Возможно, тот или иной забулдыга из Старого города вспомнил бы больше, если бы ему сказали про смерть Вилли, но старший гаупткомиссар лично проинструктировал свою группу, что об этом нужно молчать. Опыт показывал, что подобные вести разносятся с молниеносной скоростью и последние язычки их пламени непременно опалят ботинки господина Зельтманна. До сих пор по Старому городу блуждали лишь слухи о каком-то выловленном в реке утопленнике. Немало жителей утверждало, что это кто-то из третьего телевизионного тура «Больших Братьев», возможно, тот, что появился чуть позже, вместо выбывшего участника — ну, тот, в инвалидном кресле, который так шумел, а потом опять исчез. Выше по реке находится реабилитационный центр, и фантазия горожан добралась и туда.
«Я в пивоварне, где джазовый клуб, пиво супер. Кажется, Вилли тут бывал, говорит…»
Остальные слова опрошенного коллега Хафнер по ошибке написал на деревянном столике пивного зала.
Тойер застонал и взглянул на часы. Без малого час ночи. Он прошаркал в гостиную и стал искать в захламленной мебельной стенке план Гейдельберга. И даже нашел. Вернувшись к кухонному столу, он заштриховал тупым карандашом все улицы в Старом городе, где они произвели опрос. Потом подумал, что, пожалуй, стоит как-то выделить места, где Вилли знал каждый, в отличие от тех улиц, где его просто кто-то когда-то видел. Но поскольку почти все было уже закрашено серым, он просто заштриховал синей шариковой ручкой районы повышенной активности Вилли.
В конце план выглядел так, словно до него добрался заскучавший четырехлетний карапуз с грязными руками. И только Университетская площадь сияла девственной чистотой среди всей мрачной штриховки. Тойер ощутил угрюмую гордость сыщика. В университет они наведаются завтра. Даже не сполоснувшись, он рухнул на постель.
Через несколько часов он уже сидел со своей группой и устало делился с коллегами ночными выводами.
— Короче, мы поспрашиваем еще в студенческой столовой. Останутся лавки и магазины, но их немного. — Сонная муха уселась на его правый висок. — В конце недели Зельтманн передаст дело кому-то еще. А мы будем и дальше искать убийцу собак.
— Да какая разница, — буркнул Хафнер, и ему никто не возразил. Обида, нанесенная Зельтманном, со временем слабела, зато оставались мозоли на пятках и ощущение бессмысленности всех усилий. Начальство их унизило, и они уже привыкали к этому.
— Думаю, в университет нам действительно надо наведаться, — проговорил Лейдиг и, помахав рукой, попытался разогнать огромное облако дыма. — Вчера вечером я зашел еще в «Калипсо», коктейль-бар наискосок от моей матери…
— Ну и?… - спросил Штерн. — Вилли был там барменом?
— Нет, — гордо парировал Лейдиг, — но он часто там бывал.
— Потрясающе! — взревел Хафнер и презрительно захохотал. — Мы выяснили уже три тысячи раз, что в Старом городе есть пивные, куда Вилли часто заходил. Класс, Лейдиг!
Неожиданно Хафнер встал и проделал нечто очень странное. Открыл окно, выходившее на Рёмерштрассе, и вытряхнул переполненную пепельницу. Затем захлопнул окно и уселся на место как ни в чем не бывало.
— Ты пьян! — возмутился Тойер. — В стельку. Ты ведь только что выбросил окурки прямо на улицу!
Пристыженный полицейский стал похож на маленькую мексиканскую собачку с труднопроизносимым названием породы, которая по ошибке побывала в бельевой сушилке.
— Значит, я в самом деле еще пьян, — тихо проговорил он, но тут же повысил голос. — Да, вчера я основательно принял. Водку пил, от нее дух потом не такой тяжелый остается. Ну и что такого? Кому от этого хуже? Все равно я сижу в дерьмовой группе! Не могу реализовать свои способности. Только и слышу — не нажимай, не торопись, разговаривай вежливо, опрашивай, поддакивай! Надоело!
Тойер почувствовал, как на него надвигается головная боль. Обычно он поддерживал шаткое равновесие в своей усталой душе. Для этого он прибегал ко всяческим уловкам, шуткам, хитростям — словом, делал все, чтобы балансир не коснулся земли.
— Тогда ступай на Университетскую площадь, поспрашивай там и выжри парочку кружек «Гейдельбергского 1603 года» или «Шлосквель экспорт». Либо — от меня — чистого спирта из аптеки.
Хафнер недоверчиво вскинул голову:
— Серьезно?
— Серьезно, — с недоброй улыбкой ответил Тойер и встал. Потом испытующе посмотрел на свой стул, на письменный стол, на нелепый круг из рабочих столов. Окинул взглядом пятнистые стены и сумрачные физиономии коллег. Под крышкой стола у Штерна лежало надкушенное яблоко. — Эта гадость лежит уже с пятницы, — еле слышно констатировал гаупткомиссар.
Штерн проворно схватил побуревший плод, но не успел выбросить его в корзинку, как Тойер взревел:
— Выброси ты свое яблоко прочь! Вместе со всем мусором!
Затем он пнул ногой свой стул и парой пинков сдвинул с места стол. Схватился за крышку обеими руками, поднял стол и с грохотом поставил у окна. Но и этого ему показалось мало. Словно буйвол, он затопал к Хафнеру.
— Ты еще здесь? Так, говоришь, дерьмовая группа? Вон отсюда, исчезни. И к двенадцати возвращайся с результатами! С настоящими результатами, понял?
Хафнер, слегка побледнев, шарил вслепую, отыскивая свою куртку.
— Неплохо бы вам выслушать меня до конца, — тихо проговорил Лейдиг.
— Пожалуйста, — фыркнул Тойер и сел на стул спиной к подчиненным. — Говорите до конца.
— Итак, — голос Лейдига звучал чуть более напряжено, чем обычно, — в «Калипсо» он всегда бывал только зимой и всегда в сопровождении студентки или студента, редко дважды с одними и теми же.
— Он что, был педофилом? — Хафнер снова взялся за свое.
— Хафнер, я вас умоляю: студенты — не дети. — Тойер встал и размашистым шагом подошел к своему подчиненному. — Слушай, извини, что я на тебя наорал. Понимаешь, у меня проблемы в личном плане, с моей знакомой, и…
Опешивший Хафнер только кивнул. Тойер снял ниточку с джинсовой рубашки покачивающегося коллеги.
— Я тоже зря наговорил тут глупостей, — пробормотал Хафнер. — Никакая вы не дерьмовая команда. И я, как и вы, имею зуб на Зельтманна. И вообще, мы группа что надо.
Хорошо еще, Штерн не стал извиняться за огрызок. В кабинете воцарилась атмосфера растроганности. Уже задним числом Тойер понял, что все четверо стали по-настоящему нормально относиться друг к другу именно после этого конфликта. Он даже сказал себе, что будет и впредь использовать свои вспышки гнева для таких благих дел, но потом снова об этом забыл. А сейчас бодро вернул стол и стул на прежнее, предписанное директором место.
— Итак, «Калипсо» — это коктейль-бар, — снова продолжил Лейдиг. — Но Вилли никогда не пил там коктейли.
— Так не бывает, — решил Хафнер. — Все равно что заходить постоянно в кафе-мороженое и… не съесть там ни порции!
В десять минут одиннадцатого позвонил первый собачник.
Обер- прокурор Вернц спрятал свою пульсирующую плоть под средний ящик письменного стола, на котором лежала массивная папка.
— Фрау Ильдирим, вы принимаете все слишком близко к сердцу. Я абсолютно уверен, что вам теперь по плечу и самые серьезные деликты. И то маленькое поражение в пятницу — чепуха… ну, послушайте!
Он смотрел на нее с нескрываемым интересом. Сегодня у Ильдирим не было заседания суда, и она уже собиралась уйти. Она была одета в узкий белый пуловер, джинсы и молодежные кроссовки. Черные волосы она завязала на затылке. Все это должно было создавать впечатление мощной динамики, однако на самом деле она была близка к отчаянию. Физиономия садиста, мучающего жену, преследовала ее с самой пятницы. Маленькая Бабетта больше не появлялась, но Ильдирим не испытывала от этого облегчения, ведь теперь она оказалась совсем одна. Она чувствовала себя очерствевшей, к тому же ее все сильней терзало подозрение, что она, слишком быстро согласившись с директором полиции в деле об утопленнике, уготовила себе очередное фиаско.
— Это хорошо, что вы решили со мной поговорить, да, замечательно. Только вчера я не смог найти времени. Никак не получилось. День был абсолютно безумный.
Вернц нахмурил брови и посмотрел в окно. Возможно, он ждал вопроса, что же безумного было вчера, но его расстроенная посетительница промолчала. Она уже поняла, что ощущение уверенности в себе, в котором она так нуждалась, если и придет, то не от доктора Вернца.
А он важно продолжал:
— Я рад, что вы пришли! Ведь вы у нас недавно, и я считаю, что всегда полезно познакомиться ближе. Поделиться своими проблемами. По-человечески. Вы, главное, не сдавайтесь! Ведь вы все же в каком-то смысле представляете здесь и своих соотечественников.
— Все восемьдесят миллионов немцев? — Ильдирим насмешливо улыбнулась и поерзала на стуле, словно кошка, страдающая от глистов, все же зря она натянула на себя джинсы.
Вернц оставил без внимания ее реплику.
— Всех молодых людей из разных стран, способных к интеграции, несущих свежую кровь в нашу страну, их мысли, их энергию… — он снова сделал паузу, но на этот раз направил взгляд прямо на свою подопечную, — … и их красоту.
Солнечный луч пробился сквозь густые тучи, и его лысина неожиданно заблестела, словно смазанная жиром.
— Во всяком случае, мне не нравится, как ведет себя полиция в деле с тем утопленником. Доктора Зельтманна я знаю лишь по его вступительной речи в ратуше. Но ведь мы тут не какая-то сонная провинция. И вообще, о чем они там думают! Так уж и собаку скоро не спустишь с поводка и…
— …и при нуле градусов больше нельзя прыгать в Неккар, — добавила Ильдирим с дружеской улыбкой. Во всяком случае, эта не очень приятная беседа позволила ей восстановить в душе стальную ярость, которая обычно поддерживала ее в жизни и не давала согнуться.
Вернц нашел ее шутку неудачной, она прервала его речевой поток. Сочувствуя сам себе, он уставился на семейную фотографию в массивной рамке, стоявшую на его столе. Ожил телефон. Секретарша сообщила, что пришел доктор Мартин Дункан.
— Да-да, замечательно! Фантастически! — Обер-прокурор выскочил из-за стола и распахнул дверь кабинета. Его жест показался Ильдирим лакейским. — Доктор Дункан из Окленда? Как доехали, благополучно?
— О да, — с едва различимым акцентом ответил невзрачный господин. Он выглядел совсем не как житель Новой Зеландии — его азиатские черты никак не вязались с шотландской фамилией. — Я уже неделю нахожусь в Европе. Сейчас я прибыл из Бельгии; до нее, как говорят в Германии, рукой подать…
— Мистер Дункан составляет сравнительный обзор систем уголовного преследования в Западном полушарии, — с сияющей улыбкой сообщил Вернц. — Ах, где же моя галантность? Это фрау Ильдирим, прокурор.
Дункан с улыбкой повернулся к ней. Его рукопожатие было энергичным. Теперь он напоминал японского фашиста из Диснейленда.
— Мне пришла в голову идея! — Вернц сверкнул глазами. — Фрау Ильдирим, если вы не возражаете… Я буду очень вам признателен, если вы покажете нашему гостю наш город. Это было бы превосходно! А у вас, возможно, появятся и другие идеи.
Предложение обер-прокурора ни у кого не вызвало восторга. Ильдирим лихорадочно придумывала удобный предлог отклонить предложение, но ей ничего не пришло в голову. Этот Дункан был не в ее вкусе, но отказаться с ходу она не могла, это невежливо по отношению к гостю. Молчание затянулось. Пожалуй, ее еще мог бы спасти припряженный к ней гость, но он даже не попытался сделать это. Вот так Вернц: не заполучил ее сам, так хотя бы подарил другому. С подчиненным мужского пола он никогда бы так не поступил.
— Вас устроит завтрашний вечер? — осведомилась она с натянутой любезностью и поклялась себе, что уж кофе-то никогда не станет варить для начальства.
— Разумеется. — Голос посетителя звучал высокопарно.
— Я поселю доктора Дункана в отеле возле Конгресс-центра, — ликовал Вернц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40