Телячий голос доносился справа, а впереди тропка вела к домику Демьяныча, старому, покосившемуся, купленному пасечником у давно покинувших поселок хозяев. Мазин пошел по тропинке, наступая на прошлогоднее сено, разбросанное в особенно вытоптанных местах. Мокрая трава чавкала под ногами. Клочья тумана плавали так низко, что хотелось раздвигать их руками, как занавески.
Демьяныч стоял у забора в соломенной не по погоде шляпе. Спросил заинтересованно, но без излишнего любопытства:
- Как ночь прошла, Игорь Николаевич?
- Скажу, все скажу, - пообещал Мазин, понимая, что старику не терпится узнать, что же произошло на даче. - Устал я...
- Зайдите, Игорь Николаевич. Живу я, правда, запущенно. Так сказать, жилище человека одинокого.
В тесноватой избе пасечника в самом деле не чувствовалось заботы об уюте. Даже большая печь не была побелена и выделялась густыми коричневыми пятнами глины, как загрунтованная малолитражка, покалеченная в дорожной катастрофе.
- Ежели пожелаете, угощу чайком с такой травкой отменной, что усталость как рукой снимет.
- Не откажусь. - Мазин присел к столу, покрытому голубенькой, в цветочках клеенкой.
- Сию секунду.
Демьяныч отворил дверцу настенного шкафчика, на которой была приклеена вырезанная из журнала фотография улыбающегося космонавта Поповича, достал две пачки с чаем, ловко смешал в заварном чайнике и поставил его на раскаленную плиту.
- Настояться требуется, - пояснил он. - Раздевайтесь пока. У меня не замерзнете. Сам стынуть не люблю.
Теплая крестьянская изба и основательный старик, такой далекий от невероятной реальности щегольской дачи с гаражом и мансардой, где лежал труп человека, прожившего жизнь в столичной суете, действовали успокаивающе. Не хотелось уходить, разыскивать подозрительного невропата Валерия, выуживать по крохам детали истины, восстанавливая мрачные обстоятельства человеческой смерти. Хотелось спокойно прихлебывать вкусный чай и толковать о повадках пчел.
Однако Демьяныча интересовало другое.
- Борис Михалыч - человек проницательный и ловушку расставил умело.
- Нас перехитрили. Кто-то пробрался в мастерскую, когда мы звонили с почты, ударил Калугина ножом и скрылся.
- Скрылся? Удивительно, как и многое в жизни.
Простой этот и даже риторический вопрос поставил Мазина в тупик. При всем желании он не мог ответить на него утвердительно, потому что здравый смысл, логика доказывали, что скрыться невозможно и преступник по-прежнему здесь, рядом. Между тем никто из тех, кого видел до сих пор Мазин, не казался ему убийцей.
- Вы, Демьяныч, философ, оказывается.
- Стараюсь смысл понять...
- Жизни? Трудное дело. Или постигли?
- Много беспощадного вижу.
- Опечалены?
- Не скажу. В этом мудрость.
- В жестокости?
- Нет, в беспощадности. Это разное. Волка убить мудро. А зачем? Чтобы овцу не тронул. Так природа распорядилась. Овцу нам. А мы многое сделать можем. Даже на Луну слетать. Поэтому овцу нам, а не глупому волку.
- Волк не заслужил, выходит?
Ставший было серьезным и даже утративший от этого что-то свое, добродушное, пасечник снова заулыбался.
- Не заслужил, Игорь Николаевич, не заслужил. Сер больно.
Он налил ароматный чай в граненый стакан и поставил на стол блюдечко с медом.
- Вам, наверное, немало пришлось повидать в жизни?
- Что положено, повидал.
- Вы верующий, Демьяныч?
- В бога не верю. Верю в диалектический закон, он нашу участь определяет.
- И участь Калугина?
- И его тоже, - ответил пасечник твердо. - Значит, суждено ему было.
- Закон законом, а на курок-то пальцем нажали.
- Ну, если по-житейски, то человек убил, конечно. Как полагаете, найдет его Борис Михайлович?
- Ему есть над чем подумать. Убийца оставил нож.
- Нож бросил? Спугнули, значит? Улику потерял.
- Или решил бросить тень. Хозяин-то ножа известен.
- Кто ж именно?
- Олег.
- Олег? - Лицо пасечника вытянулось. - Уж больно не похож.
- Не похож. Скорее, ножом кто-то воспользовался. Брал его Валерий, но вернул. Мог и другой взять.
- Скажите какая история! - Демьяныч покачал головой. - Любопытно, почему смерти его домогались? Не месть ли?
- Мне трудно судить.
- Мудреное дело, мудреное. В Москве небось некролог дадут...
Пасечник поднял свое блюдце и пил, держа его в растопыренных пальцах. Вдруг он наклонился через стол.
- А что вы насчет ревности думаете?
- Вам что-нибудь известно, Демьяныч?
- Неопределенно, Игорь Николаевич. Борис Михалычу я бы говорить не стал, потому законник он, в строгих фактах нуждается. Ну, а вы человек вольный, доктор, если не запамятовал... - поглядел пасечник будто с сомнением, и Мазину, в который уже раз испытывая неприятнейшее чувство, пришлось подтвердить, что он доктор.
- Вот, вот... Живые люди мы с вами, сидим, размышляем между собой, и разговор у нас частный, для души, а не для закона. Люблю я, грешный человек, полюбопытствовать, как другие люди на земле существуют. Не все живут одинаково, Игорь Николаевич. Даже у нас, не говоря уж про буржуазный мир. Судъба-то, фортуна свое дело знает, не всем сестрицам одинаковые серьги достаются. Кому и ожерелье перепадет, а другому колечка обручального, глядишь, не хватило. Вот Михаил Михалыч, покойник... Широко судьба вела его, веточки над головой раздвигала, чтоб не поцарапался. Но достоин, ничего не скажешь. Народный талант.
"Однако старик болтун", - заметил Мазин, хорошо знакомый с категорией неглупых и повидавших на своем веку простых людей, но склонных к старости преувеличивать свой жизненный опыт.
- К чему ж вы пришли, наблюдая Калугина?
- Да так... Сплетня сплошная. Скажите, Игорь Николаевич, положа руку на сердце, была ли у него необходимость с молодой супругой свою жизнь связывать? - доверительно спросил Демьяныч.
- Он и сам не старик.
- Все ж Марина Викторовна на пару десяточков лет помоложе. А что двадцать лет в наше время значит? Другой человек - вот что. Он на фронте сражался, а она про Отечественную войну в школе услыхала. Он черный кусок ценил, а она черный хлеб ест, чтобы фигуру не попортить.
- В жизни такие грани часто стираются.
- Может, и стираются, а молодое к молодому тянет.
- Скажите проще, Демьяныч.
- Не решился б никогда, если б не случай ужасный. Но ежели пообещаете, что Бориса Михалыча вы этой сплетней не смутите...
- Смущать не буду, - пообещал Мазин.
- Если так... Еду я, значит, раз на пасеку. На переезде с моста спустился ишака напоить. Умнейшее животное, между прочим. И душевное. Зря оклеветанное. Однако отклонился, потому что животных люблю. Смотрю, значит, Марина Викторовна с чумным этим парнем, Валерием. Верхом оба, и меня им не видно. Ну, он на мосту близко к ней ехал, нагнулся и поцеловал... Мне неловко стало. Отвернулся, помню. Вот и все... Ой, минутку! Дровец в печь подброшу.
Пасечник вскочил и наклонился над плитой.
- Чего не бывает, - произнес Игорь Николаевич неопределенно и, помешав ложечкой в пустом стакане, поднялся.
- Благодарю за угощение.
- Но уговор наш...
- Уговор дороже денег.
И снова он прошел по мокрой дорожке и по ломкому прошлогоднему сену мимо блестевших дождевыми каплями сосен.
- Куда ты пропал? - выскочил из тумана Сосновский.
- Чай пил.
- Чай! Валерий исчез! В его спальне даже постель не разобрана. Он не ночевал дома.
- Превосходно. Кажется, Валерий Калугин единственный, кого можно не подозревать.
- Нашел алиби?
- Напротив. Все говорит не в его пользу.
Они стояли под развесистой елкой. Сосновский в раздражении взмахнул рукой и зацепил ветку. Вода полилась на головы.
- Сил у меня нет общаться с гением! Я обыкновенный кандидат наук и считаю, что в нашей ситуации твои псевдооригинальные, высокомерные и бесплодные парадоксы совершенно неуместны!
Мазин развел руками.
- Я пытаюсь найти путь - и только.
- И отвергаешь очевидное? Валерий, именно Валерий мог войти в мастерскую, не вызвав подозрений, и выстрелить, дождавшись удара грома. Конечно, патология убийства пугает, вызывает сомнение, но сын-то он не родной, как оказалось!
- Погоди. Убил, но не убедился в смерти?
- Что здесь удивительного? Ты же поклонник Достоевского. Помнишь Раскольникова? Преступник в момент преступления подвергается упадку воли и рассудка. Именно в тот момент, когда наиболее необходимы рассудок и осторожность... Я почти цитирую. Ведь Валерий психологически такой же тип. Чего стоил ему этот выстрел! Представляешь? Но он выстрелил, и тут же пришел упадок воли и рассудка. Ему стало невмоготу слушать пульс или сердцебиение. Он спешил уйти, сбежать. И вдруг он узнает, что отчим жив. Его охватывает шок. Он в панике. Страх гонит его наверх. Как часто бывает, преступнику везет. В руках у него чужой нож...
- Погоди. Олег помнит, что Валерий нож вернул. И его не было в гостиной, когда ты сказал, что Калугин жив.
- Олег мог и спутать. А мои слова были прекрасно слышны и в его комнате. Наконец, ему могла сказать Марина.
- Между прочим, Валерий и в самом деле был к ней неравнодушен.
- Отлично.
Мазин поскучнел. Такое он наблюдал не раз: простительную, в сущности, радость при виде легкого хода. Он и сам грешил ею в свое время. В умозаключении Бориса были логика и система, но согласиться с ними Игорь Николаевич не мог. Почему? Слишком просто? Что из того? Многие убийцы вряд ли строго нормальны, они поступают противоестественно, идут на неоправданный риск, не считаются с реальностью. Отсюда неизбежные просчеты, ошибки. Зачем же усложнять?
- Борис! Твоя версия не хуже других. А других у нас вообще нет. Но я в нее пока не поверил. Возможно, от неосознанного высокомерия, в котором ты меня упрекнул, а скорее от усталости. Поэтому предлагаю разделиться. Ты идешь своим курсом, а я еще подумаю. Если придумаю, узнаешь немедленно.
- Зря выкаблучиваешься, Игорь. Но дело хозяйское. Вольному - воля.
Мазин почувствовал облегчение. "Если дело так просто, в нем разберутся и без меня, если же оно очень сложно, то и я не ясновидец". И утешенный этим софизмом, он оставил Бориса и спустился к речке, подмывавшей склоны быстрой, желтой дождевой водой. Вода захлестнула валуны, вчера еще видные посреди извилистого русла, и мчалась победоносно и весело, легко одолевая каменные преграды. Поток гипнотизировал, от него было трудно оторвать глаз.
- Правда, хорошо?
На скале, у самой воды, сидела Галина, натянув юбку на колени, защищаясь от холодных брызг.
- Правда. Мне не часто приходится видеть такое.
- А я здесь выросла. Меня многие дурой считают, что в глуши живу. Она наклонилась и вытащила из воды прибившуюся к камню сосновую ветку. Видите, сколько домов пустых? Летом еще люди приезжают, а зимой никого. А зимой, знаете, красота какая! Когда снег везде. Не налюбуешься. - Она вдруг засмеялась с горечью. - Только вот замуж выйти не за кого. Да и вообще ничего не происходит.
- Ничего не происходит? Вчера мне показалось, наоборот.
- Это вы про Михаила Михайловича? Как он там? Я никого не видела. Встала пораньше, домой собралась, да мост смыло. Сижу, жду у моря погоды.
- Калугина убили, Галя.
- Не может быть!
Мазин рассказал, что знал. Учительница слушала, широко раскрыв темные, узковато прорезанные глаза.
- Вы рано заснули?
- Нет. Олег зашел.
- Олег - парень интересный.
- Что из того?
- Как все учителя, вы женщина строгая.
- Учителя тоже разные. Да не о том речь шла... А вы странный. Спокойный очень. Доверие вызываете. Вас больные уважают, наверно?
- Больные? Я не врач, Галочка. Я работаю в уголовном розыске.
Мазин забрался на камень и присел рядом. Она посторонилась.
- Допросить решили?
- Что вы. Поухаживать. Правда, я лет на пятнадцать старше Олега, но иногда женщинам нравятся солидные мужчины.
- Скажите еще, что вы не женаты. - Галина рассмеялась, но тут же спохватилась: - У людей горе какое, а мы глупости болтаем. Насчет уголовного розыска у вас получилось неудачно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24