- Шестнадцатый калибр, не иначе, - пояснил он профессионально. - Да и ножик еще. Ножик зря. По мертвому резали, крови-то нет. Эх, жисть человеческая, сегодня жив, завтра нету! Кто убил, нужно понимать, не знаете, раз меня испытываете...
Возразить было нечего.
- Сам-то что скажешь?
- Ничего не скажу. Неожиданное дело. Милиция нужна.
- Связи нет.
- Ну сбегаю. Местечко знаю. Там пихта над скалой сломанная. Если петлю закинуть капроновую, можно на тот бок перескочить. Только по светлу.
- Хорошо, Матвей. Отдыхай пока.
Филипенко повернулся было, но остановился и еще раз оглядел мертвого Калугина.
- Ножик интересный. Валерий таким бутылку открывал. Но не один же он такой на свете.
- Не один, - согласился Мазин. - Нож вынуть придется, Борис.
Сосновский достал носовой платок и извлек нож из раны.
- Нож побывал у Валерия. Что предпримем?
- Самое простое - спросим у самого Валерия. Как тебе показался Филипенко?
- Хаотичный человек. На каком он счету в заповед нике?
- Выгнать хотят за браконьерство. Ну, идем к Валерию?
- Сначала к хозяйке.
Марина Калугина не спала. Она сидела на кровати в спальне и вязала, механически перебирая спицами.
- Заснуть невозможно. Пытаюсь забыться, занять хоть руки. Чувствую себя ужасно. - Она мельком взглянула в зеркало. - Борис Михайлович, скажите скорее, пригодилось то, что вы сделали?
- Отчасти. Вашего мужа пытались убить еще раз. Вот этим ножом.
Марина бросила спицы на туалетный столик.
- Вы видели... кто?
- Нет, не видели. Но остался нож. Он не знаком вам?
Она смотрела на нож долго, будто не понимая, чего же от нее хотят, но, когда сообразила, ответила быстро, торопливо:
- Никогда не видела. - И повторила: - Никогда.
- Вечером за столом Валерий открывал бутылки...
- Бутылки? Ножом?
Мазин, отвернувшись, рассматривал безделушки на тумбочке. Их было много - матрешки, индийские будды, спутник с усиками-антеннами, язвительный Мефистофель, - двоились, троились, отражаясь в трельяже. Хотелось сдвинуть створки зеркала, убрать лишние предметы.
- Вы его подозреваете, я понимаю, - слышал он голос Марины и не мог составить определенного мнения об этой не столько убитой горем, сколько испуганной, ошеломленной сероглазой женщине с короткими, чуть подкрашенными, бронзовеющими в свете лампы волосами. - Это не его нож. У Валерия никогда не было такого ножа, ведь в доме, в семье, все на виду. Я не обманываю вас. Я думала всю ночь, но никого... ни на кого не могу подумать.
- Мы, к сожалению, тоже.
- Особенно на Валерия... Михаил Михайлович о нем очень заботился... любил. Не имеет никакого значения, что он не родной.
Мазин оставил безделушки.
- Валерий не родной Михаилу Михайловичу?
- Нет, он сын его первой жены.
- Он знает это?
- Конечно.
- Никогда бы не подумал! - признался Сосновский. - Михаил Михайлович меньше всего напоминал отчима.
- Но случались и ссоры? - спросил Мазин.
- По пустякам. Трудно даже вспомнить. Отец говорит: сегодня чудесный день. А Валерий: нельзя так примитивно воспринимать природу. И раздражаются, злятся.
- Несхожесть мироощущения? И за этим не было ничего более определенного?
- Что вы хотите сказать? - насторожилась Марина.
- Я спросил. Иногда бывает, что за пустяками скрываются другие раздражители, не заметные окружающим.
- Я ничего не замечала.
- Понимаю. Борис Михайлович, Марине Викторовне трудно сейчас отвечать на вопросы... Постарайтесь заснуть. А мы посидим внизу, если не возражаете, подумаем.
Короткая летняя ночь шла на убыль. Мазин присел на скамеечку перед камином и принялся разбивать кочергой несгоревшие поленья. Дрова дымились, выбрасывая из-под пепла темно-красные искры. Потянуло теплом.
- Валерий скорее всего ни при чем, хотя и ложится в схему. Если всплывет, что его отношения с мачехой сомнительны, получится типичная буржуазная судебная хроника. У них там проще. А тут копайся, пока не обнаружишь, что убийца - старик Демьяныч, который застрелил Калугина потому, что тот неодобрительно отозвался о качестве его меда.
- Такой вариант нам не грозит.
- Не гаси во мне чувство юмора, Борис. После трудового года не так-то просто отыскать оптимальное решение в этой дикой ситуации.
Игорь Николаевич снова занялся поленьями.
- Не спится, молодые люди?
Мазин обернулся. Его давно не называли молодым человеком. Из своей комнаты вышел Кушнарев.
- Не спится, - согласился Сосновский сухо, показывая, что к болтовне он не расположен.
- Разрешите пободрствовать вместе? - не уловил интонации архитектор. - Вы, доктор, давно навещали Михал Михалыча?
- Калугину доктор не требуется, - ответил Мазин.
Кушнарев нахмурил кустистые, сходящиеся на переносице брови.
- Как прикажете понимать?
- Убит Михаил Михайлович.
- Вот как... - произнес архитектор почти без изумления.
- Убит, и преступник неизвестен, - подтвердил Борис Михайлович.
- Вас это больше всего волнует?
Игорь Николаевич удивился.
- Разве вопрос, кто убил Калугина, незначительный?
- Важнее знать - почему? А вы спешите на расправу.
- Возмездие не расправа.
- Возмездие? Немного изменили слово "месть", и вам уже слышится благородный оттенок?
- Как всегда, оригинальны, Алексей Фомич? - спросил Сосновский.
- Нисколько. Я имею право так мыслить. Мне причиняли зло.
- И вы простили?
- Не в этом суть. Мне нанесли зло непоправимое. Понесут ли кару виновные или нет, моя судьба не поправится. Что же даст мне мстительное злорадство? Только черствит душу. Я не верю в графа Монте-Кристо. Любая месть, даже во имя справедливости, порождает новое зло. Где же конец?
- Месть и правосудие - вещи разные. Убийца нарушил закон.
- УК РСФСР? - перебил Кушнарев с иронией.
- Именно, - ответил Мазин серьезно. - Что толкнуло его на преступление - неизвестно. И его следует задержать, чтобы узнать истину.
- Истину? Вы самоуверенны. Ну что ж... Только без меня.
- Мы полагали, что Калугин был вашим другом.
Кушнарев ответил без желчи и сарказма:
- Он опекал меня, как приблудившегося старого, беззубого пса.
Мазин отложил кочергу.
- Вы страдаете комплексом самоуничижения.
- Наверно. Хотя это и нехорошо. Здесь скрывается тайная гордость. Я несправедлив. Михаил заботился не из жалости, он считал это долгом.
- Что это значит?
Старик подумал, стоит ли пояснять.
- Долг не имеет отношения к смерти Михаила. Просто, когда он был неизвестен и мог навсегда остаться неизвестным, в то давно прошедшее время, мне понравились его рисунки, и я сказал об этом.
- Авторитетным лицам?
Кушнарев усмехнулся.
- Нет, самому Мише.
- Не много, - заметил Борис.
- Ошибаетесь...
- Не будем спорить. Вы поддержали его морально, и Калугин на долгие годы сохранил чувство благодарности?
- Именно. Хотя, возможно, не только благодарности.
- Выходит, человек любил вас, поддерживал, - настаивал Сосновский, и вот он зверски убит. Сначала выстрелом в сердце, потом еще раз, ножом, потому что убийца счел свое дело не доведенным до конца. Неужели ж этого недостаточно, чтобы вызвать справедливый гнев?
Архитектор нервно заморгал.
- Как понять ваши слова? Вы обманули нас вечером? Когда сказали, что Миша жив?
- Я хотел посмотреть, как поведет себя преступник.
Старик выпрямился.
- Мне отвратительны такие люди, как вы!
Сосновский не нашелся, что ответить.
- За что такая немилость? - спросил Мазин серьезно.
- Нельзя ставить опыты на людях, живых или мертвых. Вы, как я понял, подозреваете кого-то из нас? Лично я всегда на месте.
И Кушнарев, круто повернувшись, выбежал из комнаты.
- Ненормальный старик, - буркнул Борис смущенно.
- Ты напрасно прервал Кушнарева, когда он сказал, что Калугин испытывал не только чувство благодарности. Ну ладно. Пошли к Валерию.
- Странно, что он сам не появляется. Слишком крепкий сон для такой ночи. Впрочем, кто-то идет. Люпус ин фабулис - легок на помине.
Сосновский ошибся. Протирая глаза, в гостиную вошел Олег. Он увидел людей за столом и надел очки. Заспанное лицо обрело свойственную ему деловитость.
- Доброе утро. Дежурили у больного? У врача отпуска не бывает? А я собираюсь на Красную речку, посмотреть самолет. Но дождь...
- Сходите в другой раз.
- Мне нужно.
- Нужно? - переспросил Мазин.
- Да. Я журналист - работаю в аэрофлотской многотиражке.
- О... Почти летчик, - заметил Сосновский.
Олег не среагировал на насмешку. Он был гораздо разговорчивее, чем вчера, и чувствовалась в его словах какая-то цель, задача.
- Иногда в форме принимают за летчика. Однажды сидел я в Батуми, в ресторане...
"Породистый парень, - думал Мазин, слушая Олега. - Ему должны идти форма: синий китель, фуражка... Но где я слышал его голос? Неужели? Сам подсказывает? Батуми, ресторан. Парень в ладном кителе и седой пожилой грузин". А он, Мазин, пьет цинандали и с удовольствием закусывает вкусной, острой зеленью. Зелень лежит на тарелке длинными пучками, и он берет ароматные стебли пальцами и откусывает маленькими кусочками, заедая кислое, холодное, веселящее вино. А рядом говорят громко, потому что выпили, слова доносятся резко, мешают спокойно сидеть и пить спокойно мешают. Громкие, отрывистые слова раздражают, не задерживаясь в мозгу. Не думал он тогда, что слова эти придется вспоминать.
"В прошлом году? Коньяк пили?"
"Армянский. Пьешь - и все становится ясно".
Но говорил он сумбурно. Говорил о самолете. Сбитом самолете!..
- Вы надеетесь, что это тот самый самолет?
- Какой самолет?.. - удивился Олег не очень убедительно.
Мазин не собирался выдавать себя за Вольфа Мессинга.
- О котором шла речь в ресторане. Я сидел за соседним столиком.
- Ну и совпадение! Вы все слышали?
- Бывает и похлестче, - ушел от вопроса Мазин, потому что запомнил из разговора немногое. - Кажется, вы затеяли поиск вроде Сани Григорьева из "Двух капитанов"?
Он повторял тогда: "Понимаете, я уверен, уверен!" А грузин поддерживал: "Правильно, дорогой, правильно". Больше Мазин ничего не помнил. Да и стоило ли вспоминать? Зачем ему этот самолет в горах?
- Пойду умоюсь, - сказал Олег, не распространяясь о Сане Григорьеве. Он повернулся и заметил нож, лежавший на краю стола. Рукоятка выглядывала из-под платка.
- Откуда здесь мой нож?
- Ваш?
- А то чей же? Мне подарил его парень из венгерской делегации.
- Этим ножом пытались убить Калугина.
- Почему ножом? Говорили же про ружье. Про несчастный случай.
- Из ружья Калугин был застрелен. А ножом его пытались убить вторично. Тот, кто думал, что Михаил Михайлович не умер. Вам придется объяснить, как попал нож в руки убийцы.
- Что за компот! Калугина убили? И меня запутываете? Я вам ничего не обязан объяснять. Вы здесь такой же посторонний, как и я.
- Не горячитесь, Олег! - прервал Мазин. - Я полагаю, в ваших собственных интересах объяснить, кто мог воспользоваться ножом?
Олег кусал губы.
- Вы не разыгрываете меня? Неужели убит? Нож я никому не давал.
- Ножом открывал бутылки Валерий, - напомнил Мазин.
- Это ерунда. Открыл и отдал.
- Хорошо помните?
- Разумеется. Я положил нож в карман.
- А дальше?
- Не помню. Увидел его у вас на столе.
- Постарайтесь вспомнить до приезда милиции.
- Компот, - повторил Олег.
Мазин встал со скамеечки и задул свечу. Комнату наполнил неохотный свет дождливого утра.
- Пойду погляжу погоду, - сказал он Борису.
Туман
Мазин отворил дверь и удивился неожиданной картине. Гор не было. То есть они никуда не делись, конечно, но тучи, плотно укутавшие ущелье, оставляли для просмотра не больше двух сотен метров, и в этом ограниченном непроницаемым туманом пространстве часть Дагезана, видимая с порога калугинского дома, казалась не заоблачным экзотическим поселком, а простенькой подмосковной деревушкой с соснами на косогоре, серыми избами и меланхоличным мычаньем проснувшегося теленка. Игорь Николаевич уловил в сыром воздухе сладковатый запах парного молока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24