.." Вот уже девятнадцать лет она проделывала это каждое утро, потому что еще не было случая, чтобы Герберт Хэннэм не пошел на работу.
В силу служебного положения Хэннэм мог выбирать из поступающих дел такое, которое обладало признаками сенсационности, и можно было ожидать громкого резонанса в прессе. У Хэннэма выработалось особое чутье на такие дела, и не в последнюю очередь поэтому он стал самым известным криминалистом Скотланд-Ярда. Этим объясняется и его желание лично взяться за расследование дела об "убийце вдов из Истборна".
Ни одно уголовное дело последних лет не привлекало к себе такого внимания, как история умерщвления вдов в курортном Истборне. С основательностью бухгалтера Хэннэм сразу же начал готовиться к расследованию. Он запросил из отдела прессы все сообщения на эту тему, по справочникам ознакомился с историей города, его обитателями и их образом жизни, изучил календарь местного дворянства и записи в поземельной книге. После этого собрал следственную группу из опытных и надежных сотрудников; своим заместителем назначил сержанта Хьюита, пожилого, умудренного многолетним опытом криминалиста.
12 августа 1956 года Хэннэм с группой выехал на место. Истборн, расположенный на южном побережье Англии, был скорее большим роскошным домом престарелых, заполненным старухами-вдовами и пенсионерами, чем курортом. Каждый четвертый житель города был старше шестидесяти пяти лет, да и приезжающие отдыхать были преимущественно пожилыми людьми. Соответственно протекала и жизнь в городе: однообразно, консервативно, без каких-либо сенсаций. Преступность была почти нулевой - последнее преступление с применением насилия произошло здесь тридцать два года назад. Тогда 74-летний миллионер из ревности зарезал свою 19-летнюю любовницу. Прежде чем полиция начала расследование, убийца умер: от всех этих волнений у него отказало сердце.
Для такого специалиста, как главный инспектор Хэннэм, Истборн большого интереса не представлял. Здесь не было ни притонов, ни игорных и публичных домов, ни района, подобного лондонскому Сохо, где имели обыкновение собираться уголовные элементы, и поэтому полиция знала, где искать. Дело, к расследованию которого Хэннэм приступил на следующий день, было самым странным из всех, что приходилось вести знаменитому криминалисту. В то время, когда все газеты под аршинными заголовками сообщали, что 59-летний истборнский врач доктор Джон Бодкин Адамс за последние двадцать лет умертвил наркотическими инъекциями не то двадцать, не то четыреста двадцать богатых вдов, предварительно заставив их под гипнозом завещать в свою пользу не то 31 618, не то 498 741 фунт стерлингов - цифры зависели от фантазии газетчиков, - этот полноватый, невысокий человек с круглой лысой головой в дешевых очках на носу картошкой как ни в чем не бывало продолжал заниматься врачебной практикой. Более того, в приемной роскошной виллы на Тринити Триз, 6, теперь отбоя не было от пожилых дам, которые хотели стать его пациентками. Ведь у скучающих женщин появилась возможность пощекотать себе нервы, рассказывая где-нибудь за чаем: "Меня сегодня обследовал мой будущий убийца..."
Главному инспектору и его сотрудникам предстояло проверить обоснованность каждого подозрения, высказанного в многочисленных газетных статьях и сообщениях. Было изучено четыреста двадцать историй болезни умерших пациенток, произведено шестнадцать эксгумаций и просмотрено множество завещаний. Ничего, что позволило бы утверждать, будто доктор Адамс каким-то предосудительным образом способствовал смерти больных или составлению ими завещания в его пользу, обнаружено не было. Однако это не обескуражило Хэннэма. Он, как ищейка, продолжал кружить по Истборну, пока в подвалах нескольких аптек не наткнулся на рецепты на получение наркотиков, правда, выписанные шесть лет назад, но предназначались они одному человеку - миссис Эдит Элис Морелл. Под всеми рецептами стояла одна и та же подпись: доктор Джон Бодкин Адамс. Казалось, Хэннэм наконец вышел на верный след.
Умершая 13 ноября 1950 года на восемьдесят девятом году жизни Эдит Морелл, вдова ливерпульского фабриканта, за несколько дней до смерти изменила завещание в пользу доктора Адамса, оставив ему свой "роллс-ройс", 6675 фунтов стерлингов наличными и шкатулку с драгоценностями. Об этом Хэннэм узнал от бывшего душеприказчика вдовы адвоката Согноу.
"Изменение в завещание было внесено под воздействием наркотиков", сообщила инспектору медсестра Энн Мэйсон-Эллис. В свое время она ухаживала за вдовой Морелл и показала, что по распоряжению доктора Адамса сделала пациентке семьдесят семь инъекций морфия и героина за последние пять дней ее жизни. Это подтвердила и медсестра Кэролин Рэнделл, которая тогда тоже была в составе обслуживающего вдову Морелл персонала. С ее слов Хэннэм занес в протокол, что инъекции наркотиков производились исключительно по указанию доктора Адамса. Он был единственным, кто имел ключ к шкафчику, где миссис Морелл хранила свои лекарства.
Самые важные показания Хэннэм получил от старшей медсестры Хелен Стронэк, которая присматривала за больной в ночь ее смерти. Она готова была под присягой подтвердить, что доктор Адамс дважды ночью посещал вдову и оба раза собственноручно вводил ей пять кубических сантиметров паральдегида. "Абсолютно смертельная доза", - пояснила старшая медсестра.
Сержант Хьюит, заместитель Хэннэма, разузнал о еще двух крайне подозрительных обстоятельствах. Во-первых, по настоянию Адамса тело умершей не предали земле, как распорядилась ее семья, а кремировали. К тому же пепел был развеян над морем. Во-вторых, доктор при оформлении документов на кремирование на анкетный вопрос, получает ли лечащий врач что-нибудь по завещанию, ответил отрицательно, то есть обманул.
Казалось, неоспоримых доказательств вины Адамса хватало, однако Хэннэму этого было мало. Он вернулся на один день в Лондон, чтобы заручиться поддержкой медэкспертов. На Харли-стрит, где работали самые престижные и дорогие лондонские врачи, он нанес визиты двум специалистам по наркотикам доктору Даутуэйту и доктору Эшби - и ознакомил их с запротоколированными показаниями медицинских сестер. Оба врача в один голос заявили, что назначение за столь короткий срок такого количества морфия и героина, не говоря уже о введении в роковую ночь десяти кубических сантиметров паральдегида, можно объяснить только одним: доктор Адамс хотел убить больную!
Тем не менее Хэннэм все еще не решался задерживать Адамса. Он готовил этот последний шаг с особой тщательностью. Видимо, надеясь обнаружить дополнительные доказательства, он попросил у мирового судьи разрешение на обыск - и 24 ноября в сопровождении сержанта Хьюита и инспектора Пью отправился в дом доктора Адамса.
Тот без всякого сопротивления позволил провести обыск. Когда в ящике письменного стола нашли нотариальный акт о вскрытии завещания, из которого следовало, что одна из умерших пациенток, выражая свою последнюю волю, оставила ему несколько тысяч фунтов стерлингов, Адамс даже признался, что за тридцать пять лет работы получил в наследство от пятнадцати других пациенток не меньше 165000 фунтов. Он пояснил Хэннэму, что подобные акты дарения в Англии вовсе не являются чем-то необычным и свидетельствуют лишь о хорошем тоне представителей высшего общества.
Хэннэм попробовал поймать Адамса на каверзном вопросе: "А почему же тогда при кремации вы отрицали факт получения такого наследства?"
Но тот, не раздумывая ни секунды, ответил: "Потому что я не хотел обидеть родственников покойной. Если бы они узнали, что домашний врач имел какую-то часть от наследства, это, возможно, было бы им неприятно. Только поэтому!"
Через два дня после обыска Адамсу пришлось объясняться с мировым судьей, правда, по иному поводу: расследование выявило среди прочего ряд нарушений закона, которые хотя и рассматривались обыкновенно как проступки профессионального свойства, но требовали надлежащего осуждения, коль скоро о них становилось известно. Речь шла о необоснованном назначении лекарственных препаратов и небрежном оформлении историй болезни.
Но и после этого разбирательства Джон Адамс остался на свободе; ему пришлось только внести залог и расстаться с заграничным паспортом. Затем его оставили в покое до 19 декабря, на целые три недели, которые понадобились Хэннэму, чтобы собрать дополнительный обвинительный материал.
В этот холодный зимний день Адамс вернулся после домашних визитов. Едва он запарковал перед домом черно-серый "люкс-МГ" и исчез за тяжелой входной дверью, как на Тринити Триз свернул невзрачный "остин" и тоже остановился перед домом No 6. Из машины вышли Хэннэм, Хьюит и Пью. На этот раз в кармане у Хэннэма был ордер на арест.
- Вы обвиняетесь в убийстве, - сказал главный инспектор, приступая к неизбежным при аресте формальностям.
- В убийстве? - удивленно переспросил Адамс и тут же самоуверенно добавил: - Не думаю, что вы сможете это доказать.
За убийство в то время в Англии еще полагалась смертная казнь, но Адамса, казалось, это не пугало. Он совершенно спокойно распорядился, чтобы экономка уложила в маленький саквояж полотенце, мыло, зубную щетку и пасту, надел только что снятую шляпу и сделал рукой приглашающий жест, словно говоря: "Пожалуйста, можно идти".
Главному инспектору даже пришлось поторопиться с фразой о праве задержанного отказаться давать показания.
- Мистер, я должен обратить ваше внимание на то, что вы не обязаны давать каких-либо показаний. Если же вы их дадите, то они могут быть использованы против вас во время судебного разбирательства, - поспешно проговорил Хэннэм, понимая, что все это сейчас не к месту.
Доктор Адамс не сказал больше ни слова и, похоже, не собирался защищаться от выдвинутых против него обвинений. Хэннэм вынужден был еще раз выполнить предписанные законом формальности. Когда в полицейском управлении Истборна Адамса взяли под стражу, он вторично сообщил ему о причине ареста и добавил:
- Вы не хотите возразить против этих обвинений? Все, что вы скажете, будет зафиксировано в протоколе и может быть использовано в ходе судебного разбирательства.
Он произнес эту злополучную казенную фразу запинаясь, словно плохо подготовившийся школьник; она не помогла ему избавиться от чувства какой-то неловкости.
Адаме снял очки в никелированной оправе, слегка протер их и заявил:
- Думаю, что лучше всего мне вообще ничего не говорить.
Этой линии Джон Адамс с завидным упорством придерживался и дальше. Во время длительного предварительного следствия, которое, в соответствии с английским уголовным правом, предшествовало суду присяжных, он неизменно реагировал на все лишь любезной улыбкой. По существу же дела Адамс не сказал ни единого слова.
В эти дни старший инспектор Хэннэм купался в лучах славы. Газеты, которые, не дожидаясь начала процесса, принялись вкривь и вкось толковать это дело, превозносили Хэннэма как величайшего криминалиста века. Американская кинокомпания "Уорнер бразерс" прислала ему телеграмму с предложением сыграть роль главного инспектора в фильме "Убийца вдов", который там собирались снимать; коллеги в Скотланд-Ярде с завистью пожимали ему руку, поздравляя с предстоящим повышением. А уж когда из личной канцелярии ее величества королевы Елизаветы поступили сведения о высочайшем одобрении деятельности инспектора и просочились слухи о предстоящем пожаловании ему дворянского звания, тут даже у очерствевшего на службе Герберта Хэннэма навернулись на глаза слезы умиления.
Тем временем судьба "вдовьего" врача оказалась в руках никому не известного адвоката, которому по воле случая было поручено защищать доктора Адамса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
В силу служебного положения Хэннэм мог выбирать из поступающих дел такое, которое обладало признаками сенсационности, и можно было ожидать громкого резонанса в прессе. У Хэннэма выработалось особое чутье на такие дела, и не в последнюю очередь поэтому он стал самым известным криминалистом Скотланд-Ярда. Этим объясняется и его желание лично взяться за расследование дела об "убийце вдов из Истборна".
Ни одно уголовное дело последних лет не привлекало к себе такого внимания, как история умерщвления вдов в курортном Истборне. С основательностью бухгалтера Хэннэм сразу же начал готовиться к расследованию. Он запросил из отдела прессы все сообщения на эту тему, по справочникам ознакомился с историей города, его обитателями и их образом жизни, изучил календарь местного дворянства и записи в поземельной книге. После этого собрал следственную группу из опытных и надежных сотрудников; своим заместителем назначил сержанта Хьюита, пожилого, умудренного многолетним опытом криминалиста.
12 августа 1956 года Хэннэм с группой выехал на место. Истборн, расположенный на южном побережье Англии, был скорее большим роскошным домом престарелых, заполненным старухами-вдовами и пенсионерами, чем курортом. Каждый четвертый житель города был старше шестидесяти пяти лет, да и приезжающие отдыхать были преимущественно пожилыми людьми. Соответственно протекала и жизнь в городе: однообразно, консервативно, без каких-либо сенсаций. Преступность была почти нулевой - последнее преступление с применением насилия произошло здесь тридцать два года назад. Тогда 74-летний миллионер из ревности зарезал свою 19-летнюю любовницу. Прежде чем полиция начала расследование, убийца умер: от всех этих волнений у него отказало сердце.
Для такого специалиста, как главный инспектор Хэннэм, Истборн большого интереса не представлял. Здесь не было ни притонов, ни игорных и публичных домов, ни района, подобного лондонскому Сохо, где имели обыкновение собираться уголовные элементы, и поэтому полиция знала, где искать. Дело, к расследованию которого Хэннэм приступил на следующий день, было самым странным из всех, что приходилось вести знаменитому криминалисту. В то время, когда все газеты под аршинными заголовками сообщали, что 59-летний истборнский врач доктор Джон Бодкин Адамс за последние двадцать лет умертвил наркотическими инъекциями не то двадцать, не то четыреста двадцать богатых вдов, предварительно заставив их под гипнозом завещать в свою пользу не то 31 618, не то 498 741 фунт стерлингов - цифры зависели от фантазии газетчиков, - этот полноватый, невысокий человек с круглой лысой головой в дешевых очках на носу картошкой как ни в чем не бывало продолжал заниматься врачебной практикой. Более того, в приемной роскошной виллы на Тринити Триз, 6, теперь отбоя не было от пожилых дам, которые хотели стать его пациентками. Ведь у скучающих женщин появилась возможность пощекотать себе нервы, рассказывая где-нибудь за чаем: "Меня сегодня обследовал мой будущий убийца..."
Главному инспектору и его сотрудникам предстояло проверить обоснованность каждого подозрения, высказанного в многочисленных газетных статьях и сообщениях. Было изучено четыреста двадцать историй болезни умерших пациенток, произведено шестнадцать эксгумаций и просмотрено множество завещаний. Ничего, что позволило бы утверждать, будто доктор Адамс каким-то предосудительным образом способствовал смерти больных или составлению ими завещания в его пользу, обнаружено не было. Однако это не обескуражило Хэннэма. Он, как ищейка, продолжал кружить по Истборну, пока в подвалах нескольких аптек не наткнулся на рецепты на получение наркотиков, правда, выписанные шесть лет назад, но предназначались они одному человеку - миссис Эдит Элис Морелл. Под всеми рецептами стояла одна и та же подпись: доктор Джон Бодкин Адамс. Казалось, Хэннэм наконец вышел на верный след.
Умершая 13 ноября 1950 года на восемьдесят девятом году жизни Эдит Морелл, вдова ливерпульского фабриканта, за несколько дней до смерти изменила завещание в пользу доктора Адамса, оставив ему свой "роллс-ройс", 6675 фунтов стерлингов наличными и шкатулку с драгоценностями. Об этом Хэннэм узнал от бывшего душеприказчика вдовы адвоката Согноу.
"Изменение в завещание было внесено под воздействием наркотиков", сообщила инспектору медсестра Энн Мэйсон-Эллис. В свое время она ухаживала за вдовой Морелл и показала, что по распоряжению доктора Адамса сделала пациентке семьдесят семь инъекций морфия и героина за последние пять дней ее жизни. Это подтвердила и медсестра Кэролин Рэнделл, которая тогда тоже была в составе обслуживающего вдову Морелл персонала. С ее слов Хэннэм занес в протокол, что инъекции наркотиков производились исключительно по указанию доктора Адамса. Он был единственным, кто имел ключ к шкафчику, где миссис Морелл хранила свои лекарства.
Самые важные показания Хэннэм получил от старшей медсестры Хелен Стронэк, которая присматривала за больной в ночь ее смерти. Она готова была под присягой подтвердить, что доктор Адамс дважды ночью посещал вдову и оба раза собственноручно вводил ей пять кубических сантиметров паральдегида. "Абсолютно смертельная доза", - пояснила старшая медсестра.
Сержант Хьюит, заместитель Хэннэма, разузнал о еще двух крайне подозрительных обстоятельствах. Во-первых, по настоянию Адамса тело умершей не предали земле, как распорядилась ее семья, а кремировали. К тому же пепел был развеян над морем. Во-вторых, доктор при оформлении документов на кремирование на анкетный вопрос, получает ли лечащий врач что-нибудь по завещанию, ответил отрицательно, то есть обманул.
Казалось, неоспоримых доказательств вины Адамса хватало, однако Хэннэму этого было мало. Он вернулся на один день в Лондон, чтобы заручиться поддержкой медэкспертов. На Харли-стрит, где работали самые престижные и дорогие лондонские врачи, он нанес визиты двум специалистам по наркотикам доктору Даутуэйту и доктору Эшби - и ознакомил их с запротоколированными показаниями медицинских сестер. Оба врача в один голос заявили, что назначение за столь короткий срок такого количества морфия и героина, не говоря уже о введении в роковую ночь десяти кубических сантиметров паральдегида, можно объяснить только одним: доктор Адамс хотел убить больную!
Тем не менее Хэннэм все еще не решался задерживать Адамса. Он готовил этот последний шаг с особой тщательностью. Видимо, надеясь обнаружить дополнительные доказательства, он попросил у мирового судьи разрешение на обыск - и 24 ноября в сопровождении сержанта Хьюита и инспектора Пью отправился в дом доктора Адамса.
Тот без всякого сопротивления позволил провести обыск. Когда в ящике письменного стола нашли нотариальный акт о вскрытии завещания, из которого следовало, что одна из умерших пациенток, выражая свою последнюю волю, оставила ему несколько тысяч фунтов стерлингов, Адамс даже признался, что за тридцать пять лет работы получил в наследство от пятнадцати других пациенток не меньше 165000 фунтов. Он пояснил Хэннэму, что подобные акты дарения в Англии вовсе не являются чем-то необычным и свидетельствуют лишь о хорошем тоне представителей высшего общества.
Хэннэм попробовал поймать Адамса на каверзном вопросе: "А почему же тогда при кремации вы отрицали факт получения такого наследства?"
Но тот, не раздумывая ни секунды, ответил: "Потому что я не хотел обидеть родственников покойной. Если бы они узнали, что домашний врач имел какую-то часть от наследства, это, возможно, было бы им неприятно. Только поэтому!"
Через два дня после обыска Адамсу пришлось объясняться с мировым судьей, правда, по иному поводу: расследование выявило среди прочего ряд нарушений закона, которые хотя и рассматривались обыкновенно как проступки профессионального свойства, но требовали надлежащего осуждения, коль скоро о них становилось известно. Речь шла о необоснованном назначении лекарственных препаратов и небрежном оформлении историй болезни.
Но и после этого разбирательства Джон Адамс остался на свободе; ему пришлось только внести залог и расстаться с заграничным паспортом. Затем его оставили в покое до 19 декабря, на целые три недели, которые понадобились Хэннэму, чтобы собрать дополнительный обвинительный материал.
В этот холодный зимний день Адамс вернулся после домашних визитов. Едва он запарковал перед домом черно-серый "люкс-МГ" и исчез за тяжелой входной дверью, как на Тринити Триз свернул невзрачный "остин" и тоже остановился перед домом No 6. Из машины вышли Хэннэм, Хьюит и Пью. На этот раз в кармане у Хэннэма был ордер на арест.
- Вы обвиняетесь в убийстве, - сказал главный инспектор, приступая к неизбежным при аресте формальностям.
- В убийстве? - удивленно переспросил Адамс и тут же самоуверенно добавил: - Не думаю, что вы сможете это доказать.
За убийство в то время в Англии еще полагалась смертная казнь, но Адамса, казалось, это не пугало. Он совершенно спокойно распорядился, чтобы экономка уложила в маленький саквояж полотенце, мыло, зубную щетку и пасту, надел только что снятую шляпу и сделал рукой приглашающий жест, словно говоря: "Пожалуйста, можно идти".
Главному инспектору даже пришлось поторопиться с фразой о праве задержанного отказаться давать показания.
- Мистер, я должен обратить ваше внимание на то, что вы не обязаны давать каких-либо показаний. Если же вы их дадите, то они могут быть использованы против вас во время судебного разбирательства, - поспешно проговорил Хэннэм, понимая, что все это сейчас не к месту.
Доктор Адамс не сказал больше ни слова и, похоже, не собирался защищаться от выдвинутых против него обвинений. Хэннэм вынужден был еще раз выполнить предписанные законом формальности. Когда в полицейском управлении Истборна Адамса взяли под стражу, он вторично сообщил ему о причине ареста и добавил:
- Вы не хотите возразить против этих обвинений? Все, что вы скажете, будет зафиксировано в протоколе и может быть использовано в ходе судебного разбирательства.
Он произнес эту злополучную казенную фразу запинаясь, словно плохо подготовившийся школьник; она не помогла ему избавиться от чувства какой-то неловкости.
Адаме снял очки в никелированной оправе, слегка протер их и заявил:
- Думаю, что лучше всего мне вообще ничего не говорить.
Этой линии Джон Адамс с завидным упорством придерживался и дальше. Во время длительного предварительного следствия, которое, в соответствии с английским уголовным правом, предшествовало суду присяжных, он неизменно реагировал на все лишь любезной улыбкой. По существу же дела Адамс не сказал ни единого слова.
В эти дни старший инспектор Хэннэм купался в лучах славы. Газеты, которые, не дожидаясь начала процесса, принялись вкривь и вкось толковать это дело, превозносили Хэннэма как величайшего криминалиста века. Американская кинокомпания "Уорнер бразерс" прислала ему телеграмму с предложением сыграть роль главного инспектора в фильме "Убийца вдов", который там собирались снимать; коллеги в Скотланд-Ярде с завистью пожимали ему руку, поздравляя с предстоящим повышением. А уж когда из личной канцелярии ее величества королевы Елизаветы поступили сведения о высочайшем одобрении деятельности инспектора и просочились слухи о предстоящем пожаловании ему дворянского звания, тут даже у очерствевшего на службе Герберта Хэннэма навернулись на глаза слезы умиления.
Тем временем судьба "вдовьего" врача оказалась в руках никому не известного адвоката, которому по воле случая было поручено защищать доктора Адамса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44