торговцев, а вернувшись домой, выпил чаю, и вдруг впал в неуемное раздражение. На первый план высунулась жажда поскорее завладеть Филоновым, а любовь к красавице, или что там у него на самом деле было, стала явлением сомнительным и не вполне нужным. Да и не явлением, а так, вещицей. Опусов прямо и страстно отверг баловство, захотел настоящего дела, а оно могло у него быть лишь при наличии больших денег. Между тем с Филоновым шло туговато. Опусов еще две недели назад заслал к Зое Николаевне Николая, своего как бы ученика, а в данном случае агента, заслал, чтобы тот в доме у прелестницы все хорошенько разведал, постарался напасть на след, прояснить, у нее ли картина, и если да, где она ее прячет. Николай быстро познакомился с Зоей Николаевной, стал бывать у нее, любезничать, и он старался, это верно, а все-таки мало проку было от его усердия. Сравнивал Опусов внешние данные ученика с достигнутыми им успехами и не находил утешения ни в том, ни в другом. Парень этот Николай вроде бы видный, хорош собой, пригож даже, и язык подвешен, а вот как запрыгнул на одну ступеньку, то подняться с нее выше уже и не мог, как если бы робел перед красавицей или вообще не знал, как взяться за нее по-настоящему. Не удавалось ему покорить Зою Николаевну и сделать откровенной, чтобы она уж выболтала ему о себе все, заодно, конечно, и про картину. Это злило торопящегося к вожделенному богатству старика, и он, не стерпев напрасности убегающего времени, вызвал к себе Николая для отчета. Ну, скорее, чтобы прочистить ему мозги.
Когда начинающий прохиндей явился, пышущий здоровьем и довольством, бодрый и подтянутый, Опусов начал с грубовато-отеческого тона:
- Как служится, дорогой?
- Не жалуюсь, - ответил парень звонко, рапортующе.
Учитель сменил тон на деловой:
- Вдову обрабатываешь?
- Зою Николаевну? Как же, стараемся... Но пока ничего. Ничего такого... Она все больше одна, клонит, я хочу сказать, к уединению. Переживает, значит, тоскует по мужу. Выпивает иногда.
- А всякие людишки, ну, как это нынче называется, толстосумы, акулы бизнеса, к ней ходят?
- Не замечал. Да и кому она, правду сказать, теперь нужна? Она теперь вдова и работница по своей ученой экономической науке.
- Что-то ты, Николай, не то говоришь, - усомнился Опусов. - Что-то тут вообще не то, а ты проглядел... Недосмотр. Надо подтянуться, парень. Я тебя чему учил? Ну, когда ты уверял меня, что-де понравился ей... Так ты действительно понравился?
- А как же! С этим у нас полный порядок. Я ей нравлюсь, и она меня всегда рада видеть. Только в одиночество свое пока не допускает...
Опусов строгим жестом остановил излияния неумеренного оптимизма Николая.
- Говоришь, приглянулся ей, а плодов от такого твоего флирта с ней что-то не видать. Она, может, думает, что по смерти мужа потеряла все свои привилегии среди наших тузов? плетет интриги? Может, хочет властвовать, как ее покойник? людьми помыкать? - Опусов заволновался, вся кривизна его заходила ходуном. - Может, она хочет господствовать в нашем городе, в высшие эшелоны власти пройти, или партию какую-то сочинить, а с партией вообще все в стране узурпировать? С такими бабенками надо держать ухо востро! - крикнул старик в дурацком возбуждении, от которого дергался, как бубен. - Я этот тип и вид слабого пола давно раскусил. Это леди макбеты, так сказать, и вечно они из своих мужей и любовников делают макбетов. Понял?
- Не очень, - просто и доверительно ответил Николай. - Не понял вашей терминологии.
- А ты действуй, Коля, действуй. Страсти подогревай в ней, то есть насчет власти и насчет твоей мужественной красы тоже. Не сиди сложа руки. Войди в ее альков. Пусть женщина расслабится, размякнет в твоих объятиях. В кино обычно чего показывают? Разные шпионки забираются в постель к важным персонам и, доводя их до умоисступления страсти, выведывают под шумок разные секреты. А мы пойдем другим путем, Коля. Мы с тобой шайка, один из элементов организованной преступности. Даже важная деталь. Калибр и все такое. Настоящий маховик! Наш элемент, Коля, потому жил, живет и будет жить, что мы умеем в нужный момент принимать оригинальные решения. И я жду от тебя именно такого оригинального решения. Мы в жизни сделаем с женщинами то, что они делают с нами в кино. Теперь понял, Коля?
Старик в действительности не спрашивал, а требовал понимания, и Николай поспешил выкрикнуть:
- Теперь понял!
- Что именно?
Николай вздохнул, посмотрел на потолок и в окно, за которым бесшумно покачивались ветви деревьев, и сказал:
- Понял, что из всех искусств для нас важнейшим является кино.
***
Он позвонил Зое Николаевне и напросился к ней на чай. Так он вступил в решающую фазу исполнения учителева задания. Вдова в последнее время чувствовала себя одинокой, казалось ей, что всеми забыты ее красота, достаток и гостеприимство, а потому она с радостью согласилась принять молодого человека. На нем она испытывала свою жизнеспособность, проясняла, не избылась ли та вовсе. Ведь как же это, и персиком глядит, и в сытости живет, в довольстве, и привечать умеет, а не ходят к ней, пренебрегают, как если бы она уже не та, что прежде! Тосковала она по прошлому, когда все устраивал Боголепов, широкой души человек.
Дело это, о котором начали звон, было вечером. Николай явился с букетиком фиалок, которые взял у одной из подвластных Опусову торговок. Зоя Николаевна со смущенной улыбкой сказала:
- Ах, вы меня балуете, Николай...
- Вхожу в альков, - уверенно объяснил тот.
Женщина удивленно посмотрела на него. Тут кстати было бы рассказать о ее внешности. Но - женщина красива, и этим, пожалуй, сказано все. Что до Николая, то он в сущности не понимал красоты Зои Николаевны и ее прелестей, знал только задание учителя, а справиться с ним не мог потому, что ему никак не удавалось придумать то самое оригинальное решение, о котором говорил Опусов.
- В альков? - шептала удивленная, чуточку напуганная, может быть, даже и раздосадованная Зоя Николаевна. - А вы... не ошиблись дверью?
- Никоим образом. Все нормально и органично, Зоя Николаевна, оригинальничал подстегнутый заданной ему учителем взбучкой Николай. - В прошлый раз мы хорошо попили чаек. Попьем и нынче?
- Попьем... - с некоторым сомнением ответила Зоя Николаевна.
Удивляясь повадкам молодого человека, она накрыла в сверкавшей хрусталем и фарфором гостиной на стол. Когда они уселись, женщина, украдкой взглянув на неизвестно чему улыбавшегося Николая, осведомилась:
- Ну, как продвигается ваша библиотечность? - Ее голос упал каплей нежности в его сердце. Но вопрос был не из простых.
Свой способ зарабатывать себе на жизнь Николай специально для Зои Николаевны называл "библиотечными днями". Он где-то услышал это выражение, и оно ему понравилось, хотя подлинного его смысла Николай, разумеется, не ведал. У него все время, которое он проводил не с Зоей Николаевной, было, следовательно, библиотечными днями, было, как уже она переименовала на свой лад, библиотечностью, о которой он всегда исповедывался ей довольно скупо, боясь сесть в лужу. Говорил, что дело это интересное, но хлопотное, а вот слишком распространяться о нем, по ряду соображений, не стоит. Иными словами, приходилось выкручиваться.
- Работа то есть? Все у меня там без сучка и задоринки. Работа - не бей лежачего.
- А в прошлый раз жаловались, что она вам ни минутки свободной не оставляет.
- Раз на раз, Зоя Николаевна, не приходится, - последовал внушительный ответ.
Парень шумно втянул в себя глоток горячего чая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Михаил Литов
ЖИВОПИСЬ
У некоторых людей в жизни счастье то, что, проснувшись по утру и встав возле окна голыми еще, не взбодрившимися ногами, они видят прямо на противоположной стороне улицы сияющие маковки церкви, стоят и думают: держится церквушка-то, хорошо! Иные, конечно, на своих картинах и не просыпаются никогда и даже считают за кошмарный сон вероятное пробуждение. Опусов же каждое утро освежался созерцанием обширной панорамы рынка, плутовато и с видом знающего жизнь господина высматривал из окна, как снуют в тесных проходах покупатели, а в палатках важно громоздятся торговцы, прикидывал, сколько его собственная торговлишка принесет ему нынче выгод, и это тоже было счастьем. Он затем шел к своим продавцам, серьезно проверял их усердие, выслушивал отчеты, давал отеческие наставления, возвращался домой и пил чай, но уже это был разгар дня, это уже сутолока, зной или стужа, всякий там трудовой пот, преждевременная усталость, уже разбирала апатия, проклевывалась тоска по другой жизни, и счастье пряталось за края проживаемого Опусовым жанра, ернически выставляя бесовские рожки. Опусов весь тоже был как черт, но несуразный, какой-то кривенький, подбитый с одного бочка так, что выпирал другой, глаз у него очковтирательно как-то, что ли, наседал на глаз, плечо перевешивало плечо, нога вечно заплеталась за ногу, в общем, никакого вида, только запашок гнилой шел как от заправской нежити. Но планы и расчеты он имел сильные. Сколотив на рыночной торговле кое-какой капитал, Опусов теперь надеялся прибавить к своим богатствам, более того, приумножить их на украденной картине Филонова, которую, как он знал из заслуживающих доверия источников, вытащили из музея по указке Богоделова, знаменитого шулера. Чтоб этот ловец удачи интересовался живописью, такого Опусов за ним не знал, но мало ли что, он и сам ведь не интересовался, а все же... Богоделов, естественно, предполагал, если действительно заполучил картину, продать ее за хорошую сумму, но умер, не успев осуществить своего намерения. Следовательно, нынче картина должна была находиться у его вдовы, Зои Николаевны, а ее Опусов полагал во всякого рода деловых сношениях человеком лишним, потому и хотел отнять картину, чтобы продать уже от своего имени и для собственной полной выгоды. Опусов был противоречивой натурой. Презирая Зою Николаевну за никчемность в деловом отношении, он чрезвычайно ценил ее за красоту, уважал в ней эту красоту и любил, иными словами, в некотором роде любил самое Зою Николаевну и даже мечтал сойтись с ней, может быть, и жениться, как только афера с картиной достигнет благополучного завершения и он, Опусов, станет очень богатым человеком и завидным женихом. Незаметно эти мечтания переходили в бред всякий раз, когда Опусов пытался разложить их по полочкам. По сути, не матримониальные вожделения забирали его душу, а стремление пройти, протиснуться в некий узкий круг высшего света, а имея о последнем самые смутные, даже попросту книжные представления, он и воображал его себе каким-то райским уголком, где на все распространяется красота Зои Николаевны и всюду, куда ни сунься, в наилучшем виде выставлено ее прекрасное лицо. Получалось, Зоя Николаевна была для Опусова и стражем, который не пускал его в высший свет, пока он недосточно богат и незавиден как жених, и недостижимой богиней, почитаемой уже как бы в неком храме, которым на такой случай и рисовался ему упомянутый райский уголок. И старик порой всей душой ненавидел стража, а перед богиней иной раз в своих грезах доходил до полного унижения и умоисступления.
Утром было солнечное, и рынок словно золотился в охвативших его сплошной массой лучах, Опусов полюбовался этим очаровательным пейзажем, затем, как уж водилось у него, потерзал подвластных ему торговцев, а вернувшись домой, выпил чаю, и вдруг впал в неуемное раздражение. На первый план высунулась жажда поскорее завладеть Филоновым, а любовь к красавице, или что там у него на самом деле было, стала явлением сомнительным и не вполне нужным. Да и не явлением, а так, вещицей. Опусов прямо и страстно отверг баловство, захотел настоящего дела, а оно могло у него быть лишь при наличии больших денег. Между тем с Филоновым шло туговато. Опусов еще две недели назад заслал к Зое Николаевне Николая, своего как бы ученика, а в данном случае агента, заслал, чтобы тот в доме у прелестницы все хорошенько разведал, постарался напасть на след, прояснить, у нее ли картина, и если да, где она ее прячет. Николай быстро познакомился с Зоей Николаевной, стал бывать у нее, любезничать, и он старался, это верно, а все-таки мало проку было от его усердия. Сравнивал Опусов внешние данные ученика с достигнутыми им успехами и не находил утешения ни в том, ни в другом. Парень этот Николай вроде бы видный, хорош собой, пригож даже, и язык подвешен, а вот как запрыгнул на одну ступеньку, то подняться с нее выше уже и не мог, как если бы робел перед красавицей или вообще не знал, как взяться за нее по-настоящему. Не удавалось ему покорить Зою Николаевну и сделать откровенной, чтобы она уж выболтала ему о себе все, заодно, конечно, и про картину. Это злило торопящегося к вожделенному богатству старика, и он, не стерпев напрасности убегающего времени, вызвал к себе Николая для отчета. Ну, скорее, чтобы прочистить ему мозги.
Когда начинающий прохиндей явился, пышущий здоровьем и довольством, бодрый и подтянутый, Опусов начал с грубовато-отеческого тона:
- Как служится, дорогой?
- Не жалуюсь, - ответил парень звонко, рапортующе.
Учитель сменил тон на деловой:
- Вдову обрабатываешь?
- Зою Николаевну? Как же, стараемся... Но пока ничего. Ничего такого... Она все больше одна, клонит, я хочу сказать, к уединению. Переживает, значит, тоскует по мужу. Выпивает иногда.
- А всякие людишки, ну, как это нынче называется, толстосумы, акулы бизнеса, к ней ходят?
- Не замечал. Да и кому она, правду сказать, теперь нужна? Она теперь вдова и работница по своей ученой экономической науке.
- Что-то ты, Николай, не то говоришь, - усомнился Опусов. - Что-то тут вообще не то, а ты проглядел... Недосмотр. Надо подтянуться, парень. Я тебя чему учил? Ну, когда ты уверял меня, что-де понравился ей... Так ты действительно понравился?
- А как же! С этим у нас полный порядок. Я ей нравлюсь, и она меня всегда рада видеть. Только в одиночество свое пока не допускает...
Опусов строгим жестом остановил излияния неумеренного оптимизма Николая.
- Говоришь, приглянулся ей, а плодов от такого твоего флирта с ней что-то не видать. Она, может, думает, что по смерти мужа потеряла все свои привилегии среди наших тузов? плетет интриги? Может, хочет властвовать, как ее покойник? людьми помыкать? - Опусов заволновался, вся кривизна его заходила ходуном. - Может, она хочет господствовать в нашем городе, в высшие эшелоны власти пройти, или партию какую-то сочинить, а с партией вообще все в стране узурпировать? С такими бабенками надо держать ухо востро! - крикнул старик в дурацком возбуждении, от которого дергался, как бубен. - Я этот тип и вид слабого пола давно раскусил. Это леди макбеты, так сказать, и вечно они из своих мужей и любовников делают макбетов. Понял?
- Не очень, - просто и доверительно ответил Николай. - Не понял вашей терминологии.
- А ты действуй, Коля, действуй. Страсти подогревай в ней, то есть насчет власти и насчет твоей мужественной красы тоже. Не сиди сложа руки. Войди в ее альков. Пусть женщина расслабится, размякнет в твоих объятиях. В кино обычно чего показывают? Разные шпионки забираются в постель к важным персонам и, доводя их до умоисступления страсти, выведывают под шумок разные секреты. А мы пойдем другим путем, Коля. Мы с тобой шайка, один из элементов организованной преступности. Даже важная деталь. Калибр и все такое. Настоящий маховик! Наш элемент, Коля, потому жил, живет и будет жить, что мы умеем в нужный момент принимать оригинальные решения. И я жду от тебя именно такого оригинального решения. Мы в жизни сделаем с женщинами то, что они делают с нами в кино. Теперь понял, Коля?
Старик в действительности не спрашивал, а требовал понимания, и Николай поспешил выкрикнуть:
- Теперь понял!
- Что именно?
Николай вздохнул, посмотрел на потолок и в окно, за которым бесшумно покачивались ветви деревьев, и сказал:
- Понял, что из всех искусств для нас важнейшим является кино.
***
Он позвонил Зое Николаевне и напросился к ней на чай. Так он вступил в решающую фазу исполнения учителева задания. Вдова в последнее время чувствовала себя одинокой, казалось ей, что всеми забыты ее красота, достаток и гостеприимство, а потому она с радостью согласилась принять молодого человека. На нем она испытывала свою жизнеспособность, проясняла, не избылась ли та вовсе. Ведь как же это, и персиком глядит, и в сытости живет, в довольстве, и привечать умеет, а не ходят к ней, пренебрегают, как если бы она уже не та, что прежде! Тосковала она по прошлому, когда все устраивал Боголепов, широкой души человек.
Дело это, о котором начали звон, было вечером. Николай явился с букетиком фиалок, которые взял у одной из подвластных Опусову торговок. Зоя Николаевна со смущенной улыбкой сказала:
- Ах, вы меня балуете, Николай...
- Вхожу в альков, - уверенно объяснил тот.
Женщина удивленно посмотрела на него. Тут кстати было бы рассказать о ее внешности. Но - женщина красива, и этим, пожалуй, сказано все. Что до Николая, то он в сущности не понимал красоты Зои Николаевны и ее прелестей, знал только задание учителя, а справиться с ним не мог потому, что ему никак не удавалось придумать то самое оригинальное решение, о котором говорил Опусов.
- В альков? - шептала удивленная, чуточку напуганная, может быть, даже и раздосадованная Зоя Николаевна. - А вы... не ошиблись дверью?
- Никоим образом. Все нормально и органично, Зоя Николаевна, оригинальничал подстегнутый заданной ему учителем взбучкой Николай. - В прошлый раз мы хорошо попили чаек. Попьем и нынче?
- Попьем... - с некоторым сомнением ответила Зоя Николаевна.
Удивляясь повадкам молодого человека, она накрыла в сверкавшей хрусталем и фарфором гостиной на стол. Когда они уселись, женщина, украдкой взглянув на неизвестно чему улыбавшегося Николая, осведомилась:
- Ну, как продвигается ваша библиотечность? - Ее голос упал каплей нежности в его сердце. Но вопрос был не из простых.
Свой способ зарабатывать себе на жизнь Николай специально для Зои Николаевны называл "библиотечными днями". Он где-то услышал это выражение, и оно ему понравилось, хотя подлинного его смысла Николай, разумеется, не ведал. У него все время, которое он проводил не с Зоей Николаевной, было, следовательно, библиотечными днями, было, как уже она переименовала на свой лад, библиотечностью, о которой он всегда исповедывался ей довольно скупо, боясь сесть в лужу. Говорил, что дело это интересное, но хлопотное, а вот слишком распространяться о нем, по ряду соображений, не стоит. Иными словами, приходилось выкручиваться.
- Работа то есть? Все у меня там без сучка и задоринки. Работа - не бей лежачего.
- А в прошлый раз жаловались, что она вам ни минутки свободной не оставляет.
- Раз на раз, Зоя Николаевна, не приходится, - последовал внушительный ответ.
Парень шумно втянул в себя глоток горячего чая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25