Он был мужчиной в признанной мужской роли. Занятие медициной только подчеркивало его имидж как мужчины. Карпин должен был беспокоиться только о том, чтобы убедить себя стать врачом; Сьюзен должна была убеждать себя стать врачом и остаться женщиной.
Достигнув второго этажа, Сьюзен была встретила табло, где четкими буквами было написано: "Оперблок. Посторонним вход воспрещен!" Но необходимости в таком табло не было. К изумлению Сьюзен дверь на второй этаж была заперта. Ее чрезмерно деятельная фантазия тут же представила все выходы с лестницы, закрытыми, и Сьюзен вообразила себя заключенной в вертикальной тюрьме. "Ну, Уилер, это уже слишком", - громко сказала она для собственного ободрения и успокоения. Бегом она спустилась на первый этаж. Дверь легко открылась, и Сьюзен обрадовалась хирургической толпе на этаже.
На лифте она вернулась ко входу в БИТ. Чтобы открыть дверь, требовалось определенное усилие, так как дверь была массивной и очень тяжелой.
Внутри БИТа Сьюзен не нашла никаких изменений. Одна из сестер подняла на нее глаза и тут же снова вернулась к ленте ЭКГ. Когда Сьюзен осмотрела комнату, она была снова подавлена исключительно механистическим видом помещения, отсутствием человеческих голосов, даже отсутствием движения флюоресцентных лучей. И еще в комнате была Нэнси Гринли, неподвижная как статуя, ошибка медицины, жертва технологии. Сьюзен заинтересовала ее жизнь, ее любовь. Все, что произошло, произошло из-за простой нерегулярности месячных, из-за рутинного выскабливания.
Сьюзен заставила себя отвести глаза от Нэнси Гринли и увидела, что ее группа уже покинула БИТ, вероятно, для большого обхода. В это же мгновение Сьюзен почувствовала острый дискомфорт от пребывания в БИТе. Психологическая и техническая обстановка комнаты заставила исчезнуть некоторую эйфорию, оставшуюся после встречи с Берманом. Ее воображение тут же нарисовало ей картину, как с кем-либо из пациентов происходит что-то ужасное, пока она здесь стоит. Что, если от ее решения вдруг зависит чья-то жизнь или смерть, от ее белого халата, от беспомощного стетоскопа в ее кармане.
Контролируя свое желание впасть в панику, Сьюзен вышла в коридор. Направляясь к лифту, Сьюзен думала о разнице между фактом и фантазией, между действительностью и мифом, между настоящей шкурой студента-медика и тем, как люди себе это представляют.
Вспомнив слова Беллоуза о том, что большой обход будет на десятом этаже, Сьюзен нажала кнопку десятого этажа и прислонилась к стене лифта. Это была жуткая поездка. Лифт был полон несчастных людей и, в довершение к этому, останавливался на каждом этаже. Воздух в лифте был тяжелым и горячим, частично из-за того, что какой-то невоспитанный пассажир курил, несмотря на запрещающее объявление. Люди не видели друг друга, смотря только на мелькающую лампочку, обозначающую этажи. Единственным желанием Сьюзен было то, чтобы двери открывались и закрывались быстрей.
На девятом этаже она стремительно направилась к выходу, а на десятом с облегчением покинула переполненный пятачок.
Атмосфера немедленно изменилась. Пол на этом этаже был застелен ковром, а стены освещались люстрами с полированными плафонами. Ряд портретов отцов-основателей Мемориала в золоченых рамах встречал входящих в строгой академической последовательности. Столы в стиле 18 века с различными лампами в центре чередовались с удобными стульями вдоль всего коридора. На столах по порядку лежали свежие номера "New Yorker Magazine".
Большое табло напротив лифта направило Сьюзен в нужную сторону. Пока шла по коридору, она могла заглянуть внутрь некоторых офисов. На этом этаже располагались частные приемные наиболее авторитетных врачей Мемориала. По коридору бродили или сидели, читая, несколько человек в ожидании приема. Они проводили взглядом проходящую Сьюзен. Их лица были одинаково невыразительны.
В конце коридора Сьюзен прошла мимо офиса заведующего хирургическим отделением доктора Г.Старка. Дверь была приоткрыта, и Сьюзен мельком увидела двух секретарш, печатающих с бешеной скоростью. Сразу за кабинетом Старка на другой стороне коридора была вторая лестница, а в самом конце над двумя дверьми красного дерева надпись: "Конференция в Прогрессе".
Сьюзен вошла в конференц-зал. Так как в комнате не было света, потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к темноте. Единственным пятном света в другом конце комнаты была проекция рентгеновского снимка легких. На его фоне Сьюзен могла увидеть только общий контур человека с указкой, описывающего детали снимка. В темноте комнаты Сьюзен начала различать ряды кресел и тех, кто в них сидел. Конференц-зал представлял собой комнату длиной около 50 футов и шириной около 30. Его пол был немного наклонен в сторону кафедры, которая возвышалась на несколько ступенек. Проекционный аппарат был профессионально спрятан от глаз. Однако в его световых лучах были видны кольца и струйки сигаретного дыма. Даже находясь в темноте, Сьюзен могла бы сказать, что конференц-зал был новым, хорошо оборудованным и приятно смотрелся. Следующий цветной слайд был микроскопическим снимком, и это требовало относительно большего освещения комнаты. Сьюзен смогла различить затылок Найлза по выступающей шишке. Он сидел в кресле у прохода. Сьюзен подошла и тронула его за плечо. Она увидела, что Найлз занял для нее место; чтобы сесть, Сьюзен была вынуждена протиснуться мимо Найлза и Файрвизера. Следом сидел Беллоуз.
- Вы выполняли лапаротомию или всего лишь сделали внутривенное вливание? - саркастически прошептал Беллоуз, поворачиваясь в сторону Сьюзен. - Вы отсутствовали более получаса.
- Это был интересный пациент, - ответила Сьюзен, тут же вспомнив лекцию Беллоуза о пунктуальности.
- Я думаю, вы могли бы придумать что-нибудь получше.
- По правде, я переодевалась для обрезания Роберта Редфорда.
Сьюзен притворилась, что на несколько минут поглощена снимком на экране. Затем она взглянула поверх Беллоуза, который тряся головой хихикал.
- Это уже слишком. Я...
Беллоуз был прерван появившимся на кафедре человеком, который о чем-то его спрашивал. Все, что он услышал, было: "...Вы можете просветить нас по этому вопросу, не так ли доктор Беллоуз?"
- Простите, доктор Старк, но я не слышал вопроса, - сказал Беллоуз, заметно волнуясь.
- У нее есть какие-либо признаки пневмонии? - повторил Старк.
Большой рентгеновский снимок был заслонен с правой стороны тонким силуэтом Старка на подиуме, так что его особенности не были видны.
Ординатор, сидящий сзади Беллоуза, наклонился к нему и прошептал: "Он говорит о Нэнси Гринли."
- Да, - сказал Беллоуз, поднимаясь. - У нее был небольшой подъем температуры вчера. Но аускультативно легкие чистые. Снимки легких два дня назад были нормальными, а на сегодня мы заказали их повторить. Из мочи высеяно небольшое количество бактерий, и мы полагаем, что подъем температуры вызван вероятнее циститом, чем пневмонией.
- Какое местоимение вы имеете в виду, доктор Беллоуз? - требовательно спросил Старк, облокачиваясь руками на стол.
Сьюзен старалась рассмотреть мужчину; это был известный и знаменитый заведующий хирургией.
- Местоимение, сэр? - негромко переспросил Беллоуз, конфузясь.
- Местоимение. Да, местоимение. Вы знаете, что такое местоимение, не так ли доктор Беллоуз? - раздался саркастический смех.
- Да, я думаю, что знаю.
- Это лучше, - сказал Старк.
- Что лучше? - переспросил Беллоуз.
Как только он сказал это, он понял, что переспрашивать не стоило, так как смех стал громче.
- Ваш выбор местоимения лучше, доктор Беллоуз. Я уже устал слышать местоимение "мы" или неопределенно-личные фразы. Часть вашей деятельности, как хирурга, заключается в способности владеть информацией, перерабатывать ее и принимать определенные решения. Когда я задаю вопрос, я хочу слышать ВАШЕ мнение, ВАШЕ личное, не общее. Это не значит, что другие люди не могут вносить свой вклад, но только ВЫ должны принимать решение. Я хочу слышать "я", а не "мы".
Старк сделал несколько шагов по кафедре и вновь повернулся к снимку.
- Теперь вернемся к пациенту в коматозном состоянии, Я хочу снова подчеркнуть, что вы, джентльмены, должны быть особенно бдительны с такими пациентами.
Понедельник, 23 февраля
12 часов 16 минут
Шон Берман был очень напуган своим пребыванием в больнице и неотвратимо надвигающейся операцией. Он совсем не разбирался в медицине, и хотя, конечно, хотел бы больше узнать о своей болезни и ее лечении, деликатно не стал надоедать своими вопросами врачу. Он вообще боялся всего, связанного с медициной и болезнями. В его воображении они сливались воедино, а вовсе не противостояли друг другу. Предстоящая операция угнетала его, он никак не мог приспособиться к мысли о ноже, которым кто-то рассечет его кожу. Его желудок при этом куда-то проваливался, и холодный пот выступал на лбу. Он старался не думать обо всем этом. На языке психиатров это называется вытеснением болезни. Он был совершенно счастлив до того дня, пока накануне своей запланированной операции не пришел ложиться в больницу.
- Мое имя Берман. Шон Берман, - он вспомнил свое поступление в больницу. То, что в сущности должно было быть чепухой, оказалось безнадежным блужданием по бюрократическому лабиринту.
- Берман? Вы уверены, что госпитализация вам назначена на сегодня? - многозначительно спросила чересчур накрашенная девушка-регистратор с ногтями, покрытыми черным лаком.
- Да, я уверен, - ответил Берман, изумленно поглядывая на ее черный маникюр.
Этот цвет навел его на мысль о том, что больница является в своем роде монополистом, так как при свободной конкуренции у руководителей фирмы хватило бы ума запретить своим служащим красить ногти в черный цвет.
- Сожалею, но я не нахожу вашей фамилии в списке. Вам придется посидеть и подождать, пока я не закончу с остальными больными. Затем я позвоню в приемное отделение, и мы быстро выясним этот вопрос.
Так начались его мытарства при поступлении. Он сел и стал ждать. Большая стрелка часов отмахала полный круг, прежде чем его все-таки приняли.
- Давайте ваше направление на рентген, - попросил его молодой и ужасно худой лаборант в рентгеновском отделении, где Берман прождал сорок минут.
- У меня нет направления на рентген, - ответил Берман, перебирая бумажки, которые вручила ему регистраторша.
- Но у вас должно быть. У всех поступающих больных есть.
- А у меня нет.
- Должно быть.
- А я говорю - нет.
Несмотря на возникающее естественное раздражение, издевательская процедура госпитализации имела один несомненно положительный эффект. Она полностью заняла мозги Бермана, так что он и думать забыл об операции. Но в палате, через полуоткрытую дверь которой временами доносились чьи-то стоны, ему вновь пришлось поискать в себе запас душевных сил, чтоб противостоять мысли о неумолимо надвигающейся операции. Еще труднее было не впечатлиться видом забинтованных людей с трубками, таинственным образом выходящими из тела в местах, не имеющих естественных отверстий. Здесь, в атмосфере больницы, вытеснение болезни уже не было эффективной тактикой психологической защиты.
И Берман избрал другую тактику, переключившись на то, что психиатры называют формированием реакции или сублимацией. Это заставило его думать о своей операции, манипулируя знакомыми понятиями.
- Я диетолог и хотела бы обсудить с вами ваше меню, - толстая женщина вошла в палату после короткого стука. - Вам будут делать операцию, если я не ошибаюсь?
- Операцию? - Берман улыбнулся. - А-а, мне их делают каждый год. Это мое хобби.
И диетологу, и лаборанту, всем, кто говорил с ним в этот день, пришлось выслушивать свежепридуманную байку об его операции.
Этот метод психологической адаптации срабатывал весьма успешно до утра операционного дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Достигнув второго этажа, Сьюзен была встретила табло, где четкими буквами было написано: "Оперблок. Посторонним вход воспрещен!" Но необходимости в таком табло не было. К изумлению Сьюзен дверь на второй этаж была заперта. Ее чрезмерно деятельная фантазия тут же представила все выходы с лестницы, закрытыми, и Сьюзен вообразила себя заключенной в вертикальной тюрьме. "Ну, Уилер, это уже слишком", - громко сказала она для собственного ободрения и успокоения. Бегом она спустилась на первый этаж. Дверь легко открылась, и Сьюзен обрадовалась хирургической толпе на этаже.
На лифте она вернулась ко входу в БИТ. Чтобы открыть дверь, требовалось определенное усилие, так как дверь была массивной и очень тяжелой.
Внутри БИТа Сьюзен не нашла никаких изменений. Одна из сестер подняла на нее глаза и тут же снова вернулась к ленте ЭКГ. Когда Сьюзен осмотрела комнату, она была снова подавлена исключительно механистическим видом помещения, отсутствием человеческих голосов, даже отсутствием движения флюоресцентных лучей. И еще в комнате была Нэнси Гринли, неподвижная как статуя, ошибка медицины, жертва технологии. Сьюзен заинтересовала ее жизнь, ее любовь. Все, что произошло, произошло из-за простой нерегулярности месячных, из-за рутинного выскабливания.
Сьюзен заставила себя отвести глаза от Нэнси Гринли и увидела, что ее группа уже покинула БИТ, вероятно, для большого обхода. В это же мгновение Сьюзен почувствовала острый дискомфорт от пребывания в БИТе. Психологическая и техническая обстановка комнаты заставила исчезнуть некоторую эйфорию, оставшуюся после встречи с Берманом. Ее воображение тут же нарисовало ей картину, как с кем-либо из пациентов происходит что-то ужасное, пока она здесь стоит. Что, если от ее решения вдруг зависит чья-то жизнь или смерть, от ее белого халата, от беспомощного стетоскопа в ее кармане.
Контролируя свое желание впасть в панику, Сьюзен вышла в коридор. Направляясь к лифту, Сьюзен думала о разнице между фактом и фантазией, между действительностью и мифом, между настоящей шкурой студента-медика и тем, как люди себе это представляют.
Вспомнив слова Беллоуза о том, что большой обход будет на десятом этаже, Сьюзен нажала кнопку десятого этажа и прислонилась к стене лифта. Это была жуткая поездка. Лифт был полон несчастных людей и, в довершение к этому, останавливался на каждом этаже. Воздух в лифте был тяжелым и горячим, частично из-за того, что какой-то невоспитанный пассажир курил, несмотря на запрещающее объявление. Люди не видели друг друга, смотря только на мелькающую лампочку, обозначающую этажи. Единственным желанием Сьюзен было то, чтобы двери открывались и закрывались быстрей.
На девятом этаже она стремительно направилась к выходу, а на десятом с облегчением покинула переполненный пятачок.
Атмосфера немедленно изменилась. Пол на этом этаже был застелен ковром, а стены освещались люстрами с полированными плафонами. Ряд портретов отцов-основателей Мемориала в золоченых рамах встречал входящих в строгой академической последовательности. Столы в стиле 18 века с различными лампами в центре чередовались с удобными стульями вдоль всего коридора. На столах по порядку лежали свежие номера "New Yorker Magazine".
Большое табло напротив лифта направило Сьюзен в нужную сторону. Пока шла по коридору, она могла заглянуть внутрь некоторых офисов. На этом этаже располагались частные приемные наиболее авторитетных врачей Мемориала. По коридору бродили или сидели, читая, несколько человек в ожидании приема. Они проводили взглядом проходящую Сьюзен. Их лица были одинаково невыразительны.
В конце коридора Сьюзен прошла мимо офиса заведующего хирургическим отделением доктора Г.Старка. Дверь была приоткрыта, и Сьюзен мельком увидела двух секретарш, печатающих с бешеной скоростью. Сразу за кабинетом Старка на другой стороне коридора была вторая лестница, а в самом конце над двумя дверьми красного дерева надпись: "Конференция в Прогрессе".
Сьюзен вошла в конференц-зал. Так как в комнате не было света, потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к темноте. Единственным пятном света в другом конце комнаты была проекция рентгеновского снимка легких. На его фоне Сьюзен могла увидеть только общий контур человека с указкой, описывающего детали снимка. В темноте комнаты Сьюзен начала различать ряды кресел и тех, кто в них сидел. Конференц-зал представлял собой комнату длиной около 50 футов и шириной около 30. Его пол был немного наклонен в сторону кафедры, которая возвышалась на несколько ступенек. Проекционный аппарат был профессионально спрятан от глаз. Однако в его световых лучах были видны кольца и струйки сигаретного дыма. Даже находясь в темноте, Сьюзен могла бы сказать, что конференц-зал был новым, хорошо оборудованным и приятно смотрелся. Следующий цветной слайд был микроскопическим снимком, и это требовало относительно большего освещения комнаты. Сьюзен смогла различить затылок Найлза по выступающей шишке. Он сидел в кресле у прохода. Сьюзен подошла и тронула его за плечо. Она увидела, что Найлз занял для нее место; чтобы сесть, Сьюзен была вынуждена протиснуться мимо Найлза и Файрвизера. Следом сидел Беллоуз.
- Вы выполняли лапаротомию или всего лишь сделали внутривенное вливание? - саркастически прошептал Беллоуз, поворачиваясь в сторону Сьюзен. - Вы отсутствовали более получаса.
- Это был интересный пациент, - ответила Сьюзен, тут же вспомнив лекцию Беллоуза о пунктуальности.
- Я думаю, вы могли бы придумать что-нибудь получше.
- По правде, я переодевалась для обрезания Роберта Редфорда.
Сьюзен притворилась, что на несколько минут поглощена снимком на экране. Затем она взглянула поверх Беллоуза, который тряся головой хихикал.
- Это уже слишком. Я...
Беллоуз был прерван появившимся на кафедре человеком, который о чем-то его спрашивал. Все, что он услышал, было: "...Вы можете просветить нас по этому вопросу, не так ли доктор Беллоуз?"
- Простите, доктор Старк, но я не слышал вопроса, - сказал Беллоуз, заметно волнуясь.
- У нее есть какие-либо признаки пневмонии? - повторил Старк.
Большой рентгеновский снимок был заслонен с правой стороны тонким силуэтом Старка на подиуме, так что его особенности не были видны.
Ординатор, сидящий сзади Беллоуза, наклонился к нему и прошептал: "Он говорит о Нэнси Гринли."
- Да, - сказал Беллоуз, поднимаясь. - У нее был небольшой подъем температуры вчера. Но аускультативно легкие чистые. Снимки легких два дня назад были нормальными, а на сегодня мы заказали их повторить. Из мочи высеяно небольшое количество бактерий, и мы полагаем, что подъем температуры вызван вероятнее циститом, чем пневмонией.
- Какое местоимение вы имеете в виду, доктор Беллоуз? - требовательно спросил Старк, облокачиваясь руками на стол.
Сьюзен старалась рассмотреть мужчину; это был известный и знаменитый заведующий хирургией.
- Местоимение, сэр? - негромко переспросил Беллоуз, конфузясь.
- Местоимение. Да, местоимение. Вы знаете, что такое местоимение, не так ли доктор Беллоуз? - раздался саркастический смех.
- Да, я думаю, что знаю.
- Это лучше, - сказал Старк.
- Что лучше? - переспросил Беллоуз.
Как только он сказал это, он понял, что переспрашивать не стоило, так как смех стал громче.
- Ваш выбор местоимения лучше, доктор Беллоуз. Я уже устал слышать местоимение "мы" или неопределенно-личные фразы. Часть вашей деятельности, как хирурга, заключается в способности владеть информацией, перерабатывать ее и принимать определенные решения. Когда я задаю вопрос, я хочу слышать ВАШЕ мнение, ВАШЕ личное, не общее. Это не значит, что другие люди не могут вносить свой вклад, но только ВЫ должны принимать решение. Я хочу слышать "я", а не "мы".
Старк сделал несколько шагов по кафедре и вновь повернулся к снимку.
- Теперь вернемся к пациенту в коматозном состоянии, Я хочу снова подчеркнуть, что вы, джентльмены, должны быть особенно бдительны с такими пациентами.
Понедельник, 23 февраля
12 часов 16 минут
Шон Берман был очень напуган своим пребыванием в больнице и неотвратимо надвигающейся операцией. Он совсем не разбирался в медицине, и хотя, конечно, хотел бы больше узнать о своей болезни и ее лечении, деликатно не стал надоедать своими вопросами врачу. Он вообще боялся всего, связанного с медициной и болезнями. В его воображении они сливались воедино, а вовсе не противостояли друг другу. Предстоящая операция угнетала его, он никак не мог приспособиться к мысли о ноже, которым кто-то рассечет его кожу. Его желудок при этом куда-то проваливался, и холодный пот выступал на лбу. Он старался не думать обо всем этом. На языке психиатров это называется вытеснением болезни. Он был совершенно счастлив до того дня, пока накануне своей запланированной операции не пришел ложиться в больницу.
- Мое имя Берман. Шон Берман, - он вспомнил свое поступление в больницу. То, что в сущности должно было быть чепухой, оказалось безнадежным блужданием по бюрократическому лабиринту.
- Берман? Вы уверены, что госпитализация вам назначена на сегодня? - многозначительно спросила чересчур накрашенная девушка-регистратор с ногтями, покрытыми черным лаком.
- Да, я уверен, - ответил Берман, изумленно поглядывая на ее черный маникюр.
Этот цвет навел его на мысль о том, что больница является в своем роде монополистом, так как при свободной конкуренции у руководителей фирмы хватило бы ума запретить своим служащим красить ногти в черный цвет.
- Сожалею, но я не нахожу вашей фамилии в списке. Вам придется посидеть и подождать, пока я не закончу с остальными больными. Затем я позвоню в приемное отделение, и мы быстро выясним этот вопрос.
Так начались его мытарства при поступлении. Он сел и стал ждать. Большая стрелка часов отмахала полный круг, прежде чем его все-таки приняли.
- Давайте ваше направление на рентген, - попросил его молодой и ужасно худой лаборант в рентгеновском отделении, где Берман прождал сорок минут.
- У меня нет направления на рентген, - ответил Берман, перебирая бумажки, которые вручила ему регистраторша.
- Но у вас должно быть. У всех поступающих больных есть.
- А у меня нет.
- Должно быть.
- А я говорю - нет.
Несмотря на возникающее естественное раздражение, издевательская процедура госпитализации имела один несомненно положительный эффект. Она полностью заняла мозги Бермана, так что он и думать забыл об операции. Но в палате, через полуоткрытую дверь которой временами доносились чьи-то стоны, ему вновь пришлось поискать в себе запас душевных сил, чтоб противостоять мысли о неумолимо надвигающейся операции. Еще труднее было не впечатлиться видом забинтованных людей с трубками, таинственным образом выходящими из тела в местах, не имеющих естественных отверстий. Здесь, в атмосфере больницы, вытеснение болезни уже не было эффективной тактикой психологической защиты.
И Берман избрал другую тактику, переключившись на то, что психиатры называют формированием реакции или сублимацией. Это заставило его думать о своей операции, манипулируя знакомыми понятиями.
- Я диетолог и хотела бы обсудить с вами ваше меню, - толстая женщина вошла в палату после короткого стука. - Вам будут делать операцию, если я не ошибаюсь?
- Операцию? - Берман улыбнулся. - А-а, мне их делают каждый год. Это мое хобби.
И диетологу, и лаборанту, всем, кто говорил с ним в этот день, пришлось выслушивать свежепридуманную байку об его операции.
Этот метод психологической адаптации срабатывал весьма успешно до утра операционного дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55