Петерсон завел "Леди Джейн" внутрь кораллового рифа в форме полукруга, с направленной в сторону берега открытой частью. Этот барьер образовывал волнолом, отсекавший волны и оставлявший только нежную рябь, в которую с удовольствием погрузилась Соня. Она лежала на спине, слегка пошевеливая руками, чтобы держаться на плаву, то погружаясь, то всплывая, покачиваясь в такт движению моря. Билл плавал неподалеку, уже покрытый бронзовым загаром, но все еще продолжавший загорать, невероятно красивый, веселый и живой – просто превосходный образец мужчины для такого дня и такого места, как это. Все было как в кино.
Потом пришел страх.
Что-то скользнуло по ноге Сони, заставив неожиданно громко взвизгнуть и с головой уйти под воду; она погрузилась, взмахнула руками и снова поднялась на поверхность.
– В чем дело? – спросил Петерсон.
– Думаю, это рыба, – ответила Соня, – она дотронулась до меня, а я не ждала ничего подобного.
Он внимательно осматривал воду, как будто мог заглянуть под сверкающую поверхность воды.
– Акулы! – вдруг резко выкрикнул Петерсон.
– Что?
Впрочем, она хорошо все слышала.
– Плывите к катеру, – посоветовал он, – шумите как можно сильнее. Забудьте о том, что были хорошим пловцом; просто бейте по воде, чтобы было слышно. Шум их отпугивает.
Через минуту или около того оба стояли на палубе "Леди Джейн", в безопасности, роняя капли соленой воды на полированные борта.
– Я всегда думал, что риф закрывает им дорогу, – вытирая полотенцем лицо, заметил Петерсон. – Должно быть, акулы заплыли со стороны острова, через открытую часть рифа.
Соня так дрожала, что зубы ее щелкали, будто кастаньеты.
– Они бы напали на нас?
– Могли.
– Они еще здесь?
Он указал пальцем.
– Не вижу...
Через секунду она увидела жесткий черный плавник, режущий воду как нож, быстро движущийся, описывающий круги, то теряющийся в блеске воды, то снова видимый.
– Сколько их? – спросила она.
– Я видел двух, – был ответ.
Пока она смотрела на кружащихся вокруг акул, которые как будто ждали, что люди снова прыгнут в воду, ее радость полностью испарилась. Соне казалось, что появление акул предвещало другое несчастье, указывало на то, что следует быть начеку, быть осторожнее. Она всегда верила своим предчувствиям, но сейчас предпочла бы забыть о них, если бы только это было возможно.
Море не было больше таким прекрасным, каким выглядело еще несколько минут назад...
Небо казалось слишком ярким.
Солнце, вместо того чтобы греть ее и покрывать кожу загаром, яростно палило, было немилосердно жарким, и девушка запоздало поняла, что может обгореть до волдырей так же легко, как и загореть.
– Поехали обратно, – сказала она.
Он завел моторы.
* * *
В среду вечером ужин оказался даже лучше, чем прошлым днем; подавали шейки лобстеров со сладким маслом, печеный картофель, салат из перца и нарезанной капусты, еще несколько видов овощей, а на десерт – свежую землянику со сливками. Разговор за столом по-прежнему был живым – собственно говоря, теперь, когда все привыкли к новому лицу за столом, он был еще оживленней, чем за день до того. К сожалению, ничто не могло изгнать чувство надвигающейся катастрофы, охватившее Соню.
Она ушла в свою комнату в половине десятого, закрыла дверь и заперла ее на замок, потом приготовилась лечь в постель. Было еще слишком рано для того, чтобы спать, кроме того, нервы девушки были слишком напряжены, и она не могла вот так сразу выключить свет. Соня привезла с собой несколько романов в бумажных обложках; она устроила в центре полинезийской кровати нечто вроде подставки из подушек и начала читать самую лучшую книжку, стараясь полностью погрузиться в сюжет.
Через два часа, прочитав чуть больше половины романа, она почувствовала первые признаки дремоты и настойчиво принялась бороться с ней.
Она встала с постели и выключила свет, с секунду постояла в холодной темноте, к чему-то прислушиваясь, сама не зная, к чему именно.
Прежде чем лечь под одеяло, девушка подошла к окну и взглянула на ночное море и раскачивающиеся пальмы... Как и прежде, ее захватило очарование вида; она могла бы стоять и восхищаться еще долго и не нашла бы ничего необычного в том, что под пальмами стоит какой-то человек, если бы в этот самый момент он внезапно не решил размять ноги. Мужчина отступил от ствола одного из деревьев и несколько раз прошелся туда-сюда по короткой тропинке, прежде чем вернуться на свой наблюдательный пост.
Рудольф Сэйн?
Фигура казалась недостаточно большой, чтобы принадлежать телохранителю, хотя человек и не выглядел низкорослым. Может быть, это было просто ее ощущение. В глубокой тени деревьев мало что могло помочь опознать незнакомца.
Медленно тянулись минуты, пока Соня стояла у окна и ждала, когда мужчина снова появится в поле зрения. Она была уверена, что ее увидеть невозможно: в комнате позади было абсолютно темно. Внезапно человек вздрогнул, отошел от дерева и как будто уставился на нее. Лицо его оказалось в тени, и Соня могла только предполагать, что привлекла его внимание. Вдруг ей пришло в голову, что белая пижама в окне была видна не хуже, чем сигнальный флаг.
Незнакомец – если только это был незнакомец – отвернулся и быстро зашагал в гущу сосен.
Вскоре он исчез из вида.
Она отошла от окна с чувством, будто была частью какого-то представления. Мелькнула мысль, не стоит ли рассказать об этом Рудольфу Сэйну. Но Соня решила, что на самом деле рассказывать тут не о чем, ведь ничего серьезного не случилось. Она видела стоявшего под пальмами человека, который среди ночи наблюдал за домом. Потом он ушел. Какую пользу такая информация может принести кому бы то ни было?
Куда он ушел?
Кто знает?
Кто это был?
Она не могла сказать.
Что он там делал, по ее мнению?
Она не хотела думать о том, что он, возможно, делал. Соня приехала сюда для того, чтобы уйти от неприятных мыслей, давних страхов, напряжения, беспокойства. Она не желала снова встречаться с подобными вещами лицом к лицу.
Кроме того, девушка понимала, что не смогла бы ответить ни на один из тех вопросов, которые, скорее всего, задаст Рудольф Сэйн. В его понимании она выглядела бы просто-напросто слегка истеричной молодой женщиной, которая, не опомнившись от дневной встречи с двумя акулами, поддается иллюзиям, игре теней. В любом случае не стоило поднимать тревогу из-за любого пустяка, потому что в тот момент, когда реально возникнут проблемы, может оказаться, что окружающие не поторопятся прийти на призыв о помощи.
Это было логично и мудро.
Убедив себя, что хранить молчание лучше всего, она легла в огромную постель и укрылась простыней, завернулась в нее, утонув золотистой головкой в мягкой подушке. Она будет спать... спать... Тогда все будет хорошо. Утром чувство надвигающейся опасности, испуганное ожидание проблем уйдет. Утром... Тогда все будет отлично. Просто прекрасно. Она спала...
* * *
Конечно, утром было ничуть не лучше.
Годом раньше, еще в университете, молодой человек по имени Дэрил Паттерсен, с которым Соня встречалась, но к которому никогда не относилась достаточно серьезно, сказал, что она ему нравится в основном потому, что умеет не обращать внимания на неприятности, встречающиеся в жизни.
– Я имею в виду, – пояснил он, – что, когда придут проблемы, ты не будешь просто улыбаться и терпеть. Ты действительно их не замечаешь! Кажется, ты забываешь о бедах через две минуты после того, как они случаются. Я видел, как, получив плохую отметку на экзамене, ты отбрасываешь бумагу и продолжаешь заниматься своими делами, как будто тебе поставили пятерку.
Естественно, пессимистка с большой буквы Линда Спольдинг не считала эту черту характера положительной; она видела в ней недостаток, слабость, опасное недопонимание, которое нужно тщательно контролировать.
– Жизнь не выстлана розами, Соня, теперь ты уже должна это понимать. Ты слишком хочешь быть счастливой и слишком много делаешь для того, чтобы забывать о вещах, делающих тебя несчастной.
– Мой собственный, личный психиатр, – заметила Соня, промокая ладонью лоб.
– Слушай, ты же знаешь, что я говорю правду. Ты пытаешься обратить в шутку все, что я только ни скажу, чтобы не пришлось над этим думать. – Позднее она добавила: – Ты окружаешь себя друзьями, которые всегда веселятся, всегда бывают в хорошем настроении; иногда ты сходишься с самыми фальшивыми людьми в кампусе только потому, что они всегда улыбаются.
– Я люблю веселых людей, – ответила Соня.
– Но ведь никто же не может улыбаться и веселиться все время!
Этим утром, на Дистингью, Соня забыла все разговоры с Линдой Спольдинг. Если она что-то и помнила, то это были милые, очаровательные замечания Дэрила. Они помогали ей сохранять спокойствие.
В следующие несколько дней напряжение не уменьшилось. Каждый рабочий день для нее начинался в десять часов; она занималась с детьми чтением и смотрела, что может сделать для того, чтобы расширить их навыки. К счастью, Алекс и Тина были на редкость способными учениками и не нуждались в поощрении, потому что любопытны были не меньше, чем умны. К полудню, когда предполагался перерыв на ленч, дети обычно успевали прочитать куда больше страниц, чем она предполагала и планировала с ними изучить; они впитывали новые знания, как губки. После ленча, приблизительно в два часа дня, они начинали заниматься арифметикой и правописанием; дополнительно Алекс получал некоторые сведения по истории и географии, а Тина играла в обучающие игры.
В пятницу утром, когда они изучали карту Соединенных Штатов, мальчик указал на Восточное побережье, обратив особенное внимание на очертания одного штата, и сказал:
– Это Нью-Джерси.
– Да.
– Здесь мы обычно жили.
Соня нахмурилась.
– Да. Видишь, как ты далеко оттуда?
– Далеко, – ответил он.
Она нашла для него Гваделупу и, хотя на карте и не было изображения острова, указала его приблизительное положение по отношению к более крупным островам.
– Я рад, что они заставили нас уехать из Нью-Джерси.
– А?
– Да. Мне здесь больше нравится.
– Гораздо приятнее, – добавила Тина.
– Мне бы очень не хотелось, чтобы меня убили в Нью-Джерси, – сказал Алекс, – здесь будет лучше.
Соня решила не отвечать на это довольно-таки зловещее замечание; вместо этого, она поторопилась вернуться к уроку и в этот день сосредоточила все внимание мальчика на Западном побережье, настолько далеко от Нью-Джерси, насколько это было возможно.
Каждый день в половине пятого они заканчивали уроки и шли купаться, играть в прятки или гулять по острову – всегда в сопровождении Рудольфа Сэйна с его длинными руками гориллы, неизменно хмурым видом и широким лицом, похожим на сделанный резцом скульптора набросок в глыбе гранита.
Под мышкой слева у него всегда висел револьвер.
Соня предпочитала его не замечать.
И все же ничего необычного до сих пор не происходило.
* * *
В понедельник утром, когда она провела на Дистингью уже почти неделю, ей позволили не заниматься оставшуюся часть дня, потому что Джой Доггерти хотел взять детей на Гваделупу посмотреть парочку фильмов и (при этих словах он передернулся, как будто перспектива была исключительно отталкивающей) поужинать в их любимом торговом центре, где подавали жирные гамбургеры.
– Я думаю, что у нас в "Морском страже" самый лучший стол, какой только можно придумать, – сказал он, – но дети говорят, что еда у нас "не идет ни в какое сравнение" с гамбургерами и французским картофелем на Гваделупе.
– Лучше, чтобы Хельга этого от них не слышала.
– Никогда! – воскликнул он. – Мне проще потерять все состояние, чем Хельгу с ее готовкой!
Из-за того, что Билл Петерсон должен был отвезти семью Доггерти на остров и ждать, пока они решат вернуться, Соня оставшуюся часть дня вынуждена была развлекаться самостоятельно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Потом пришел страх.
Что-то скользнуло по ноге Сони, заставив неожиданно громко взвизгнуть и с головой уйти под воду; она погрузилась, взмахнула руками и снова поднялась на поверхность.
– В чем дело? – спросил Петерсон.
– Думаю, это рыба, – ответила Соня, – она дотронулась до меня, а я не ждала ничего подобного.
Он внимательно осматривал воду, как будто мог заглянуть под сверкающую поверхность воды.
– Акулы! – вдруг резко выкрикнул Петерсон.
– Что?
Впрочем, она хорошо все слышала.
– Плывите к катеру, – посоветовал он, – шумите как можно сильнее. Забудьте о том, что были хорошим пловцом; просто бейте по воде, чтобы было слышно. Шум их отпугивает.
Через минуту или около того оба стояли на палубе "Леди Джейн", в безопасности, роняя капли соленой воды на полированные борта.
– Я всегда думал, что риф закрывает им дорогу, – вытирая полотенцем лицо, заметил Петерсон. – Должно быть, акулы заплыли со стороны острова, через открытую часть рифа.
Соня так дрожала, что зубы ее щелкали, будто кастаньеты.
– Они бы напали на нас?
– Могли.
– Они еще здесь?
Он указал пальцем.
– Не вижу...
Через секунду она увидела жесткий черный плавник, режущий воду как нож, быстро движущийся, описывающий круги, то теряющийся в блеске воды, то снова видимый.
– Сколько их? – спросила она.
– Я видел двух, – был ответ.
Пока она смотрела на кружащихся вокруг акул, которые как будто ждали, что люди снова прыгнут в воду, ее радость полностью испарилась. Соне казалось, что появление акул предвещало другое несчастье, указывало на то, что следует быть начеку, быть осторожнее. Она всегда верила своим предчувствиям, но сейчас предпочла бы забыть о них, если бы только это было возможно.
Море не было больше таким прекрасным, каким выглядело еще несколько минут назад...
Небо казалось слишком ярким.
Солнце, вместо того чтобы греть ее и покрывать кожу загаром, яростно палило, было немилосердно жарким, и девушка запоздало поняла, что может обгореть до волдырей так же легко, как и загореть.
– Поехали обратно, – сказала она.
Он завел моторы.
* * *
В среду вечером ужин оказался даже лучше, чем прошлым днем; подавали шейки лобстеров со сладким маслом, печеный картофель, салат из перца и нарезанной капусты, еще несколько видов овощей, а на десерт – свежую землянику со сливками. Разговор за столом по-прежнему был живым – собственно говоря, теперь, когда все привыкли к новому лицу за столом, он был еще оживленней, чем за день до того. К сожалению, ничто не могло изгнать чувство надвигающейся катастрофы, охватившее Соню.
Она ушла в свою комнату в половине десятого, закрыла дверь и заперла ее на замок, потом приготовилась лечь в постель. Было еще слишком рано для того, чтобы спать, кроме того, нервы девушки были слишком напряжены, и она не могла вот так сразу выключить свет. Соня привезла с собой несколько романов в бумажных обложках; она устроила в центре полинезийской кровати нечто вроде подставки из подушек и начала читать самую лучшую книжку, стараясь полностью погрузиться в сюжет.
Через два часа, прочитав чуть больше половины романа, она почувствовала первые признаки дремоты и настойчиво принялась бороться с ней.
Она встала с постели и выключила свет, с секунду постояла в холодной темноте, к чему-то прислушиваясь, сама не зная, к чему именно.
Прежде чем лечь под одеяло, девушка подошла к окну и взглянула на ночное море и раскачивающиеся пальмы... Как и прежде, ее захватило очарование вида; она могла бы стоять и восхищаться еще долго и не нашла бы ничего необычного в том, что под пальмами стоит какой-то человек, если бы в этот самый момент он внезапно не решил размять ноги. Мужчина отступил от ствола одного из деревьев и несколько раз прошелся туда-сюда по короткой тропинке, прежде чем вернуться на свой наблюдательный пост.
Рудольф Сэйн?
Фигура казалась недостаточно большой, чтобы принадлежать телохранителю, хотя человек и не выглядел низкорослым. Может быть, это было просто ее ощущение. В глубокой тени деревьев мало что могло помочь опознать незнакомца.
Медленно тянулись минуты, пока Соня стояла у окна и ждала, когда мужчина снова появится в поле зрения. Она была уверена, что ее увидеть невозможно: в комнате позади было абсолютно темно. Внезапно человек вздрогнул, отошел от дерева и как будто уставился на нее. Лицо его оказалось в тени, и Соня могла только предполагать, что привлекла его внимание. Вдруг ей пришло в голову, что белая пижама в окне была видна не хуже, чем сигнальный флаг.
Незнакомец – если только это был незнакомец – отвернулся и быстро зашагал в гущу сосен.
Вскоре он исчез из вида.
Она отошла от окна с чувством, будто была частью какого-то представления. Мелькнула мысль, не стоит ли рассказать об этом Рудольфу Сэйну. Но Соня решила, что на самом деле рассказывать тут не о чем, ведь ничего серьезного не случилось. Она видела стоявшего под пальмами человека, который среди ночи наблюдал за домом. Потом он ушел. Какую пользу такая информация может принести кому бы то ни было?
Куда он ушел?
Кто знает?
Кто это был?
Она не могла сказать.
Что он там делал, по ее мнению?
Она не хотела думать о том, что он, возможно, делал. Соня приехала сюда для того, чтобы уйти от неприятных мыслей, давних страхов, напряжения, беспокойства. Она не желала снова встречаться с подобными вещами лицом к лицу.
Кроме того, девушка понимала, что не смогла бы ответить ни на один из тех вопросов, которые, скорее всего, задаст Рудольф Сэйн. В его понимании она выглядела бы просто-напросто слегка истеричной молодой женщиной, которая, не опомнившись от дневной встречи с двумя акулами, поддается иллюзиям, игре теней. В любом случае не стоило поднимать тревогу из-за любого пустяка, потому что в тот момент, когда реально возникнут проблемы, может оказаться, что окружающие не поторопятся прийти на призыв о помощи.
Это было логично и мудро.
Убедив себя, что хранить молчание лучше всего, она легла в огромную постель и укрылась простыней, завернулась в нее, утонув золотистой головкой в мягкой подушке. Она будет спать... спать... Тогда все будет хорошо. Утром чувство надвигающейся опасности, испуганное ожидание проблем уйдет. Утром... Тогда все будет отлично. Просто прекрасно. Она спала...
* * *
Конечно, утром было ничуть не лучше.
Годом раньше, еще в университете, молодой человек по имени Дэрил Паттерсен, с которым Соня встречалась, но к которому никогда не относилась достаточно серьезно, сказал, что она ему нравится в основном потому, что умеет не обращать внимания на неприятности, встречающиеся в жизни.
– Я имею в виду, – пояснил он, – что, когда придут проблемы, ты не будешь просто улыбаться и терпеть. Ты действительно их не замечаешь! Кажется, ты забываешь о бедах через две минуты после того, как они случаются. Я видел, как, получив плохую отметку на экзамене, ты отбрасываешь бумагу и продолжаешь заниматься своими делами, как будто тебе поставили пятерку.
Естественно, пессимистка с большой буквы Линда Спольдинг не считала эту черту характера положительной; она видела в ней недостаток, слабость, опасное недопонимание, которое нужно тщательно контролировать.
– Жизнь не выстлана розами, Соня, теперь ты уже должна это понимать. Ты слишком хочешь быть счастливой и слишком много делаешь для того, чтобы забывать о вещах, делающих тебя несчастной.
– Мой собственный, личный психиатр, – заметила Соня, промокая ладонью лоб.
– Слушай, ты же знаешь, что я говорю правду. Ты пытаешься обратить в шутку все, что я только ни скажу, чтобы не пришлось над этим думать. – Позднее она добавила: – Ты окружаешь себя друзьями, которые всегда веселятся, всегда бывают в хорошем настроении; иногда ты сходишься с самыми фальшивыми людьми в кампусе только потому, что они всегда улыбаются.
– Я люблю веселых людей, – ответила Соня.
– Но ведь никто же не может улыбаться и веселиться все время!
Этим утром, на Дистингью, Соня забыла все разговоры с Линдой Спольдинг. Если она что-то и помнила, то это были милые, очаровательные замечания Дэрила. Они помогали ей сохранять спокойствие.
В следующие несколько дней напряжение не уменьшилось. Каждый рабочий день для нее начинался в десять часов; она занималась с детьми чтением и смотрела, что может сделать для того, чтобы расширить их навыки. К счастью, Алекс и Тина были на редкость способными учениками и не нуждались в поощрении, потому что любопытны были не меньше, чем умны. К полудню, когда предполагался перерыв на ленч, дети обычно успевали прочитать куда больше страниц, чем она предполагала и планировала с ними изучить; они впитывали новые знания, как губки. После ленча, приблизительно в два часа дня, они начинали заниматься арифметикой и правописанием; дополнительно Алекс получал некоторые сведения по истории и географии, а Тина играла в обучающие игры.
В пятницу утром, когда они изучали карту Соединенных Штатов, мальчик указал на Восточное побережье, обратив особенное внимание на очертания одного штата, и сказал:
– Это Нью-Джерси.
– Да.
– Здесь мы обычно жили.
Соня нахмурилась.
– Да. Видишь, как ты далеко оттуда?
– Далеко, – ответил он.
Она нашла для него Гваделупу и, хотя на карте и не было изображения острова, указала его приблизительное положение по отношению к более крупным островам.
– Я рад, что они заставили нас уехать из Нью-Джерси.
– А?
– Да. Мне здесь больше нравится.
– Гораздо приятнее, – добавила Тина.
– Мне бы очень не хотелось, чтобы меня убили в Нью-Джерси, – сказал Алекс, – здесь будет лучше.
Соня решила не отвечать на это довольно-таки зловещее замечание; вместо этого, она поторопилась вернуться к уроку и в этот день сосредоточила все внимание мальчика на Западном побережье, настолько далеко от Нью-Джерси, насколько это было возможно.
Каждый день в половине пятого они заканчивали уроки и шли купаться, играть в прятки или гулять по острову – всегда в сопровождении Рудольфа Сэйна с его длинными руками гориллы, неизменно хмурым видом и широким лицом, похожим на сделанный резцом скульптора набросок в глыбе гранита.
Под мышкой слева у него всегда висел револьвер.
Соня предпочитала его не замечать.
И все же ничего необычного до сих пор не происходило.
* * *
В понедельник утром, когда она провела на Дистингью уже почти неделю, ей позволили не заниматься оставшуюся часть дня, потому что Джой Доггерти хотел взять детей на Гваделупу посмотреть парочку фильмов и (при этих словах он передернулся, как будто перспектива была исключительно отталкивающей) поужинать в их любимом торговом центре, где подавали жирные гамбургеры.
– Я думаю, что у нас в "Морском страже" самый лучший стол, какой только можно придумать, – сказал он, – но дети говорят, что еда у нас "не идет ни в какое сравнение" с гамбургерами и французским картофелем на Гваделупе.
– Лучше, чтобы Хельга этого от них не слышала.
– Никогда! – воскликнул он. – Мне проще потерять все состояние, чем Хельгу с ее готовкой!
Из-за того, что Билл Петерсон должен был отвезти семью Доггерти на остров и ждать, пока они решат вернуться, Соня оставшуюся часть дня вынуждена была развлекаться самостоятельно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34