Я огляделся. Все, кроме Урсулы, смотрели на меня, причем как-то странно. Сидевшие напротив меня тетя Сюзан и дядя Биддолф так старательно и так успешно выражали своими взглядами крайнее неодобрение, что я, будто завороженный этой мощной энергией антипатии, не сразу сумел отвести глаза. Конечно же я знал, что их раздражает мое присутствие в доме, их вообще раздражало практически все, а уж тем паче неизвестно откуда взявшийся жалкий студент. Но чтобы вот так открыто терроризировать меня своей неприязнью, в столь едином порыве... до этого еще не доходило. В сравнении с краснолицей тетей Сюзан и бледноликим Биддолфом Джим, накладывавший себе у буфета почки и бекон, выглядел вполне безобидно, поскольку к его вечно недовольному виду я уже успел привыкнуть. Но больше всех меня поразил доктор Пармур, сидевший рядом с Урсулой. По утрам он бывал не в лучшей форме: синие круги под глазами, вялый и даже слегка неряшливый вид, и, однако, доктор неизменно сохранял корректность. Ко мне он относился не то чтобы по-дружески, но нормально, скажем так - с дружелюбным равнодушием. А сегодня он буквально не сводил с меня взгляда. В этих темных глазах с красными воспаленными веками и желтыми белками читалось острое любопытство. Так, вероятно, смотрит бык на тореадора. И еще он смотрел на меня как на диковинно раскрашенного дикаря, причем этот окрас явно его заинтересовал и даже развеселил. Я чувствовал себя очень неуютно под этим пристальным взглядом; я неловко откинулся назад и суетливо поднес к губам чашку с кофе, чтобы хоть немного загородиться.
Марселя не было. Он имел обыкновение завтракать в постели, но что-то подсказывало мне, что сегодня причина его отсутствия была иной. Видимо, это о нем говорили до моего появления, заставившего всех разом умолкнуть. О ком-то, отправившемся на восьмичасовом поезде в Лондон и собиравшемся приехать только вечером. Еще я уловил слова "проконсультироваться у юриста", и решил, что это касается завтрашнего дознания, но теперь я понял, что дознание тут ни при чем... Щеки мои вспыхнули, и сердце бешено забилось: до меня дошло, что Марселя они обсуждали в связи с тем, что "проконсультироваться у юриста" он собрался из-за меня, из-за дикой своей прихоти. Так, значит, им все было известно! Так вот почему я был встречен этим уничижительным холодным молчанием. "Господи,- подумал я,- только не это... он, конечно, чокнутый, но не до такой же степени, чтобы взять и все им выложить!" И тут же мне вспомнилась одна примечательная черта Марселя: он был совершенно не способен хранить секреты. В первый же вечер проболтался Эвелин, что он на самом деле не Хьюго, а во второй выдал себя Урсуле. И о намеченной встрече с Хьюго тоже потом рассказал. А теперь вот осчастливил кого-то из них - Урсулу, конечно,- сообщением о том, что собирается подарить мне этот дом, фамильное имение. Что ж удивительного в том, что я стал сегодня мишенью для этих яростных взглядов, полных убийственной ненависти?
Весь похолодев, я внезапно вспомнил, что кто-то из этих людей, собравшихся за уютным и милым столом, расправился с Хьюго. Однако тут же мне вспомнились и слова Марселя о том, что моя смерть никому не принесла бы выгоды, поэтому мне опасаться нечего. Я заставил себя успокоиться и тоже красноречиво посмотрел на доктора, а главное - надеюсь, он это почувствовал - смело. Потом я свирепо посмотрел на тетю Сюзан и дядю Биддолфа, который тут же принялся изучать не меня, а свою тарелку. Далее я метнул победный разящий взгляд на белокурую головку, но это не дало желаемого результата поскольку Урсула на меня не смотрела. Я встал и гордо направился к буфету, чтобы положить себе бекон и почки, и остановился вплотную к Джиму, даже задел его несколько раз локтем. Я храбрился как мог, но на душе у меня скребли кошки. Я каждым нервом чувствовал, что теперь вся накопившаяся в этом доме ненависть направлена на меня. Это было несправедливо, ведь моей вины тут не было. Я кипел от злости и обиды, в горле пересохло, коленки мелко дрожали, словом, это был какой-то ад. Но тут открылась дверь, и вошла Эвелин. Я с облегчением вздохнул.
Разумеется, она уже позавтракала. Эвелин была самой дисциплинированной в этом доме, и поэтому все делала раньше всех. Она зашла на пять минут, чтобы обсудить с Урсулой какие-то хозяйственные дела, поэтому сразу же направилась к ней. Она склонилась к Урсуле, положив руку на спинку стула, и они теперь уже вдвоем стали листать гроссбух. Темнокудрая головка Эвелин почти вплотную приблизилась к светлым локонам Урсулы. Они выглядели как две сестры или, по крайней мере, как близкие подруги. Не верилось, что на самом деле эти прелестные создания терпеть друг друга не могут. Как же так получилось, гадал я, что они постоянно подозревают друг друга в каких-то кознях? Почему они обвиняют друг дружку в корысти и во всяческих интригах? Что же тут правда, а что домыслы? Или они видят лишь искаженное отражение, поскольку смотрят друг на друга через призму женской ревности или глубинной антипатии? Мне было за них обидно. Мне нравилась Урсула, а Эвелин я любил. Мне хотелось что-то такое придумать, чтобы они стали подругами...
Как раз в тот момент, когда взгляд мой, устремленный в их сторону, наполнился умилением, Эвелин обернулась и его перехватила. На губах ее расцвела улыбка. Это была первая искренняя улыбка, полученная мной за сегодняшнее утро, и я воспринял ее как долгожданную награду. Интересно, Эвелин еще не слышала про затею Хьюго? Или уже слышала, но это не изменило ее отношения ко мне? Я надеялся... нет, я был убежден, что справедливо второе мое предположение. Я должен был с ней поговорить, и как можно скорее, мне нужно было знать, что она обо всем этом думает.
Как только она ушла, я вскочил и помчался к двери. На пороге я обернулся. Все сидели с каменными лицами, старательно уставившись в свои тарелки, как будто меня попросту не существовало. О-о! Я знал, что, как только закрою дверь, они тут же начнут перемывать мои кости. Я демонстративно хлопнул дверью и устремился за Эвелин.
Глава 14
Эвелин шла в сторону кухни, позвякивая огромной связкой ключей. Легко шагая, она деловито поглядывала по сторонам, желая удостовериться, что все в полном порядке, что все сияет чистотой и опрятностью, как и она сама, милая заботливая хозяюшка. Меня снова охватило умиление, я даже нарочно отстал, чтобы насладиться этой трогательной картиной. "А вдруг так все повернется,ни с того ни с сего подумал я,- что благодаря мне эта скромная девчушка, взвалившая на себя множество забот, действительно станет хозяйкой дома, на законных основаниях?" Я был уверен, что никто на свете лучше Эвелин не справится с подобной ролью.
А как же Урсула? Да никак. Ей все эти рутинные домашние хлопоты неинтересны. Она сама бы не стала этого отрицать, если бы ее спросили, ибо она человек откровенный, в чем я уже успел убедиться. Ей не хотелось в свое время взваливать на себя уход за отцом, и управлять таким огромным домом ей явно не по вкусу, в смысле, заниматься непосредственно хозяйством, однако изображать из себя хозяйку ей нравилось, это у нее получалось великолепно. Если будет угодно судьбе, Урсуле придется уступить эту привилегию более достойной кандидатуре.
Пробежав последние несколько ярдов, я нагнал Эвелин и взял ее под руку. Резко обернувшись и увидев, что это я, она улыбнулась. А через миг улыбка ее стала несколько иной: в глубине темно-синих очей я уловил еле заметную нежность, и сердце мое подпрыгнуло от радостного предвкушения.
- Нам нужно срочно поговорить,- сказал я, едва дыша от волнения.- Когда я смогу тебя увидеть?
- Но ты и так меня уже видишь,- снова улыбнулась она, но, поняв по моему мрачному серьезному виду, что мне не до шуток, она ласково добавила: Сегодня утром у меня нет никаких срочных дел. Только позволь мне отдать распоряжения кухарке. Если хочешь, подожди меня в розарии. Я скоро приду.
- Нет-нет, мне совсем неохота торчать в розарии,- воспротивился я.- Я хочу увезти тебя отсюда. И пусть только кто-нибудь что-то посмеет сказать... Можем оставить записку, что вернемся вечером, к обеду. Полиции мы сегодня наверняка не нужны. Марсель, по-моему, отправился в Лондон. Чем мы хуже? Почему бы и нам куда-нибудь не прошвырнуться?
Эвелин на секунду задумалась.
- Ладно, уговорил.
- Жди меня во дворе,- сказал я, дико обрадовавшись.- Ты ведь больше не боишься... никого не боишься?
Она, улыбнувшись, покачала головой.
- А ты?
Я провел пальцем по отметине, оставленной вчера хлыстом Джима.
- Это уже в прошлом,- твердо произнес я.- И давай забудем об этом. Этого никогда не повторится.- Я взял ее ладонь.- Я больше ничего и никого не боюсь.
- Как я рада!- сказала она, крепко пожимая мне руку.- Вот это характер! Так держать! Встречаемся через десять минут.
Она ушла, а я все стоял на месте, одурев от счастья. И все смотрел и смотрел ей вслед, до тех пор пока она не скрылась из виду. А потом мне пришлось как оглашенному нестись вспять, к дверям, а от дверей - на выложенный булыжником двор, нарядно-белый в утренних лучах, по которому разгуливали холеные голуби. Деловито воркуя, они зорко поглядывали по сторонам: не принес ли им кто чего-нибудь вкусненького. Я тоже успел к ним привязаться и даже сегодня не забыл сунуть в карман кусок булки. Однако общаться с ними мне было некогда, наскоро раскрошив булку, я швырнул им крошки. Обычно я дожидался платы за это лакомство: они садились мне на руку или на плечо. Однако Эвелин должна была уже скоро подойти. Я толкнул тяжелые двери конюшни-гаража и вывел на волю мою скромную спортивную машинку, столько раз меня выручавшую! Я только-только успел смахнуть пыль с сидений и ветрового стекла, как появилась Эвелин. Через несколько секунд темный дом, кованые узорчатые ворота и столбы с насмешливыми мудрыми обезьянами остались позади. Перед нами снова была открытая дорога.
Мне не верилось, что оно еще возможно - подобное счастье.
Глава 15
Нет, совершенно не верилось, что мы вдвоем несемся с ветерком по дороге, я и она. Рядом со мной сидела девушка, которая еще два дня назад, как мне казалось, не замечала никого кроме Джима, потом мне пришлось пережить еще одно жестокое разочарование - это когда она уехала с Марселем в Чод, и у них обоих был такой радостный вид... Теперь моим терзаниям пришел конец. Она тут, со мной, она близко ко мне наклонилась, чтобы удобнее было смотреть в низенькое ветровое стекло, а возможно, и потому, что просто хотела показать, что ей хорошо, оттого что мы наконец действительно одни, совсем одни, в первый раз. Я был настолько взбудоражен и опьянен ее близостью, что долго больше ни о чем не мог думать. Я молча крутил рулевое колесо, наслаждаясь этими восхитительными минутами, радуясь, что впереди еще целый день, и никто не сможет нам помешать.
Перекусили мы в той самой гостинице, а потом решили взобраться на зеленевший сзади холм по извилистой и довольно пологой тропке. Ласково пригревало солнце, небо было безмятежно голубым, но на горизонте клубились сбившиеся в кучу облака, легкий ветерок доносил откуда-то аромат дрока. Вокруг не было ни души. На травке - мирно паслась овца, а мы, улегшись неподалеку от нее, смотрели на раскинувшуюся под нами деревушку, на небольшую речку, на острый шпиль церковки и на амбары. В памяти моей даже начали всплывать обрывки стихов, когда-то заученных в школе.
- Как тут спокойно!- восхитился я.- Иногда мне кажется, что лучше всего жить в таком вот месте, до самой смерти. Но думаю, в какой-то момент эта идиллия надоест.- Я порывисто обернулся к Эвелин: - Как бы я хотел, чтобы нам сегодня не нужно было возвращаться... если бы не это дурацкое завтрашнее дознание... А ты?
В ее вопрошающих глазах я увидел целое море тревоги и смятения.
- Я бы хотела, чтобы мы вообще никогда туда не возвращались!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43